- Разрешите мне, Олег Юрьевич? - поднял руку генерал-майор НКГБ [9]Георгий Геверциони, в силу профессии обычно предпочитающий на людях молчать, высказывая соображения лично командующему флотом или непосредственному начальству.
- Да, пожалуйста, Георгий Георгиевич, - разрешил Гамов. Берущая со времен НКВД разница в званиях со служащими остальных родов войск уже почти век служила источником головной боли для начальников всех уровней. Так и сейчас де-юре генерал майор НКГБ Геверциони в переводе на флотское звание становится полным адмиралом [10]. Но такое обращение к 'безопаснику' воспринималось крайне болезненно: по-справедливости, равные по выслуге и возрасту вице-адмиралы внезапно становились значительно ниже в звании. Тем более неприятно по отношению к молодому сорокавосьмилетнему генералу. Да и не секрет, что работники НКГБ пользуются часто дурной славой. Особенно среди мореманов, склонных по природе к прямоте и открытости.
Так что лишний раз раздражать людей Гамов не видел необходимости. Однако и генерал-майора - человека честного и объективного - обижать не хочется. Потому и обращение вышло по-возможности нейтральным
- Благодарю, товарищ маршал, - любезно ответил с неистребимой желчной иронией Геверциони. Хитрый генерал-майор прекрасно понимал терзания Гамова (благо знали друг друга они уже не один год) и не преминул отпустить по этому счету незаметную другим подковырку в переделах устава. Порывисто поднявшись, встал по стойке смирно - даже прищелкнул каблуками. Сухое, скуластое лица на секунду даже озарила неподдельная сардоническая усмешка, тут же впрочем, сгинувшая за непробиваемой броней спокойствия и сосредоточенности. А уж вид генерала ничуть не соответствует штампам штабного. Всё вроде обычно: высокий лоб, схваченный тремя обручами глубоких морщин, ещё более заметный из-за ранних залысин; черные жесткие волосы стрижены коротко, бесстыдно обнажают чуть оттопыренные уши; мощные надбровные дуги увенчаны сросшейся линией густых бровей, зато нос не по-кавказски правильный: ровный, тонкий - без горбинок; будто нить тонкие губы почти всегда плотно сжаты в пару к неизменному прищуру тёмно-карих глаз. И от образа геройского лишь чуть выдающийся мощный подбородок с ямочкой.
Однако как вычислить, что превращает скромного на вид человека в того, с кем не решит шутить даже лихой бузотер? Где мера невидимого внутреннего стержня? В сидящей будто влитая форме, явно обношенной и привычной? В отточенных, выверенных движениях? В пронзительности усталых мудрых глаз, в глубине которых таится твердость и сила? Может быть так, а может - и нет вовсе. Но Геверциони именно таков.
Георгий вообще привык балансировать на грани противоположных образов: дотошного брюзгливого профи и гуляки праздного без царя в голове. При этом на деле ни одному по правде не соответствуя. По собственному признанию (а истину он часто выставлял на показ, успешно пряча ценное там, где виднее всего) - Геверциони с помощью резких контрастов по возможности разгонял косность и невероятную тоску армейской жизни. Получалось вполне успешно: Георгию во всяком случае нравится, а остальные... Остальные никогда не знают, чего ждать от несносного генерала - уже немалое преимущество в работе...
Откашлявшись, Геверциони окинул взглядом зал и произнес:
- Товарищи, все мы прекрасно знаем, что я и мои коллеги по ГБ часто пользуемся славой интриганов и кровавых палачей, а потому заранее прошу простить, что дух моих высказываний будет противоречить сему романтическому, в высшей степени неоднозначному образу...
Выдал тираду ни дрогнув, сохраняя уставное дружелюбно-открытое выражение лица. По рядам сидящих пронеслись короткие, тихие смешки - будто дрожь мишуры. Максименко и еще пара молодых каперангов радостно заулыбались, а Захаров раздраженно сел, слёту припечатав: 'Фигляр!'.
Гамов всем видом показал, что понимает: сейчас неугомонный опять устроит форменный балаган - но бессилен что-либо сделать, так как балаган будет по всем правилам устава. В итоге только остается махнуть рукой да скосить взгляд в потолок. Уж кому как не командующему знать истинную цену мастерства Геверциони на форменные издевательства, особенно в условиях игры на поле официального мероприятия.
Словно обозначая кивком шутовской поклон, Геверциони продолжил:
- Еще раз хочу подчеркнуть: я во многом разделяю позицию контр-адмирала Левицкого и полагаю, что в нашей ситуации один ретивый специалист может быть полезней десятка верных посредственностей...
- Да ты что себе позволяешь!? - громыхнув кулаком по столу, вскочил на ноги адмирал Николай Степанович Глыба, капитан дредноута-крепости 'Оплот' (по-сути - дублера 'Восхода'), командующий дивизионом тяжелых крейсеров и, помимо прочего, - первый заместитель командующего. Невероятно высокий и сильный, не смотря на почтенные лета - удивительно, как удалось адмиралу вовсе пробиться в космос, где бои разворачиваются за каждый килограмм. Вместе с тем обличен вспыльчивым, суровым нравом и за словом в карман не лезет. От гнева же начальства Глыбу спасают быстрый, цепкий ум и отменный профессионализм - такими офицерами разбрасываться не принято. А ещё - давняя дружба с Гамовым.
Уверенность в собственной правоте всегда - и сейчас - придаёт адмиралу, что все старания направлены исключительно на благо общего дела. Иначе Глыба давно бы ушел от дел и мирно доживал век 'на берегу'. Понимая без лишнего манерства собственный профессионализм и широту полномочий, адмирал не мог не применить власть, раз считал нужными. Боятся же и сомневаться считал совершенно излишним, раз уверен в правоте. Всё это знали и офицеры, работающие с Николаем Степановичем не первый год. Глыба меж тем продолжил монолог, с каждым словом лишь сильнее раззадориваясь. А потом вовсе перешёл на крик. Под конец дискуссия соскочила на личности и приобрела все черты банальной перепалки:
- Ты, крыса кабинетная! Ещё смеешь заикаться про поведение таланты боевых офицеров?! Было бы кому говорить! Сам что ли под огонь сунешься?! Нет конечно!! Такие сначала подставят под удар, а потом ещё и выживших расстреляют! Всё вы, штабные, на один манер! Только и горазды умные речи толкать, да на чужой смерти ордена отхватывать! Ну нет! Да я тебя сам! Лично! Прямо здесь...!
Адмирал в итоге вновь громыхнул по столешнице кулаком, от чего та жалобно задрожала. Подпрыгнули папки с документами, бутылки и стаканы с водой. Даже офицеры невольно вздрогнули от столь откровенного выпада. Глыба же, пользуясь замешательством, попытался на ощупь расстегнуть кобуру. Но замешкался и уже через секунду на плечах его повисли двое караульных. Солдаты отнеслись к угрозе со всей серьезностью, потому не рассчитали усилий: от нежданно свалившейся ноши и мощного точка в спину Глыба качнулся и грузно повалился лицом на стол. В гробовой тишине отчетливо прозвучал жалобный хруст - многострадальная столешница ощутимо прогнулась, благо выдержала. На совесть выполнили для космофлота заказ! Затем наступила немая сцена - не решаясь брать слова, офицеры внимательно следили, как разрешится ситуация..
Гамов какое-то время тоже сидел неподвижно, постепенно мрачнея. Но маска ледяного спокойствия не вечна: было заметно, как раздражение напором сламывает, подминает её. Все, за исключением Геверциони, лениво зевавшего в потолок словно от скуки, и Глыбы, безуспешно пытавшегося вывернуться из цепкой хватки охранников, почти не мигая и не дыша ждали реакции командующего. Наконец Гамов не выдержал и, громко чертыхнувшись, грянул.
- Вы что здесь устроили?! Вам здесь цирк шапито или заседание генштаба ВКФ?! Один клоун казематный комедии ломает, другой олух царя небесного за кобуру хватается! Стрелок, так-растак, Ворошиловский! Ты что, Николай Степанович, под трибунал захотел?! Звезды на погонах тяжелые?! - буйствовал маршал, придерживая ладонью судорожно дергающееся веко, - А вы что делаете?! Охранники...! Оружие при входе сдается в сейф - кой черт вы адмирала трамбуете? Отпустить! Спасибо за службу...
