– … тарианка, – закончила я, – и ты, мама, это знаешь!
– Я просто ответила на твой вопрос, – обиженно сказала она, – ты спросила, почему, откуда он это взял, я тебе и прочла. Это, кстати, классика, «Джерри-островитянин»!
– Я и без него это знал, – сказал гардеробщик, забирая у мамы книгу, а у меня – крем. – Вот ведь как? Помогаешь людям, а они тебя ещё и поучат жизни…
– Погодите, – пробормотала я, присматриваясь к своему отражению, – стоп, стоп… дайте-ка мне этот крем ещё раз!
Я перевернула тюбик, поднесла его к лампочкам-свечкам и к своему ужасу прочитала, что…
– Он с облепиховым маслом!
– Не знаю, – проворчал гардеробщик, – я состав кремов не читаю…
– Ну конечно, вы же Джека Лондона читаете, – проговорила я сквозь зубы, – про свиной жир… а вот облепиховый…
– Детка, но почему? – начала мама.
– Да потому. Что. У меня. Теперь. Жёлтые. Щёки. И не заметит этого только слепой!
Я не орала. Я чеканила слова, как монеты.
– Я не вижу, – отреклась мама.
– Я тоже, – подтвердил гардеробщик, который слишком близко, на мой взгляд, придвинулся к маме.
Я молча посмотрела на них, чтобы они поняли смысл моей последней фразы. Потом снова глянула на себя.
Ужас. Кошмарный кошмар.
– Мама, знаешь, – начала я уже, наверное, в сотый раз, – я, пожалуй, внутрь не пойду. Я…
– Хорошо, – вдруг согласилась мама.
Она сняла очки и начала протирать их краем свитера. С чего они у неё вдруг запотели?
– Пойду сама, – продолжила мама.
– Я вас провожу, – пообещал гардеробщик.
Что-то не понравился мне блеск в его глазах, как только мама назвала «Джерри-островитяна» классикой. Может быть, конечно, он записан в клуб Почитателей Лондона, но почему тогда он так уставился на маму, стоило ей снять очки? Не потому ведь, что она была похожа на Джерри-островитянина?
– Ну нет, – решительно сказала я, – этого вы двое точно не дождё… в смысле, всё нормально. Я всё же иду.
Да, только отпусти эту маму, и она приволочёт домой этого милого гардеробщика, и он будет у нас читать своего Лондона, съест все котлеты, выпьет весь чай, а когда чай и котлеты закончатся и он сбежит, мне, именно мне, придётся вставать к ней по ночам и шарить по её прикроватной тумбочке в поисках валидола и берушей для себя.
Уж лучше позор с жёлтыми щеками. Пусть думают, что меня мама до желтухи довела.
Я глянула в последний раз на себя в зеркало, махнула рукой и поплелась за мамой.
Да, их там был полный зал. Тётеньки, которые занимаются детской литературой. Издатели, редакторы, кураторы детских программ фестивалей. В модных свитерах, чаще коротко стриженные, в очках в модной оправе, с необычным цветом волос, приветливые, но с вежливым вопросом в глазах: «А вы, собственно, кто?»
Пахло кофе и немного натягивало сигаретами из зала для курящих.
В торце стола, который занимали эти тётеньки, сидел парень.
Вот какой он был. У него были большие круглые уши, да ещё и торчком! Черты лица мелкие и острые, а глаза – просто совсем маленькие, немного удивлённые. Такое детское удивление, чуть глуповатое, но весёлое: «Как? Это кофе? И что, его пьют?» Но ещё было в нём что-то…
Даже не знаю, такие вещи понимаешь чем-то внутри, просвечиваешь каким-то внутренним рентгеном. Достаточно одной детали – увидеть запястье, широкое, загорелое, оплетённое фенечкой… Или замшевые серые кеды… Или поймать, как он прищуривается. О нет, не то что он герой твоего романа! Нет! Ни в коем случае! Никаких героев!
С героями я завязала. Точка. Мои отношения с последним «героем» закончились таким ожогом, что я до сих пор не уверена: пришла ли я в себя?
Нет, я просто поняла, что этот парень – классный.
Словцо дурацкое, согласна. Ничего конкретного не выражает. Нельзя нацепить на себя дизайнерскую одежду и быть благодаря этому классным. Не получится, обладая великолепным чувством юмора, прослыть классным. Цвет глаз, черты лица, выбор определённой одежды, то, какие ты смотришь фильмы, то, в какие игры ты играешь, то, в каких соцсетях ты пропадаешь ночами – всё имеет значение, но этого недостаточно, чтобы быть классным. Потому что «классный» – это аура. Это твоя энергетика. И ты можешь просто сидеть и улыбаться. И тебя сочтут «классным».
Ненавижу классных.
Парень сидел, уставившись в ноутбук. Потом поднял голову и улыбнулся.
Увидел мои щёки! Тьфу ты!
Я схватилась за щёки руками, прикрывая их. Но он уже опустил голову, снова уставившись на экран. Рот прикрыл рукой – прятал улыбку.
Ну, конечно, он вежливый. Не станет вслух смеяться над бедной желтушной девушкой.
«А не такие уж и плохие эти тётеньки из детлита», – подумала я. Особенно одна, пухлая блондинка, которая с удовольствием обкусывала корочки на кусках пиццы.
Сначала корочки, потом – начинка. Потом пальцы. Ну она их не откусывала, облизывала, конечно.
Хорошая тётенька. Достаточно пухлая, чтобы за ней спрятаться.
Я широко улыбнулась ей, она – немного растерянно в ответ, и я сочла её улыбку достаточной для того, чтобы я села рядом и дёрнула маму за руку, прошипев: «Садись!»
А всё-таки хорошо, что я не взяла с собой запасной резиновый мячик! Я бы и его сейчас лопнула, вонзив в него ногти, потому что просто задыхалась от злости на парня, модных тёток, маму, а главное – гардеробщика с облепиховым кремом!
Глава 3
Неожиданное предложение
Мы сидели в кафе уже второй час. Мама себя чувствовала превосходно: она встретила парочку знакомых, с которыми можно болтать просто так, без конкретной цели (а цель у нас была одна! Хоть как-то заявить о дурацких сказках! Чтобы их заметили, напечатали и дали денег!) и наслаждалась беседой. Даже кофе заказала. Два, конечно. Забыв совершенно о том, что я ненавижу кофе. Он задерживает воду в организме, а я не для того сижу раз в три месяца на детокс-диетах.
Я же, закрыв щёки руками, напряжённо вслушивалась в беседу. Тётки громко обсуждали программу детского фестиваля, спорили, радовались. Мы обе были чужими тут, и я, и мама. Это раздражало. Наконец, я услышала:
– Вот тут бы интерктивчик сделать! По каким-то сказкам!
Я быстро глянула на маму. Ну? Скажи про своих мышей! Давай! Не молчи! Чего пришли вообще?! Ты ведь не боишься уже! Знакомых встретила, они поддержат!
– По каким сказкам? – спросила моя соседка-толстушка, которая обгрызла наконец на своей пицце все корочки и теперь принялась слизывать начинку. Смотреть на неё было неприятно, хотелось предложить салфетку.
– Хотелось бы по современным, – подал голос кто-то, – не Андерсена же по сотому разу представлять!
«Мама! Подай голос!» – сквозь зубы пробормотала я, уставившись на кусок пиццы, с которого толстушка слизнула помидор.
На самом краешке висел шампиньон и грозил упасть на колени к толстушке и измазать соусом её светлую юбку.
– А что? – возмутилась толстушка, – Андерсен – гениален! И не надо нам этих современных писак!
Мне захотелось, чтобы шампиньон всё-таки упал ей на юбку!
Потому что её слова услыхала моя мамочка. Она оторвалась от своей Невероятно Важной Беседы, пару секунд смотрела на толстушку и… опустила взгляд. Протянула руку, взяла салфетку, стала складывать из неё лягушку (это, поверьте, она умеет! Это вам не с кассиром спорить и не в ЖЭКе отстаивать свою правоту!)
В общем, мамочка изобразила полнейшее поражение. Ах, ах! Ведь сказали же: «Не надо современных писак». Ну она и не полезет. Не надо так не надо. Лучше продолжить Увлекательнейшую Беседу с…
– А почему вам не нравятся современные писатели?! – услышала я чей-то голос.
Ещё четверть секунды. И я поняла, что голос-то мой. Мой!
– Не то чтобы не нравятся, – мило улыбнулась толстушка, отправив в рот кусочек жёлтого перца (шампиньон цеплялся за край пиццы, как утопающий за борт лодки), – просто их нет. Никто сегодня не пишет сказки.
– Ну почему же не пишет, – не унималась я, – вы не читали сказки Натальи Розановой? Про мышек?
