Рада закинула голову и немного постояла так, закрыв глаза. Ее нежное горло ходило ходуном, как будто она пыталась проглотить что-то и не могла. Никто не произнес ни слова.

— Его поймали, — сказала Рада шепотом. — Хозяин цирка узнал… про их любовь. Люди выволокли его на площадь, и тогда я…

— Ты вышла к ним, чтобы они схватили тебя? — спросила Люция дрогнувшим голосом. — Чтобы они схватили — тебя, а он смог убежать?..

Рада кивнула.

— Мне было двенадцать лет, — произнесла она сдавленно. — Я любила его больше жизни.

Подорожник тихо сполз по стене, опустился на пол и закрыл лицо руками.

Нета встала с койки, подошла к подруге и обняла ее за плечи.

— Выпей чаю, детка моя, — сказала она мягко. — Он еще горячий. Пей, пей. И скажи мне, почему ты рассказываешь это — сейчас.

Рада усмехнулась бескровными губами и оттолкнула протянутую кружку.

— Потому что он здесь, мой мальчик, — прошептала она. — Он здесь. Близко. И я его чую.

Ночь пришла, но в Приречном замке не спали даже мыши. Дурные предчувствия затаились по углам, и отродья, скорчившись на своих жестких койках, явственно слышали их зловещий шорох. За толстыми стенами замка ветер бесчинствовал в дюнах, ветер трепал корабли на пристани Бреля, морщил воду в бухте, раскачивал мачты и раздувал грязные лохмотья пьяницы, забравшегося ночевать на ржавую баржу, брошенную у берега.

В лазарете горела одинокая лампа, накрытая стеклянным колпаком, и Нета не спала у постели Тритона, уставившись невидящим взглядом в серую стену за его изголовьем. Тритон дышал еле слышно, и иногда она наклонялась к самым его губам, чтобы уловить чуть заметное дыхание. Ребра раненого были стянуты бинтами, и кровь засохла на повязке темными пятнами. Время от времени Нета легко опускала ладонь на эти пятна и несколько минут сидела, прикрыв глаза.

— Легче, Нета, — говорил Лекарь, неслышно возникая в дверях. — Легче. Не торопись. Не столкни его.

И она убирала ладонь и опять сидела молча и неподвижно, как будто прислушивалась к шорохам в углах.

В спальне кусал подушку Подорожник, отсыревшие перья набились ему в рот, но он не двигался, лежал лицом вниз, вцепившись окостеневшими пальцами в простыню.

Больше никто не ложился, но свет не зажигали, сидели по койкам в темноте, странно отчужденные друг от друга молчанием и тревогой.

Свеча метнулась в коридоре, и колеблющийся свет проник в спальню, не разогнав теней по углам, но обозначив прямоугольник двери с темным силуэтом посередине.

— Мэгги, — вполголоса произнес Птичий Пастух, и что-то в его интонации заставило мавку ревниво вздрогнуть. — Ты чего не спишь, малышка?..

— Совы, — ответила Мэгги дрожащим голосом. — Совы говорят, что песчаники идут сюда.

— Ты сказала Речнику? — Птиц, не глядя, щелкнул пальцами, зажигая свечу на столе.

Отродья сгрудились вокруг Мэгги, только Рада осталась на своей койке, да Подорожник так и не поднял головы.

— Я сказала, — прошептала Мэгги. — Он велел… велел Огневцу отправляться на стену. А я побежала к вам — предупредить, чтоб вы были готовы. Ежи в оружейной, готовит арбалеты и ружья. Если кто-то из вас умеет…

— Я умею, — хрипло сказал Подорожник, поднимаясь. — Куда идти?

— По коридору направо и вниз по лестнице до железной двери, — торопливо ответила Мэгги. — Постучишь, Ежи откроет.

— Я тоже умею, — вскочил Кудряш. — Пошли, Умник. Я тебе покажу, как заряжать.

Оба выбежали из спальни следом за Подорожником, быстрые шаги которого уже затихли на лестнице.

— А я на стену, к Огневцу, — тихо сказал Лей. — Пригожусь, наверное.

— Оденься теплее! — Алиса стремительно стянула через голову свитер и кинула его Лею. — Ночь холодная. Слышишь, какой ветер?..

Лей молча кивнул и натянул свитер, нагретый ее телом. Птичий Пастух потянулся за курткой, висящей на спинке тяжелого дубового стула.

— Птиц… Ты тоже уйдешь? — испуганно сказала Мэри-Энн.

— Я на стену, — ответил он мягко. — Побеседую с птичками. Не волнуйся, моя прелесть. Все будет хорошо.

Кажется, кроме мавки, ему никто не поверил.

Внизу, в оружейной, Ежи показывал Умнику, как обращаться с арбалетом. Кудряш сноровисто заряжал ружья. Патронов было мало, зато арбалетных стрел хватало. Подорожник сосредоточенно рассовывал стрелы по ячеям в широком кожаном поясе, опереньем кверху, тяжелыми наконечниками книзу. Губы у него потрескались, глаза горели мрачным огнем, и он походил на потерпевшего поражение в битве, но готового достойно принять смерть рыцаря прежних времен.

Птичий Пастух вместе с Мэгги поднялся на башню послушать, что скажут птицы. Мэгги, закутавшись в большой шерстяной платок, наброшенный прямо поверх ночной сорочки, присела у стены на корточки и съежилась — каменная площадка с окнами-бойницами на все стороны света продувалась насквозь, и у Мэгги зуб на зуб не попадал. Птичий Пастух, не прерывая разговора со встрепанным вороном и даже не оборачиваясь, снял куртку и протянул ей. Широкая белая рубаха на его спине сразу надулась пузырем, ворон переступил с ноги на ногу и недовольно каркнул.

— Ну, что там? Что он говорит? — Лей снаружи подлетел к окну, заглянул внутрь башни, поставив ногу на каменный подоконник. Он походил на статую святого, небрежно установленную в нише. Губы у него были совсем синие от холода.

— Песчаники вышли из Бреля час назад. С ними большой отряд горожан, все хорошо вооружены, — ответил Птиц озабоченно. — К себе в Песчаный не пошли, остановились в дюнах верстах в десяти отсюда — о чем-то говорят и, похоже, Тот сильно недоволен. Дагмара пьяная в дым, тащит с собой полудохлого паренька из местных, а Тот требует, чтобы она его выкинула. Если они договорятся, то ничто не помешает им быть под стенами замка часам к трем ночи. Это плохое время. Надо бы их задержать, чтобы не начинать заварушку до рассвета.

Он оглянулся.

— Мэгги… иди-ка вниз, ты совсем замерзла. Найди Кудряша, спроси его, сможет ли он собрать местных волков… есть же здесь волки? И расскажи Учителям то, что мы узнали. Быстрее, ладно?

Он вдруг шагнул к ней и быстро поцеловал в лоб и в зажмурившиеся карие глаза.

Мэгги на миг отчаянно прижалась к нему и сразу отступила назад, не подымая глаз, вернула ему его куртку и выскользнула на лестницу, ведущую из башни в замок.

Лей скорчился в нише, обхватив себя руками, и ждал, пока Птичий Пастух закончит разговор с вороном. Взъерошенный черный гонец каркнул напоследок и вылетел в окно. Птичий Пастух проводил его взглядом и подул на замерзшие пальцы.

— Холодно как… Эх, какая несправедливость, что я не умею летать!.. Казалось бы — птерикс. Язык понимаю, говорю, а сам… Сейчас бы полетел вместе с ним, собрал бы стаю… Ну, ничего. Они и сами управятся. Конечно, песчаников им не разогнать, но хоть задержат ненадолго. Погибнет много, это жаль. Если бы я был с ними… А то нечестно получается.

— Хочешь, я слетаю? — спросил Лей, помолчав. — Только они ведь меня слушаться не станут: я не знаю языка. Жалко, что мы не всемогущи, правда? А эти глупые люди думают… А мы…

Птиц неожиданно улыбнулся — ободряюще блеснули бархатные шоколадные глаза.

— Всемогущим быть плохо, братишка. Скучно. Всемогущество влечет за собой кучу всякого барахла — бессмертие, исполнение желаний без мало-мальских усилий, бессмысленность существования… Шел бы ты внутрь, погрелся, чаю попил. Еще часа два точно ничего не будет.

— Нет, я к Огневцу, — отказался Лей. — Но ты попроси девчонок нам чаю принести. А то мы окочуримся, точно.

— Ну, хоть куртку мою возьми, — Птичий Пастух накинул куртку на плечи Лея. — Простудишься.

— Спасибо, Птиц, — Лей еле шевелил застывшими губами. — Только сейчас уже неважно, простужусь или нет. К завтрашнему дню мы все, похоже, помрем.

Он вспорхнул с окна, как озябшая цапля, и скрылся за стеной.

Птичий Пастух, ежась от пронизывающего ветра в своей тонкой рубахе, нырнул на лестницу и помчался вниз, почти не тормозя на поворотах.