Не поняв истинного смысла слов суфия, султан «решил, что святой находится где-то недалеко от лагеря», и предложил дервишу мешок, полный золота и серебра. Тот отказался, а в ответ предложил Сулейману «усыпляющее яблоко», которое султан очистил и съел.

«Затем удивительный человек уснул», то же случилось и с султаном, который приказал своим слугам разбудить его, как только прибудет Хюндай-эфенди. Однако, когда хозяин заснул, они стали смеяться над дервишем, упрекая своего господина в «доверчивости и глупости». Когда утром муэдзин стал созывать всех на молитву, Великий Евнух осторожно разбудил султана и, пожелав ему доброго утра и блестящей победы над врагом, иронично прошептал: «Сир, от шейха Хюндай-эфенди нет никаких известий. Похоже, его ученик оказался обманщиком». «Заткнись, уродливый глупец, — прорычал султан, — заткнись! Прославленный мастер соизволил посетить меня. Я долго беседовал с ним, и он сказал, что моя отважная армия одержала блестящую победу меньше чем час назад. Подождем прибытия гонца». Командующий вражеским войском потерял сознание почти сразу после начала сражения и его подчиненные не смогли продолжать бой без него.

Все закончилось именно так, как шейх Хюндай описал султану.

Очевидно, «в ответ на сигнал из сна простого ученика» Хюндай-эфенди во сне посетил Сулеймана и дал ему совет. Более того, есть подозрение, что мастер сновидений каким-то образом воздействовал на вражеского главнокомандующего, в результате чего тот загадочным образом потерял сознание. Победа Сулеймана Величественного кажется «невероятнейшей», хотя и называется «блестящей».¹⁶

Удивительно то, что этот и другие свидетельства взаимных сновидении не позволяют нам сделать окончательный выбор между противоречивыми объяснениями этого феномена. Кто-то, возможно, станет сомневаться в целесообразности поиска определенного ответа на этот вопрос. Однако я считаю, что есть эмпирический способ сделать это: два онейронавта под наблюдением в лаборатории могут одновременно видеть осознанный сон. Они могут условиться о встрече в этом сновидении и об одновременной подаче сигнала. Если подобное переживание будет истинно взаимным сновидением и они будут находиться в одном мире сновидения, то их полиграфы запишут одновременные движения глаз. Если они сообщат о выполнении поставленной задачи и пребывании во взаимном сновидении, но им не удастся добиться одновременности сигналов, то можно будет заключить, что их сновидения связывал лишь общий сюжет.

Поймите важность такого эксперимента: если находящимся во взаимном сне не удастся сигнализировать одновременно, это никого не удивит и не будет иметь особой значимости. Однако если одновременные сигналы будут получены, у нас будут неопровержимые доказательства объективного существования мира сновидений. Мы будем знать, что при определенных обстоятельствах сны так же реальны, как и физический мир. После этого может возникнуть вопрос, не является ли физическая реальность разновидностью взаимного сна. Возможно, реальные события — это лишь сбалансированный результат огромного множества взаимодействий, вносимых всеми нами — свидетелями согласованного сновидения о действительности. Если же это не так, то всегда остается в силе предложение Боба Дилана: «Я разрешу тебе войти в мои сны, раз уж не могу быть в твоих».

Подниматься по горной тропе становилось все труднее и труднее. В ногах ощущалась свинцовая тяжесть, какая иногда бывает во время сна; эта тупая тяжесть разлилась по всему быстро ослабевшему телу. Чувство страшной усталости усиливалось, и я мог продолжать свой путь только ползком. Но очень скоро и это стало для меня слишком трудной задачей. Казалась, я вот-вот умру от утомления. Осознание неминуемой смерти с удивительной ясностью сосредоточило мое внимание на том, что я хотел выразить последним актом своей жизни, — на полном смирении. Радостно раскрыв объятия навстречу смерти, я приготовился к последнему вздоху. Однако к моему удивлению и восторгу из моего сердца расцвела радуга, и я проснулся.

На протяжении многих лет мудрый импульс сновидения о смерти и трансценденции продолжает влиять на мои представления о том, что может случиться с нами после смерти. Благодаря этому сну я могу согласиться с Уолтом Уитменом, говорившим, что смерть «отличается от того, что каждый из нас представляет себе, на что надеется». Однако я знаю, что это был только сон, и сомневаюсь, что у меня или у кого-то другого, пережившего подобное, есть веские основания слишком доверять своему переживанию.

Независимо от связи этого сновидения о смерти с реальностью, оно открывает еще одну важную истину. Существует общий страх, что, умерев во сне, мы никогда больше не проснемся. Поэтому те, кому снится смерть, боятся и всячески сопротивляются этому переживанию. Мой опыт прекрасно иллюстрирует то, что может случиться, когда сновидец полностью примет сон, связанный со смертью. Среди народов, считающих смерть не исчезновением, а преображением, такие сны воспринимаются гораздо легче.

В греческой мифологии сон считался границей смерти. Это указывает на то, что на протяжении долгого времени в человеческом сознании эти две концепции были тесно связаны. Причину заметить не сложно: оба состояния характеризуются отсутствием активности и сильно отличаются от оживленного бодрствования. Считалось, что во время сна душа временно покидает тело, а после смерти она уходит навсегда. Поэтому сон рассматривали как короткую смерть, а смерть — как длинный сон. Ассоциация между смертью и сновидениями вытекала из связи между смертью и сном. Очевидно, представления о сновидениях, сне и смерти тесно переплетались с понятием тьмы преисподней.

Менее очевидна другая сторона этой символической ассоциации: сновидения — дети сна — считались творческим жизненным импульсом, семенами, взраставшими из темного лона земли. Кроме того, сон очень напоминает состояние зарождения жизни. Фрейд писал: «Соматически сон воспроизводит внутриматочное существование, в условиях покоя, тепла и отсутствия стимулов; недаром многие спят в позе эмбриона»¹. Это приводит нас к парадоксу: для сновидца смерть во сне означает возрождение. Как полагает Энн Фэрэдей, «наиболее интересной кажется собственная смерть во сне, потому что она символизирует умирание обветшалого образа, за которым следует возрождение в высшее состояние сознания и подлинное существовании»².

Связь между смертью и преображением уже давно используется в литературе. В великом алхимическом романе Томаса Манна «Волшебная гора» посвящение Ганса Касторпа в тайны жизни принимает форму осознанного сна, который отвечает на все вопросы относительно кажущихся противоречий между жизнью и смертью. Герой, описанный Манном, «ищет чашу Грааля, то есть Высочайшее: знание, мудрость, посвящение, философский камень… эликсир жизни»³. Затерянный среди враждебных гор, измученный и ослепленный метелью, которая чуть не лишила его жизни, Ганс теряет сознание и падает в снег. Во время этой же бури, среди «совершенной симметрии» падающих хлопьев снега, он замечает холодность «самой сущности смерти». Ганс лежал, полностью погруженный в замерзший океан смерти, и видел сон, перенесший его в совершенно иной мир. Этот мир казался удивительным видением, наполненным солнечным светом, комфортом и гармонией, тогда как другой был ослепляющим воплощением жестокости, хаоса и грубости. Ганс путешествовал по идиллическому миру, наслаждаясь дружеским и приветливым отношением, которое повсюду проявляли к нему счастливые, но серьезные и очень благородные люди. Однако затем, к своему ужасу, он обнаружил храм человеческих жертвоприношений, в котором стал свидетелем того, как две пугающе уродливые ведьмы разрывали на части ребенка над своим котлом. Этот шок привел его в чувство.

Наполовину проснувшись и обнаружив, что почти замерзший лежит в снегу, Ганс сказал себе: «Я чувствовал, что это был сон… одновременно приятный и ужасный. Все время я знал, что создал его сам…»⁴ Не двигаясь, он некоторое время продолжал размышлять над собственной «сновидческой поэмой о человечности», которая, но его мнению, обладала «и ритмом и смыслом… Но не смысл, а любовь может быть сильнее смерти». Осознанный сон привел Ганса к глубокому озарению: «Сон с поразительной ясностью даровал мне то, что я буду помнить всегда»⁵. «Он не нашел Грааль, — пишет создатель Ганса Кастропа, — однако был благословлен им в своем смертельном сновидении». Наконец Ганс полностью очнулся от своих грез, поднялся на ноги, отряхнул от снега замерзшие одежды и вернулся к жизни, продолжавшейся еще несколько сотен страниц.