В свете этих угрожающих сигналов Горский и его начальник Феклисов обсуждали настоятельную необходимость подкрепить рассказ Прокова. Было известно, что у Роджерса был нерегулярный контакт с одним из сотрудников посольства. Этому человеку, молодому второму секретарю, которого Роджерс помнит как «некто Борис», позвонили домой и предложили любым способом перехватить Роджерса до наступления дня. Борис знал, что Роджерс обычно паркует машину позади отеля «Уиллард». Борису предложили прогуливаться около стоянки с раннего утра для наблюдения за Роджерсом. Если его информация верна, Москве на ответ оставалось менее дня.

«Правильная и разумная тактика»

В советской колонии в Вашингтоне еще до рассвета царила суматоха, вызванная новой информацией о намерениях Кеннеди. Во второй половине дня 25 октября в Москве Хрущев созвал Президиум для обсуждения реакции на новое письмо Кеннеди. С понедельника советский лидер постоянно общался со своими коллегами, но заседание Президиума было необходимо для выработки нового решения. Хрущев был готов изменить свою позицию. Он хотел найти выход из кризиса.

В ответ на протесты Кремля против того, что Кеннеди подвел мир к краю пропасти, последний просто изложил историю невыполненных обещаний и обмана со стороны СССР. «Я прошу вас просто признать, — писал Кеннеди Хрущеву, — что не я начал первый и что в свете того то, что происходит на Кубе, не могло вызвать у меня иной реакции»{8}. В письме ничего не говорилось об усилиях Хрущева 24 октября организовать саммит для обсуждения причин кризиса. Тон письма ясно показывал: Белый дом не примет никаких предложений, кроме полной капитуляции.

Вызванные в Кремль члены Президиума могли бы предположить, что Хрущев хочет обсудить резкий ответ на это письмо, но Хрущев удивил их. Рассказав о письме он начал с того, что не считает целесообразным далее «пикировать теми же аргументами». Он предложил дать приказ четырем транспортам с ракетами на борту, находящимся в открытом море, повернуть обратно, а также представить американцам план разрешения кризиса{9}.

Теперь Хрущев был убежден, что Советскому Союзу не удастся оставить ракеты на Кубе и при этом избежать войны. Он хотел убедить членов Президиума, что Москва должна найти иной путь защиты Кастро. Хрущев пришел в выводу, что придется демонтировать ракетные установки и превратить Кубу в зону мира. Чтобы не нагнетать атмосферу, он сказал, что до демонтажа Р-12 необходимо «осмотреться» и убедиться, что Кеннеди пойдет на уступки. В своем обращении Кеннеди подготовил американский народ к длительному кризису, и поэтому Хрущев не верил, что нападение США на Кубу начнется немедленно. Однако он полагал, что в конечном счете зону мира в Карибском бассейне можно создать только путем переговоров. Он решил предложить Вашингтону сделку: «Дайте обязательство не трогать Кубу, и мы дадим согласие на демонтаж ракет». Думая о механизме дипломатического урегулирования, Хрущев также решил, что в надлежащий момент можно будет разрешить представителям ООН проверить пусковые площадки.

Однако Хрущев не располагал информацией, опираясь на которую можно было бы выйти с этим новым предложением. Сообщения о дискуссиях в Национальном клубе печати и изменения в статусе вооруженных сил США, по-видимому, еще не дошли до Кремля{10}. Разведывательные данные лишь подтверждали серьезность намерений, изложенных в письмах Кеннеди. Больше всего угнетало Хрущева чувство неполноценности СССР в военном отношении по сравнению с США. Он понимал, что, ввязавшись в войну в Карибском бассейне, не сможет одержать победы. Действия Кеннеди с понедельника показывали, что его не удержат советские ракеты на Кубе. Советский народ проявил необычайный героизм, наголову разбив нацизм. Хрущев был участником этого. Но лобовое столкновение в ядерную эру может принести только поражение и разорение Советского Союза. Это была жестокая реальность, от которой лидер второго по мощи военного блока в мире не мог отмахнуться.

«Это — правильная и разумная тактика, — поддержали Хрущева Козлов, Микоян, Пономарев, Брежнев, Суслов и Косыгин. — Это инициатива не только не обострит положения, наоборот: тем самым укрепит Кубу». Хотя не такой была цель операции «Анадырь», предложенный метод урегулирования по крайней мере мог обеспечить безопасность Кубы. Изменение стратегии Хрущева было настолько разительным, что лишь руководство коммунистической партии имело право высказываться и принимать решение.

После того как проголосовали «за», Хрущев предложил: «Товарищи, давайте вечером пойдем в Большой театр. Наши люди и иностранцы увидят нас, и это успокоит их»{11}. Козлов и Брежнев приняли предложение Хрущева. Им было необходимо отвлечься. Если американцы усилят давление, Кремль подаст Кеннеди сигнал о готовности отступить{12}.

Уоррен Роджерс

Мы ждали машины (на стоянке), и (русский) сказал: «Что вы думаете по поводу создавшейся ситуации?»

«Думаю, что она тревожная».

«Как вы считаете, Кеннеди действительно сделает так, как говорит?»

«Черт возьми, конечно… Он сделает то, что говорит»{13}.

Уоррен Роджерс не помнит, чтобы говорил что-либо похожее своему другу Борису на стоянке у отеля «Уиллард» утром в четверг 25 октября. Затем Роджерс сел на телефон в своем офисе вашингтонского бюро «Нью-Йорк геральд трибюн». Борис, однако, полагал, что знал много больше того, чем сказал Уоррен. Он поспешил в советское посольство на 16-й улице в нескольких кварталах от Национального клуба печати, чтобы сообщить, что Роджерс подтвердил информацию бармена. Александр Феклисов подготовил доклад в Москву. «Утром второй журналист (который был вместе с Донованом в Национальном клубе печати) из „Нью-Йорк геральд трибюн“ Роджерс конфиденциально сообщил, что… братья Кеннеди решили поставить все на карту. В следующие два дня начнется вторжение на Кубу»{14}.

Тем же утром советские дипломаты посольства готовили свой план зондирования. Они решили организовать импровизированный ленч для него и Георгия Корниенко, первого секретаря и главного помощника по политическим вопросам посла Добрынина, который уже несколько раз встречался с Роджерсом{15}. В четверг Роджерс недолго сидел за письменным столом. Неожиданно раздался звонок из советского посольства: «Не могли бы вы приехать на ленч с Георгием Корниенко?» Роджерс не был близко знаком с Корниенко, но согласился. Из этого могло что-нибудь выйти.

Корниенко превратил ленч в интервью с Роджерсом. Не раскрывая того, что ему известно о вчерашней дискуссии в Национальном клубе печати, Корниенко поинтересовался мнением журналиста по поводу ситуации на Кубе. Роджерс спокойно изложил, что, как ему стало известно «из различных правительственных источников», «правительство Кеннеди уже приняло принципиальное политическое решение покончить с Кастро»{16}. Более того, он подтвердил, что военно-оперативный план вторжения на Кубу разработан во всех деталях. Дислокация предназначенных для этого вооруженных сил «завершена» и «вторжение может быть начато в любой момент». «В то же время, — заметил он, — президент Кеннеди придает весьма большое значение тому, чтобы в глазах американского народа и возможно практически большинства мирового сообщества подобная акция выглядела оправданной». Поиск «оправдания» осложнял военные приготовления Пентагона. «Каждый день отсрочки, — подчеркнул Роджерс, — делает осуществление вторжения все более сложным делом». Тем не менее, по его оценке, «вероятность такого вторжения остается пока большой»{17}.

Советские представители в Вашингтоне считали информацию Роджерса о намерениях Белого дома по разрешению кризиса наиболее достоверной. Днем в четверг МИД и КГБ направили в Москву доклад об интервью с Роджерсом{18}. Единственно, кого удовлетворил ленч, был Уоррен Роджерс. «У нас состоялся хороший разговор. Я считал, что это было серьезно и что, что они могут сделать — это уступить требованиям Кеннеди и постараться спасти лицо… В основном говорил я, а он задавал вопросы… Не думаю, что он знал о позиции Хрущева»{19}. Более 30 лет Роджерс не представлял, какую тревогу посеял этот «хороший разговор».