Хотя Хрущев принял оценку Малиновским сложившейся ситуации, он тем не менее был не совсем убежден в ее правильности. «Дело в том, что мы не хотим развязывать войну, — сказал он сердито. — Мы хотим припугнуть, сдержать силы в отношении Кубы». Не принимая вину на себя, Хрущев, однако, признал, что сделаны ошибки. Он выделил две проблемы. «Мы не развернули все ракеты, не сосредоточили все, что хотели, и не обнародовали договор». Хрущев считал, что было бы иначе, если бы он согласился с мнением Кастро, предлагавшим опубликовать в конце августа советско-кубинский оборонный договор. Тогда он сопротивлялся, опасаясь резкой реакции Кеннеди.
Хрущев не скрывал своей тревоги. Перед людьми, которые пережили-гражданскую войну в России, Вторую мировую войну и Сталина, Хрущев был абсолютно откровенным. Они были так близки к созданию сил сдерживания на Кубе, так близки к тому, чтобы не допустить кошмара войны. А в результате, вероятно, не только вторжение США на Кубу, но обмен ядерными ударами между двумя сверхдержавами. Однако Хрущев хотел продемонстрировать решимость. «Трагичное — они могут напасть, — заявил он, — мы ответим». Озвучив то, о чем думали все присутствующие, он добавил: «Это, возможно, выльемся в большую войну».
Никто из собравшихся не сомневался, что США не исключают настоящей войны на Кубе. Сейчас уже не октябрь 1960 года, январь 1961 года и даже не апрель 1961 года. Теперь президент США собирался пролить кровь американцев для уничтожения Фиделя Кастро. Сколько раз и какими разнообразными способами Хрущев пытался предотвратить это?
Размышляя вслух, Хрущев начал говорить о том, что могут сделать США и каков должен быть ответ Советского Союза. Есть вероятность, что они начнут действовать против Кубы. В этом случае, по мнению Хрущева, СССР придаст гласности свои договорные обязательства о защите Кубы. С другой стороны, Кеннеди может избрать некие ненасильственные меры, чтобы заставить убрать советские ракеты. «Объявить блокаду, — предположил Хрущев, — и ограничиться этим». Однако его мысли возвращались к тому, что бы сделал Советский Союз, если бы США напали на Кубу. «В случае нападения, — заявил Хрущев, — Кремль объявит, что все средства являются кубинскими, и кубинцы заявляют, что они ответят». Он уверил коллег, что не допускает мысли разрешить Кастро угрожать применением баллистических ракет средней дальности при вторжении США. Как фактор сдерживания США кубинцы могут заявить о применении тактического оружия.
Мнение Хрущева не обсуждалось. Основываясь на большей вероятности вторжения, чем блокады, Президиум разработал ряд инструкций для командующего советскими войсками на Кубе генерала Плиева. Во-первых, необходимо предпринять меры по недопущению случайного обмена ядерными ударами. Подготовленная телеграмма предписывала Плиеву «привести войска в состояние боевой готовности», но не использовать ядерное оружие, развернутое на Кубе{2}. Чем больше советские руководители думали о запретительном характере телеграммы, тем меньше им это нравилось. Если американцы нападут, то Плиев со своим 41 000 контингентом окажется в меньшинстве. Единственным спасением для него станут ракеты «Луна» с ядерными боеголовками и крылатые ракеты. Не желая жертвовать советской группой войск, Президиум решил подготовить другую инструкцию. Плиеву предписывалось в случае высадки американцев использовать тактическое ядерное оружие, но без указаний Москвы не применять ракеты Р-12 дальностью 2000 км.
Советская военная доктрина в октябре 1962 года предусматривала использование ядерного оружия на поле боя. В 1957 году предшественник Малиновского на посту министра обороны предсказывал: «Атомное оружие будет широко использоваться как органическая часть вооруженных сил»{3}. Публикации в советской военной прессе доказывали, что тактическое ядерное оружие крайне затруднит, если вообще не сделает невозможными, морские десанты, и это обстоятельство приведет к паритету военно-морской мощи США и Советского Союза{4}. Например, ядерные торпеды на подводных лодках «Фокстрот» могут поразить авианосец.
Какова будет реакция США на использование Советским Союзом ядерного оружия первыми? Вид «ядерного гриба» не оставлял сомнений в том, что если Плиев использует тактическое ядерное оружие, это послужит весомым аргументом для Кеннеди по крайней мере уничтожить Кубу. Каждая ракета «Луна» имеет дальность действия 50 км и несет ядерный заряд в 2 килотонны. Самолет над Хиросимой нес 14-тонный заряд. Хотя по мощности «Луна» уступала ракете «Фэт бой» в семь раз (ядерная ударная мощь возрастает или уменьшается в геометрической пропорции, а не арифметически), ее заряд разрушителен. Если «Луна» взорвется в воздухе на оптимальной высоте 500 м над землей, один заряд произведет страшные разрушения, захватив пространство в 50 км от пусковой площадки. В эпицентре взрыва возникает ветер со скоростью 150 км в час и воронка диаметром 110 метров и такой же глубины. В пределах 350–400 м будет уничтожен любой танк и живая сила. За 800 м от места взрыва не останется ни одного живого существа вследствие огромного давления воздуха, а те несчастные, которые уцелеют, будут длительно умирать в течение двух недель от радиации. Кроме того, возникнет проблема длительного выпадения радиоактивных садков над Кубой. В 50-х годах, чтобы дать возможность экосистеме на атолле Бикини в Тихом океане восстановиться после использования его в качестве ядерного полигона, США были вынуждены срезать 10-метровый слов почвы и заменить все пальмы{5}.
Эти показатели трудно воспринять, не опираясь на конкретные примеры воздействия ракет на поле боя. Если бы фельдмаршал Эрвин Роммель, который защищал Нормандию от высадки союзников в 1944 году, имел в своем распоряжении ракеты «Луна», нацисты могли бы уничтожить все пять береговых плацдармов десятью ракетами этого класса. Более того, имей СССР такие ракеты в 1961 году, все кубинские эмигранты, высадившиеся в двух местах побережья Залива Кочинос, погибли бы. Теперь, в 1962 году, имея 12 ракет, командующий советской группой войск на Кубе мог уничтожить все береговые плацдармы морских пехотинцев США и военно-морскую базу США Гуантанамо на юго-восточной оконечности острова.
При использовании крылатых ракет на поле боя не было бы столь разрушительных последствий, однако, согласно прогнозу советских военных журналов, это стоило бы огромных потерь для военно-морского десанта США. Одна крылатая ракета несет заряд, эквивалентный 12 килотоннам тротила, который может разнести на куски группу авианосцев США. Из 80 ракет с ядерными боеголовками, подготовленными для отправки на Кубу, на острове уже было размещено 36.
Обеспокоенный тем, что мир оказался на грани ядерной войны, Малиновский рекомендовал подождать до часа ночи, или шести вечера по вашингтонскому времени, прежде чем дать распоряжение Плиеву к запуску ракет «Луна». Опасаясь, что Вашингтон каким-либо образом узнает о делегировании полномочий, Малиновский предостерег против того «А то им дадим повод применить атомное оружие» до момента, пока это не станет неизбежным.
Прислушавшись к доводам Малиновского, Президиум решил немедленно послать первую серию инструкций, запрещающих использование ядерного оружия{6}. Вторая группа инструкций — приказ, подготовленный в сентябре 1962 года, но не подписанный Малиновским, — мог быть направлен в зависимости от развития событий в Карибском бассейне.
В 1992 году во время конференции участников Кубинского кризиса в Гаване присутствовавший в составе российской делегации генерал А.И. Грибков выступил с сенсационным сообщением о том, что советскому командованию на Кубе было разрешено в экстремальных обстоятельствах в случае отсутствия связи с Москвой использовать по своему усмотрению тактическое ядерное оружие. Генерал Грибков, занимавший в то время пост заместителя оперативного отдела Генштаба Советских вооруженных сил, прибыл на Кубу с инспекционной поездкой в составе военной делегации буквально накануне кризиса. Ко времени Гаванской конференции за плечами Грибкова уже была длинная и успешная военная карьера. У него был высокий чин генерала армии. Он прошел путь от командующего Закавказским и Ленинградским военными округами до начальника штаба Объединенных сил Варшавского военного договора. Его сообщение явилось сюрпризом для всех. Посыпались вопросы Грибков отвечал примерно так «Я генерал и говорю лишь о военной стороне дела, политикой я не занимаюсь»{7}.
