Пока на королевской барке поднимали якоря, протрубили фанфары, и по этому сигналу гребцы всей небольшой флотилии взяли в руки весла, приготовившись везти своих пассажиров к Тауэру, где Анне предстояло провести ночь и следующий день.
Музыканты с барки рыцарей Ордена Бани заиграли веселую жигу, и берега Гринвича стали удаляться по мере того, как судно приближалось к середине реки. Держа в руке бокал с вином, который ему передал сын лорда Монтегла, Уильям, и глядя через плечо, Фрэнсис наблюдал, как его отец и его выглядевшая очень мрачной мать вместе с двумя дочерьми, зятьями, шутом и музыкантами отплыли на личной барке сэра Ричарда, превращенной усилиями Уолтера Денниса в цветочную беседку. Он окликнул их, приветственно подняв бокал, в ответ они замахали руками и закричали слова напутствия. Дальше он увидел суда, принадлежавшие герцогу Суффолкскому и графу Уилтширскому, отцу Анны Болейн. Присутствовали все, кто был способен носить оружие, кроме герцога Норфолкского, у которого в такой важный момент внезапно нашлись срочные дела за границей. Но какое это имело значение? Двор тронулся в путь, и церемония коронации началась.
День уже стал клониться к вечеру, когда они, встречаемые громом пушечных выстрелов, достигли Уотергейтских ворот Тауэра. Барка лорда-мэра, возглавлявшая плавучую процессию, причалила к лестнице, он сам и отцы города в алых мантиях поднялись по ней и остановились наверху для церемонии встречи короля. Здесь, в самом центре Лондона, река была до предела забита лодками и яликами, а на мосту собралась неприятная толпа любопытствующих зевак, которые, стиснутые в давке, стояли, разинув рты.
Судно, на палубе которого плотной толпой сгрудились рыцари Ордена Бани, причалило к пристани сразу вслед за баркой королевы. Рыцари ждали, пока Анна осторожной походкой беременной женщины спускалась по трапу на землю под пронзительные звуки фанфар, которыми ее приветствовали герольды. Чувство восхищения охватило Фрэнсиса. Как всегда, Анна царила. Даже король, который вышел из крепости и присутствовал при ее выходе, был отодвинут на второй план.
Фрэнсис видел, как королевская процессия торжественно вступила в крепость. Он и семнадцать его спутников в сопровождении нескольких привилегированных придворных сошли на берег и последовали за королевской четой.
Несмотря на ясный вечер, проделки плюющегося ярким пламенем дракона, несмотря на мелодичные звуки музыки — музыканты играли теперь созвучно, Фрэнсис затрепетал. Он никогда раньше не бывал в Тауэре и считал, что это гнусное место: слишком многое здесь напоминало о прошлых муках, чтобы могли рождаться веселые мысли. Внутреннее убранство Тауэра содержалось в образцовом порядке на случай, если королю вздумается посетить его, но все равно здесь было холодно и неуютно и даже мощно полыхающие камины в банкетом зале не могли рассеять холодный воздух.
Комната, отведенная Фрэнсису, соседствовала со спальнями остальных награждаемых, и хотя в первую ночь он выспался хорошо, на следующий вечер, после банкета, который Генрих и Анна дали в честь восемнадцати придворных, возведенных в рыцарское достоинство, ему приснился кошмарный сон, такой яркий и страшный, что он с криком проснулся в холодном поту, лихорадочно шаря рукой вокруг и, как в детстве, ощущая панический ужас оттого, что никак не может найти свечу. И когда наконец ему удалось ее нащупать, это не принесло облегчения. Роскошь Окружающей обстановки не могла скрыть, что вокруг него тюремные стены, и это по необъяснимым причинам лишало его спокойствия. А когда открылась дверь и со словами: «Что случилось? На тебя напали, Фрэнсис?» — появился Джон Мордаунт, Фрэнсис резко дернулся, а его рука потянулась к шпаге.
При тусклом свете свечи Фрэнсис не сразу разглядел, что сын лорда Мордаунта стоит в чем мать родила, если не считать пояса со шпагой, надетого криво и явно второпях.
— Нет, нет. Извини, Джон. Просто неприятный сон. Я что — кричал?
Не обращая внимания на свой странный вид, Мордаунт присел на край кровати.
— Как резаный. Я думал, тебя убивают.
Фрэнсис покачал головой.
— Нет, мне просто приснился кошмар. Это Тауэр. Мне здесь не по себе.
Мордаунт озадаченно уставился на него. Это был огромного роста гигант, такой же высокий, как и король, но в отличие от Генриха, который быстро набирал вес, совсем не толстый.
— Да? Я с тобой не согласен. Мне лично нравится, и даже очень. Конечно, мне не хватает женщины. Сам знаешь, я люблю женщин. Но в остальном все отлично. У тебя есть что-нибудь выпить?
Фрэнсис показал на стол, и Мордаунт подошел и налил себе вина.
— Ты будешь?
Фрэнсис кивнул.
— Может быть, тогда я усну.
— Никогда бы не подумал, Вестон, что ты из тех, кому снятся сны. Я таких не люблю. Мне всегда казалось, что они мужелюбцы. Слащавые красавчики.
Внезапно Мордаунт подозрительно посмотрел на светлые волосы Фрэнсиса, его длинные ресницы и поспешно прикрыл руками низ живота, как бы защищаясь. Фрэнсис усмехнулся и сказал:
— Не волнуйся, Джон. Такие, как ты, меня не привлекают. Я предпочитаю кого-нибудь поменьше ростом.
Он одарил Мордаунта такой приторной улыбкой, что тот вскочил и поспешно вышел из комнаты, оставив Фрэнсиса хохотать в одиночестве. Несмотря на выпитое вино и неожиданное развлечение, он еще целый час не мог уснуть, возвращаясь мыслями к своему сну, вновь представляя, как они с Генри Норрисом летят в бесконечную черную ночь; неразлучные навеки, погружаются в страшную пучину забвения.
Однако к утру он заснул как убитый, и слуге пришлось расталкивать его. В комнату уже принесли кадку, от которой шел пар, его посадили в воду, благоухающую ароматическими травами, и побрили, после чего Фрэнсис вылез и с величайшей тщательностью облачился в лиловую мантию рыцаря Ордена Бани. До него доносилось, как в соседних комнатах переговариваются между собой его товарищи. Кругом царило возбуждение, которое захватило и его. Впервые за последние дни он смог стряхнуть с себя мрачное настроение, навеянное Тауэром, и думать о предстоящем дне с удовольствием.
Без десяти десять Фрэнсис вместе с другими рыцарями проследовал в банкетный зал, быстро заполнявшийся придворными, приглашенными присутствовать на процедуре награждения, ибо в тот день более восьмидесяти человек должны были произвести в рыцарское достоинство. Взглянув на два расположенных на возвышении кресла, предназначенных для королевской четы, Фрэнсис увидел Розу, одетую в атласное платье, по цвету несколько более бледное, чем его мантия, занявшую свое место за креслом королевы. Фрэнсис улыбнулся ей, но она, всецело поглощенная предстоящим приходом королевы, его не заметила. Однако, когда он преклонял колено и Генрих ритуальным старинным мечом легонько стукнул его по плечу, так что с колен должен был встать уже сэр Фрэнсис Вестон, он почувствовал, что Роза смотрит на него, и их взгляды встретились.
В полдень длинная процессия, собравшаяся у ворот Тауэра, двинулась через Лондон к Вестминстеру. Обернувшись, Фрэнсис с трудом разглядел Розу, ехавшую верхом в полумиле от него. Рядом с ней, следуя за колесницами старой герцогини Норфолкской и маркизы Дорсетской, ехали тринадцать придворных дам из свиты королевы. «Интересно, почему у дяди Анны, Норфолка, внезапно возникла срочная необходимость уехать за границу», — вдруг подумал Фрэнсис. Все знали, что не несчастная жена была непреклонна в своем решении не покидать Кеннингхоллский замок и присутствовать на Коронации. Она открыто объявила о своей верности Екатерине Арагонской, не думая о последствиях. Таким образом, единственной представительницей старшего поколения клана Говардов была леди Доваджер, которая, надуваясь от гордости, восседала в своей колеснице, размалеванная, как женщина легкого поведения.
На протяжении всего пути взрослые и дети изображали восторг при появлении новой королевы, но, несмотря на всю красочность этих хорошо отрепетированных сцен, несмотря даже на то, что из фонтанов било красное и белое вино, толпа производила гнетущее впечатление и была угрюмо молчалива, как и в тот день, когда двор прибыл в Тауэр. Не было никакого сомнения, что Анна не пользуется популярностью у простого народа. Худой, темноволосой королеве не простят того, что она заняла место доброй Екатерины Арагонской. Фрэнсис не мог не думать об Анне. Каково ей ехать в обитых золотой парчой носилках с венцом из сверкающих рубинов на голове? Огорчает ли ее холодный прием? Хочет ли она, чтобы ее действительно полюбил народ, или она в таком восторге от своего триумфа, что ничуть не заботится о чувствах англичан, ставших теперь ее подданными? Он еще раз взглянул на нее, но увидел только ее улыбку и блестящие черные волосы, струящиеся по плечам. Обернувшись, Фрэнсис заметил, что Джон Мордаунт смотрит на него с подозрением, и он не мог не поддаться искушению и подмигнул этому юному верзиле.