Литмир - Электронная Библиотека

— Шарло в масштабе целого народа? — вздохнув, спросил я.

Тем же медлительным, благодушным голосом Темпи продолжал:

— До дня поражения японский народ всегда слышал только о победах своей армии, авиации, флота... В тот день было объявлено, что император выступит по радио. Можешь не сомневаться — вся Япония приготовилась слушать его. А земной бог разглагольствовал на своего рода официальном языке, который абсолютно непонятен простым смертным. Тем не менее, когда божественный глас умолк, слушатели не сомневались. Коль скоро император не счел за труд обратиться к народу, значит, не иначе как он хочет объявить о конечной победе. Последовал взрыв радости. Стихийное народное ликование... Оно длилось недолго.

Темпи попросил счет. Когда мы проходили через зал к выходу, он остановил меня посередине и шепнул на ухо:

— Взгляни на них... Нет, ты только посмотри! Пары, сидевшие за столиками вокруг нас, разрезали сыр на кусочки и клали в салат — не все, но многие.

— Вот черти, — нежно пробормотал Темпи.

16 часов

В то же воскресенье. Моросит дождь, дует шквальный ветер...

Я мог бы держать пари на свою сшитую на заказ рубашку, что не найти второго простофилю, который попал бы в Токио при более дурацких обстоятельствах, чем я. Тем не менее такой простофиля нашелся. Это славный Ян Маклеод, заместитель редактора лондонской газеты «Дейли скетч», не больше не меньше! У нас были все основания подружиться после трех глотков шотландского виски. История этого английского гражданина, разносторонне образованного и достойного во всех отношениях, еще нелепее моей, и у него еще не было времени найти ей правдоподобное объяснение.

— Я пока ничего не понимаю, — признался он. — Три дня назад мне и в голову не приходило, что я окажусь в Японии. У меня есть добрый приятель, заведующий лондонским отделением «Трансворлд Эйрлайнс». Он сказал: «Садись-ка в самолет, он летит в Токио, ты немного развеешься...» Понимаете, я думал, он шутит...

Мой друг Маклеод завтра утренним самолетом возвращается в Лондон, а пока он не желает выходить из гостиницы. В трудную минуту жизни я, насколько это в моих силах, поддержал старого товарища. Мы достигли высоты суждений, которая возвращает земному шару его подлинные масштабы.

— Скажите-ка, старина, ваш приятель из «Трансворлд Эйрлайнс» тоже любит шотландское виски?

— Его отец — шотландец...

И лишь довольно много времени спустя мистер Маклеод скептически добавил:

— Разумеется... Так или иначе... В конце концов всему можно найти объяснение.

17 часов

Там же

Мадам Мото все нет и нет. Она просила ждать ее в гостинице. Она зайдет за мной после обеда, так как у нас свидание с журналистом, «очень-очень важным», из «центрального органа» Японии, выходящего тиражом миллион триста тысяч. Желая меня заинтересовать, она описала эту газету как настоящий трест, имеющий также свои радио- и телепрограммы... Итак, я должен был прочувствовать всю важность свидания иотреагировать на такую удачу, возможно топая ногами от радости.

Что касается периодической печати, я вспомнил одну подробность: ежедневная бейсбольная газета поместила фото Его шинного превосходительства, ведущего со мной беседу. Мы отправились в редакцию вышеупомянутого органа. Мадемуазель Ринго вызвала репортеришку и стала вместе со мной ждать его у входа. Вскоре он подлетел и вручил Подлеску два экземпляра газеты, воспроизведшей историческое фото. Проверив его наличие, довольная Ринго сунула несколько бумажек по тысяче иен резвому репортеру, и он тотчас же скрылся в своем билдинге. Все прошло так гладко! Я решил, что эти двое молодых людей давно уже поддерживают деловые контакты...

Сейчас я боюсь думать, почему нет мадам Мото.

Иногда я спрашиваю себя, а не раскроют ли мне, когда я ожидаю этого меньше всего, истинную причину моего пребывания в Японии. Это будет ужасно, а главное — слишком поздно...

17 часов 30 минут

Idem; Ibidem [16]

Мадам Мото все еще нет! В конце концов я прекрасно мог бы распорядиться своим воскресеньем! Взять и уйти — она позвонит, а меня нет на месте!

(Холл гостиницы, хмурые семьи американцев, выталкивающих вперед напичканную витаминами дылду-девицу... Молодые англичане в коротких пиджаках с гербами на нагрудном кармане... Роскошные гостиницы, туристы с сыновьями и так далее и тому подобное — я сыт по горло! Я веду эти заметки как попало, словно мстя кому-то...)

...Мадам Мото все нет и нет... Сегодня я так и не выходил из гостиницы. Да и куда пойдешь? Болтаться в толпе Гиндзы или Асакусы под моросящим дождиком, одному, без собеседника...

«Стоящих собеседников», как говорится, я встретил вчера вечером при выходе из кино после просмотра фильма «Бессмертная», но они быстро разбежались — так быстро, что я не успел опомниться.

Это были профессора — четыре японца и один француз, на попечение которых меня любезно отдал директор института. Японцы так хорошо говорили по-французски, а француз — по-японски, что я подумал было — свершилось, наконец-то у меня (и больше, чем надо) «ключи к Японии»! Мы пошли выпить по стаканчику. Я до того старался предстать в лучшем свете, что сам первый смутился. Старался я тем больше, что разговор никак не клеился. Клод Руссо, молодой француз, жал на педаль как мог, но разговор по-прежнему еле двигался с места, поскольку остальные лишь время от времени задавали мне каверзные вопросы, словно желая удостовериться, что я действительно окончил школу первой ступени.

Нам вдвоем не без труда удалось выложить данные для сравнительного анализа, который явно интересовал всех и даже подогрел мотор. Они касались перехода от одной эры к другой, судорожного прыжка человечества из жизни, которую оно вело во тьме веков, к современному существованию, о котором мы еще знаем так мало. В Японии этот переход должен быть еще знаменательнее, чем во Франции, — от меча самурая до карманного магнитофона.

Фраза, дающая богатый материал для размышлений, осталась неоконченной, корявой, навсегда повисла в воздухе — бистро закрывалось. Мы вышли на улицу. Четверо японцев устремились в разные стороны к своим станциям метро, бросая через плечо что-то вроде «до свидания»! Не иначе как они скатывались до уровня французской сердечности! Только Клод Руссо проявил сожаление, смущение, но и у него, бедняги, тоже была своя станция метро. Я остался один в незнакомом квартале. Пошел дождь. Стоило мне поднять палец, как шоферы такси давили на газ. Я потряс бородой — не столько, чтобы стряхнуть с нее капли, сколько для того, чтобы избавиться от поспешных впечатлений: японцы могут что угодно бросить в самый неподходящий момент...

— Хотите девочку, сэр?

Это был сводник, но первоклассный. Его костюм так на нем сидел, будто они вместе выросли. Мы разговорились. Моя ли вина в том, что для поддержания беседы я не находил никого, кроме подонков! Не говоря уже о том, что я получал от них информацию, которую убегающие интеллектуалы не позаботились мне дать.

— Если вам требуется такси, — просветил меня сводник, — вы поднимите не один палец, а три, давая понять, что предлагаете уплатить в три раза больше, чем по счетчику.

Я немедленно последовал совету. Чудеса... Два такси, выскочившие из темных переулков, бросились ко мне, оспаривая «честь» перевезти меня.

18 часов 20 минут

Мадам Мото по-прежнему нет, но теперь мне на это ровным счетом наплевать. Кажется, в Японии неизменно приходишь к этой мысли. Возможно, это и есть их знаменитое «блаженное состояние», кимоти, [17]которым они так гордятся, их ответ на все, отзвук их самого милого афоризма: «Подлинный смысл начинается тогда, когда уму уже нечего постигать».

Я даже хочу, чтобы она больше вообще не приходила, эта мадам Мото. Вот мосье Чанга мне хотелось бы увидеть опять...

23
{"b":"164410","o":1}