И вот теперь шел июнь 1531 года, и они приехали в Морсби, чтобы с небольшим запозданием отпраздновать первую годовщину своей свадьбы.
— Роза?
Погруженная в свои раздумья, она не сразу поняла, что Фрэнсис проснулся.
— А?
— Я снова хочу тебя.
Она приподняла свою соломенную шляпу и дерзко просмотрела на него.
— Ты никогда не устаешь от этого?
— Никогда. А ты?
— Тогда я была бы достойна жалости. — Ей казалось, что движения их тел сливались со звуками моря и земли; это было гармоничное единение всего, что когда-либо было рождено природой.
Этой ночью в постели они нежно прижимались друг к другу, уже слишком измученные, чтобы еще заниматься любовью, и все-таки желающими близости.
И именно тогда, когда они лежали таким образом, она почувствовала шевеление в своем чреве — будто бы бабочка раскрыла внутри нее крылья.
— Он шевелится, Фрэнсис, — сказала она. — Наш ребенок.
В темноте она услышала, как он вскрикнул от радости, и крепко прижалась к нему. Разве в этом человеке злобные намерения заложены? Слабость и легкомыслие, присущие ему, с лихвой восполнялись его сердечной добротой.
— А я говорю тебе, — внушал герцог Норфолк Захарию, — что такое лицемерное положение дел в королевстве не может продолжаться бесконечно. Кто-нибудь или что-нибудь даст трещину, не выдержав напряжения. Эй, эй, эй, моя прелестница, не надо плакать, твой дедушка здесь.
Последняя фраза относилась к его внучке, дочери Захария и Джейн. После ночного визита герцога в замок Эллингтон свадьба состоялась стремительно, так что ребенок, уже законнорожденный, появился на свет шесть месяцев спустя. Девочке скоро должен был исполниться год, и она была поразительно похожа на мать Захария.
— На это тяжело смотреть, — согласился с отцом Захарий, нежно при этом улыбаясь жене, которая успокаивала ребенка, пытаясь отвлечь его игрушкой с серебряными колокольчиками.
— Я не знаю, как у моей племянницы хватает наглости на это.
— Или как королеве хватает выдержки сохранять в такой ситуации свое достоинство.
Все трое — Генрих, Екатерина и Анна — все еще жили под одной крышей. Куда бы ни переезжал двор, меняя один дворец на другой, или во время продолжительных королевских выездов, всегда короля сопровождали обе женщины. Кроме того, король и королева регулярно, раз в несколько дней, навещали друг друга, а на всех государственных приемах и собраниях Екатерина появлялась как властвующая супруга.
— Подождем, когда завершатся работы в доме в Йорке и Анна сможет въехать в него. Это будет нечто. Похоже, разыгрывается какой-то ужасный фарс. Я действительно считаю, Захарий, что общее мнение резко восстановилось против короля и его…
Он засомневался, какое употребить слово. Самое большое удовлетворение ему бы доставило сказать «великая проститутка», потому что с каждым месяцем в нем нарастала противоестественная неприязнь к своей племяннице и к ее пройдохе-отцу… Но он знал, что Захарий все же считается с ней, так как Джейн — теперь принятая в обществе в качестве невестки герцога Норфолкского — когда-то дружила с Анной Болейн. Говард раздумывал о том, что у этой дамы совсем немного подруг среди женщин и две сестры Уатт, по-видимому, были единственным исключением.
Захарий не обратил внимания на незаконченную фразу отца.
— Теперь уже скоро наступит перелом. Положение становится критическим. — Бедная Екатерина, бедная Екатерина, — печалился герцог, качая головой. Кто-нибудь другой еще допустил бы возможность падения Анны, но только не Говард. Он слепо верил пророчествам сына и не сомневался, что дочери Болейна суждено стать королевой прежде, чем она лишится благосклонности короля.
— Захарий, — вдруг спросил он, — а я переживу Его Светлость? Грозит ли мне опасность после смерти Анны? — Об этом он никогда раньше не спрашивал, и сын внимательно посмотрел на него.
— В какой-то мере да. У вас много врагов, лорд герцог, мой отец. Прислушайтесь к моим советам. Когда король будет умирать, держите под рукой быстрого коня, чтобы спастись бегством в Кеннингхолл. Таким образом вы сможете уцелеть.
— Гм, — хмыкнул Говард, но слегка побледнел.
— Вы будете обедать с нами, милорд? — спросила Джейн, возвращаясь в комнату с дочерью Сапфирой, которую пришлось уносить из комнаты, так как она слишком раскапризничалась.
— Нет, моя дорогая. Двор переезжает в Виндзор завтра, и у меня еще масса дел. Подойди, дай я поцелую эту малышку.
Джейн передала ему девочку, он высоко ее поднял, а потом опустил так, что она своими ручонками обвила его шею. Пока он нежно ее обнимал, она отчетливо прошептала ему в ухо: «Томас». Он почувствовал озноб и много думал об этом на обратном пути в Гринвичский дворец.
Захарий с Джейн и дочерью махали ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду, затем они возвратились в свой большой, комфортабельный новый дом. Расположенный в сельской местности, на равнине, в доступном месте, всего в нескольких милях от Гринвичского дворца, он отлично устраивал их: Захарий легко мог добраться до дворца верхом или по воде. А те, кто хотел обратиться к нему конфиденциально, тоже могли приехать к нему без затруднений. Джейн до некоторой степени было удивительно, что ее отец отдал им этот дом в качестве свадебного подарка, да и вся история ее внезапной свадьбы с Захарием озадачила ее. Она никак не могла понять, почему отец вообще дал согласие. Иногда ей хотелось узнать, не околдовал ли его Захарий.
— О, Сапфира! — сказала она, опуская дочь в ванну, чтобы помыть ее — занятие, которое та очень любила. — Какой странный, прекрасный человек твой отец!
— О, это действительно так, — подтвердил Захарий, появляясь в дверях.
Джейн засмеялась и брызнула в него водой.
— Это отучит тебя подслушивать, — сказала она и вылила целую пригоршню воды на его нечесаные волосы, заставив его затрясти толовой, как собачонку.
— Сегодня ночью я преподам тебе урок хороших манер, — сказал он. — Так что поспеши. Я проголодался.
Встав в ванночке и держась ручками за край, заплакала Сапфира. Захарий подошел к ней и склонился так, что его глаза оказались вровень с ее глазами.
— Успокойся, дорогая, — сказал он, и дочь сразу же прекратила плакать.
— У тебя прекрасный подход к малышке.
— Да, я давно ее знаю. — Джейн пожала плечами. Как это часто случалось, она совсем не поняла, о чем он говорит.
Летом у них вошло в привычку прогуливаться по своему парку после обеда, и в этот вечер, когда они стояли на берегу и наблюдали, как солнце опускается за реку, легкий ветер донес плеск воды и скрип уключин.
— Гости? — удивилась Джейн.
— Да, — вздохнув, ответил Захарий. Присмотревшись, они заметили появление барки леди Анны Рочфорд. — Да ведь это — сама Анна! Что ей понадобилось в такой час?
— Я полагаю, посоветоваться с тобой.
— Боюсь, что да. Хотя это так не похоже на нее — просить о помощи. Должно быть, что-то произошло. — Джейн шагнула вперед, чтобы приветствовать и поцеловать кузину, отметив при этом ее необычайную бледность и напряженное выражение лица.
— Доктор Захарий, — без предисловий начала Анна, — мне надо срочно поговорить с вами. Случилось что-то очень странное. Я не хочу обижать тебя, Джейн, мне сейчас не до разговоров, пока я не переговорю наедине с твоим мужем.
Захарий слегка поклонился.
— Тогда не будете ли, миледи, так любезны последовать за мной? — И он повел ее на верхний этаж своего дома. Как и на Кордвейнер стрит, он предпочитал работать на мансарде, потому что именно оттуда, как он повторял, было ближе всего к звездам, управляющим ходом всей нашей жизни.
— Я слушаю вас, леди Анна, — сказал Захарий, — что так глубоко встревожило вас?
— Это, — ответила она, из глубины своего плаща достала необходимую книжицу и швырнула ее на стол, где лежали его магический кристалл, ветхая колода карт и астрологические чертежи. Захарий нагнулся, изучая книжку. Это было ужасно. У него не было сомнения, что то было творение черных сил, предсказывающих будущее и вселяющих ужас. На одной странице грубо, от руки была начертана буква «Г», и изображен король, принимающий угрожающе толстые размеры. На следующей странице, отмеченной буквой «К», была изображена королева, стенающая от отчаяния, ломая себе руки; и следующая — самая зловещая — изображала саму Анну, причем ее окровавленная голова лежала у ее ног.
