На следующий день поредевшая колонна Че отправилась на подавление вспышек бандитизма, происходивших в других частях Сьерра-Маэстры.
Во время этого похода Энрике Асеведо записал:
«В Че есть нечто, интригующее меня. Уже несколько дней он держит при себе зверушку — белую мышь, которая путешествует в его рюкзаке. Когда мы отдыхаем, он берет ее и сажает себе на плечо. Она... забирается наверх, на его берет, и играет там. Когда я смотрю на него, то удивляюсь до глубины души. Я считаю его таким жестким парнем, и вдруг он поражает меня столь человеческими проявлениями. Это заставляет меня думать, что несгибаемый командир — только его видимость. Я хотел бы когда-нибудь узнать его немного лучше».
Камило, быстро продвигаясь, захватил в плен «Китайца Чан-га» и его банду, опустошавшую район Каракаса, убивавшую и мучившую людей. Было проведено краткое судебное разбирательство. Чанг и кампесино, изнасиловавший девочку-подростка, были казнены. Часть бандитов была оправдана, а еще трое были подвергнуты имитации расстрела. «Когда эти трое обнаружили, что все еще живы, так как выстрелы были направлены поверх их голов, один из них очень странным образом продемонстрировал мне свое ликование и благодарность — громким поцелуем, как будто я был его отцом».
Все эти события были засвидетельствованы американским журналистом Эндрю Сент-Джорджем, который вновь приехал в Сьерру.
«Очерки в журнале «Лук» принесли ему премию за самый сенсационный материал года, опубликованный в США. Обман, к которому мы впервые прибегли в Сьерре, может теперь показаться варварским, но никакое другое наказание не подходило для этих людей — мы могли сохранить им жизни, однако за ними тянулась цепь серьезных преступлений. Эти трое присоединились к Повстанческой армии, и на протяжении всего восстания до меня доходили вести о прекрасном поведении двоих из них. Один долгое время состоял в моем отряде и во время обсуждений военных баек, частенько возникавших среди солдат, при сомнении в достоверности той или иной из них, всегда подчеркивал: «Теперь я не боюсь глядеть смерти в лицо, и Че тому свидетель».
Два или три дня спустя отряд Че задержал еще одну группу, состоявшую из бывших партизан. Они крали продовольствие, доставляемое с Равнин,
«и, заходя все дальше и дальше по этому пути, до того опустились, что совершили убийство. В те дни в Сьерре экономический статус человека измерялся в основном количеством женщин, которых он имел. Дионисио, следуя этой традиции и считая себя властелином, благодаря полномочиям, которые были предоставлены ему революцией, построил три дома, в каждом из которых имел жену и большой запас продуктов. На суде Фидель с негодованием обвинил его в предательстве дела революции и в безнравственном поступке — содержании трех жен на народные деньги, а он ответил с крестьянской наивностью, что их было не три, а две, так как одна была его собственной (и это правда). Два других шпиона, посланные ярым сторонником Батисты, гангстером и предводителем военизированной организации сенатором Роландо Мансферрером, сознались, были приговорены и расстреляны».
Еще один случай бандитизма поставил Че перед серьезной дилеммой. Здесь виновным оказался боец по имени Эчеваррия, который сформировал небольшую группу, совершавшую грабежи в районе.
«Случай с Эчеваррией оказался неординарным, потому что он хотя и признался в преступлениях, не хотел опозорить свою семью тем, что будет расстрелян перед строем. Он умолял нас позволить ему погибнуть в ближайшем бою; он поклялся, что будет искать в нем смерти. Эчеваррия, которого мы называли «Косым», написал длинное трогательное письмо матери после того, как трибунал осудил его на смерть: он объяснил, что приговор, вынесенный ему, справедлив, и призвал ее быть лояльной к революции».
Также был расстрелян Баррера, «Эль Маэстро» — еще один странный тип, с которым Че имел дело в трудные первые дни партизанской войны. Он довольно скоро дезертировал, а позднее, выдавая себя за Че, доктора Гевару, изнасиловал нескольких крестьянских девушек,
Когда эти люди были схвачены и казнены, самого Че не было в отряде. Он находился в сердце Сьерры, в области Эль-Омбрито, организуя там постоянную базу партизан. Он поощрял попытки крестьян сеять зерно, отправлял дозорных и посыльных, чтобы ни на минуту не оставлять без присмотра любые действия армейских подразделений, организовывал новые пути снабжения; кроме того, он построил пекарню и учредил полевой госпиталь.
В этих предприятиях активно участвовали Лидия Досе и молодая крестьянка Дельса Пуэбла, которую чаще называли Тете. Там же находилась Мария Мерседес Санчес, член городской боевой организации, участвовавшая в покушении на высокопоставленного военного в Ольгине. В Сьерре она была известна под кличкой Карменсита. Она, как и Че, любила поэзию Неруды. Че поручил Марии организовать начальное обучение.
Несколько месяцев спустя аргентинский журналист Хорхе Рикардо Масетти передал в свою газету:
«Первые школы в Сьерре были основаны вскоре после прибытия армии мятежников. Местные жители никогда не бывали в церкви: в горах не было ни одной. Они были неграмотны, но очень умны. Им никогда не приходилось есть ни хлеба, ни говядины. Они иногда ели домашнее печенье, но даже не имели представления о существовании хлеба до тех пор, пока солдаты Гевары не построили здесь первых пекарен. Они видели коров и знали, что их мясо восхитительно на вкус, но впервые попробовали бифштекс лишь после того, как пришли мятежники и начали распределять и резать рогатый скот. И это при том, что 90 процентов из них были рождены в самой богатой части богатейшего острова Кубы».
В то время, как Че создавал базу в Эль-Омбрито, туда прибыли двое студентов, Хеонель Родригес и Рикардо Медина, доставившие ветхий, изготовленный в 1903 году, мимеограф. Благодаря этому Че смог взяться за осуществление одного из своих самых дорогих его сердцу проектов: издание газеты Сьерры «Ку-бано либре» («Свободный кубинец»).
Че писал своим соратникам с Равнины:
«Газета полностью отредактирована и скопирована на тра-: фареты, но у нас не хватает чернил для размножения, а недостаток бумаги ограничивает нас 700 экземплярами. Она также страдает от серьезного упущения: нет ни одного материала, подписанного Фиделем. Луис Орландо согласился взяться за дело и сделать ее более похожей на газету. Стоит посылать весь возможный материал по всем вопросам, по которым вы можете, поскольку газета могла бы стать очень полезной».
Через несколько дней в свет вышла небольшая газетка. Один из разделов был написан Че и подписан «Снайпер». Он писал Фиделю:
«Я надеюсь, что ее низкое качество потрясет тебя и подвигнет пожертвовать что-нибудь за твоей подписью. Передовая статья второго выпуска будет о поджоге плантаций сахарного тростника. В текущем выпуске Нода написал об аграрной реформе, Киала — о борьбе с преступностью, доктор — о том, какой должна быть на самом деле жизнь кубинских кампесинос, Рамиро — о самых последних новостях; я объяснил смысл названия, написал передовую ста-, тью и был «выпускающим». Я же заказывал материалы авторам. Мы срочно нуждаемся в новостях обо всех действиях, преступлениях, перемещениях в правительстве и т. д., и регулярной связи, чтобы можно было организовать специальный журналистский корпус».
Но радость Че была омрачена известием о том, что в Майами подписано соглашение, благодаря которому и без того половинчатая объединенная программа борьбы против диктатуры оказалась еще сильнее разбавлена водой. Хуже всего было то, что по условиям соглашения ведущая роль переходила от Движения 26 июля к кубинским организациям более традиционного толка, хотя они наверняка были связаны с диктатурой Батисты и являли собой классические примеры коррупции и политиканства.
Соглашение Майами было одобрено заграничной делегацией Движения 26 июля, которую возглавлял Фелипе Пасос, и было подписано 1 июля. Оно вызвало ожесточенные нападки как участников левого крыла Д26 на Равнинах (Рамос Латур назвал подписавших соглашение «политическими проститутками, стоящими на наших трупах»), так и представителей Движения в изгнании (Карлос Франкини, находившийся в Коста-Рике, осудил соглашение, сказав, что оно может спровоцировать интервенцию США). Но Че, не знавший ни о реакции на договор в широких кругах Движения, ни об отношении к документу самого Фиделя—а тот 10 ноября в Сьерре заявил о несогласии с соглашением, — считал, что его предали, и замкнулся в своих сомнениях.
