Тем временем Че на базе Ла-Кабанья в лихорадочном темпе занимался обучением Повстанческой армии и организацией условий для активного отдыха, сопряженного с образованием. В числе проводимых мероприятий было создание детского клуба, где ребята проводили время среди солдат. Он участвовал в нескольких встречах с детьми, которых называл барбудитос - "маленькие бородачи", делал для них пиньятас2, рассказывал им о войне в Сьерре и учил разбирать и собирать винтовки.

Примерно в это же время он страшно разгневался на своего соотечественника-аргентинца, владельца театра "Шанхай", где представлялись разнузданные сексуальные шоу, доходившие до садомазохизма и скотоложства. Че хотел посадить владельца театра в тюрьму и даже сказал, что неплохо было бы его расстрелять.

Че доводил себя до изнеможения. Доктор Фернандес Мель Ругал его за то, что он совершенно не заботился о себе: Че продолжал не спать по нескольку дней, курил как паровоз и ел буквально по крошке, когда случайно вспоминал о еде. У него было обнаружено сильное воспаление легких. Немного позже доктор Конрадино Поланко обследовал его с помощью рентгена и обнаружил двойную эмфизему правого легкого.

Доктора заявили, что ему необходимо отдохнуть, и Фидель несмотря на возражения Че, приказал, чтобы тот взял отпуск и поселился на вилле, принадлежавшей прежде известному стороннику Батисты, расположенной на пляже Тарара, неподалеку от Гаваны. Че хотя и протестовал, утверждая, что это место слишком роскошно для него, все же вынужден был переселиться туда вместе с Алейдой и своими ординарцами.

Сразу трое партизанских врачей убеждали его полностью бросить курить; после нескольких споров он согласился выкуривать только одну сигару в день. Нуньес Хименес, который в то время был секретарем Че, вспоминал:

"На следующее утро я пришел к Че получить приказы насчет распорядка дня и застал его курившим сигару длиной около полуметра, которую для него сделал кто-то из поклонников из числа рабочих с табачных фабрик Гаваны. С хитрой улыбкой он сказал мне: "Не переживай насчет докторов. Я выполняю их приказание - только одну сигару в день, не больше и не меньше".

Он, как предполагалось, полностью отошел от всяких дел, лишь два раза в неделю его навещала дочь. Но в конце февраля и в начале марта в его доме на пляже проходили заседания секретного комитета по поводу законопроекта об аграрной реформе. Для Че это была основная проблема революции, что он старательно подчеркнул в опубликованной в "Революсьон" статье под названием "Что такое партизанский боец?". В статье он воздал хвалу неформальной дисциплине и подчеркнул важность разведывания местности и стремительности перемещений. Но центральное место занимала аграрная проблема: "Партизан, в основном и прежде всего, это аграрный революционер". Именно поэтому Повстанческая армия была передовым отрядом аграрной реформы. Че был уверен, что именно проведение аграрной реформы является историческим предназначением Движения 26 июля. Че упомянул, что 80 % личного состава Повстанческой армии и половину ее офицерского корпуса составляли кампесинос, и сделал заключение: "Движение не изобрело аграрную реформу, но осуществит ее".

В то время как Че отдыхал в Тараре, правительство начало ряд буквально захватывавших дух социальных реформ: 3 марта оно взяло в свои руки телефонную компанию, а тремя днями позже - столичные автобусы; 10 марта была снижена на 50 % арендная плата, а еще несколько дней спустя был принят закон, снизивший цены на лекарства. Наряду с этими мерами был принят Закон 112, согласно которому собственность, присвоенная

должностными лицами в правительстве Батисты, была конфискована.

Где-то в середине марта Че написал своему другу Альберто Гранадо: "Я обнимаю тебя так крепко, как только способен один крошка-мачо1, сохраняя благоразумие, обнять другого". Он сообщал, что намеревался отправиться в Венесуэлу вместе с Фиделем, но "болезнь держит меня в кровати". Однако уже неделю спустя он поднялся и присутствовал на встрече правительства, которую Фидель провел 9 апреля. В ней приняли участие министры правительства, высшие партизанские командиры и лидеры Движения 26 июля. Несмотря на важность встречи, которая, по-видимому, проходила в накаленной обстановке, о ней почти не сохранилось документальных свидетельств. Именно тогда возникла напряженность в отношениях между тремя группами: левым крылом, во главе которого стояли Че и Рауль (последний был искренним социалистом и сочувствовал НСП); правым крылом, которое поддерживали "умеренные" члены правительства, связанные в ряде случаев с аграрной олигархией, и вторым левым крылом Движения 26 июля, представленным главным образом кадрами с Равнины, такими, как Карлос Франки, Фаустино Перес, Марсело Фернандес и Энрике Ольтуски. Эта последняя группа, относительно независимая от Фиделя, соединяла свой антиимпериализм с сильной критикой коммунистов, которых она считала косными сектантами. Фидель, подчеркнуто не вступавший в конфронтацию, держался "над схваткой". Он был бесспорным лидером революции, за которым шли и Повстанческая армия, и большинство населения. Его отношение "к людям, благосостояние которых - первая из его забот, и строгая приверженность принципам являются ключами к пониманию того фанатического приема, который он встречал повсюду, куда бы ни шел".

Среди обсуждавшихся тем был и вопрос о приостановке судебных процессов против военных преступников. Медленный ход некоторых процессов подвергался критике; эта проблема служила одной из основных причин как внутренней напряженности, сохранявшейся на Кубе, так и нарастания трудностей в международных отношениях. Другим сложным моментом был недостаток юридических гарантий. По словам Франки, при обсуждении этой проблемы произошло столкновение между братьями Кастро - одно из немногих, о которых мы знаем: Фидель предложил прекратить казни, а Рауль резко возразил против такого решения.

О том, обсуждалась ли вообще центральная проблема - содержание и глубина будущей аграрной реформы, а если обсуждалась, то каким образом, - информации практически не сохранилось. Но, вероятно, следует согласиться с тем, что напряженность в отношениях между революционерами, возникшая на первом году революции, была на самом деле намного сильнее чем утверждает позднейшая кубинская история. Мнение Че о Камило Сьенфуэгосе, похоже, косвенно подтверждает это предположение:

"За каждым из нас - по крайней мере, за большинством - с давних времен водится множество грешков, в которых можно было бы признаться: тут и взаимные подозрения, и недоверие, и даже случайные злые шутки; мы считали свои цели совершенно справедливыми, но наши методы часто бывали неверными. Однако ни в коем случае нельзя сказать, что Камило использовал какой-либо из них неверных методов намеренно".

Несколько отстранившись от напряженных отношений в среде революционеров, Че посвятил себя двум проектам средств информации, которые много значили для него: независимому агентству новостей "Пренса Латина" ("Латинская пресса") и журналу "Верде оливо" (зеленая, или неспелая маслина - так называется один из оттенков защитного цвета, в который была окрашена форма бойцов Повстанческой армии). "Пренса Латина" явилось детищем латиноамериканских корреспондентов, побывавших в Сьерра-Маэстре, а материально его поддерживал мексиканский промышленник Кастро Ульоа. Среди лидеров агентства столь же важную роль, как Че и Ольтуски, который был в то время министром связи, играл Масетти. Че был главным двигателем не только в идеологическом смысле, но и в решении организационных проблем и обеспечения стратегической информацией. Он активно участвовал в работе и часто без предупреждения наносил ночные визиты в агентство. Аргентинский писатель Родольфо Уолш, также один из участников проекта, вспоминал несколько лет спустя:

"Мы в "Пренса Латина" никогда не знали, когда собирается появиться Че. Он просто-напросто обнаруживался... Единственным признаком его присутствия в здании были двое кампесинос, одетых в великолепную форму Сьерры. Один занимал место около лестницы, а другой, с автоматом в руке, перед кабинетом Масетти".