«Имея в своем распоряжении нескольких человек, мы начали короткий, но очень трудный марш, спускаясь к так называемому Индейскому ручью и карабкаясь вверх по узенькой тропке туда, где жил кампесино по имени Исраэль с женой и шурином. Мы пережили немало волнений, когда тащили товарищей по крутым склонам троих из них несли в гамаках, но все же преодолели этот путь».

Чтобы дотащить раненых, им пришлось оставить свое неисправное оружие и вещи. Че, к тому времени наученный опытом, прошел эту дорогу еще раз, уничтожив за собой следы группы и подобрав оружие, хотя оно и не действовало. Он не имел никакого желания вновь получать выговор от Фиделя.

«Благоразумнее всего было бы как можно скорее обрести подвижность». Маленькая группа покинула хижину и направилась в заросли кустарников — как раз вовремя, поскольку армия схватила семейство, которое давало им приют, и начала прочесывать окрестности. Прибытие трех новых добровольцев по крайней мере должно было облегчить будущие передвижения. Скитаю щийся отряд видел признаки серьезной активности армии; часто летали самолеты. Ходили слухи о том, что на Кубу высаживаются новые группы повстанцев и что армейские колонны направляются в Сьерру.

«Переходы были очень короткими и невероятно утомительными». Раненых нужно было переносить по очереди. «Толстые ветки, к которым были привязаны гамаки, буквально врезались в плечи носильщиков, и те вынуждены были меняться каждые десять-пятнадцать минут, так что в этих условиях для переноски одного раненого требовалось шесть, а то и восемь человек».

Одним очень дождливым утром несколько до крайности изможденных людей подошли к дому молодого крестьянина Рамо-на «Гиле» Пардо. Это было место явки; именно сюда Че намеревался явиться. Несколько партизан должны были провести здесь не один месяц.

Находясь там, Че третьего июня завел очень ценное знакомство. Он повстречался с Давидом, надсмотрщиком с близлежащей плантации. Как часто бывает, встреча носила символичный характер. Увидев, как Че ест лимон вместе с кожурой и семечками, Давид предложил ему сыр, масло и крекеры. Че ответил, что возьмет все это, чтобы поделиться с ранеными. Отношения укреплялись, и через некоторое время Давид сменил свои обязанности: из квартирмейстера нового партизанского подразделения он стал связным и поддерживал контакты с Сантьяго. Там он позднее был арестован и подвергнут «варварским пыткам. После возвращения Давид был сильнее всего обеспокоен тем, как бы мы не подумали, что он проговорился».

Группа несла свою бдительную бессменную вахту в доме Пардо около месяца, пока раненые собирались с силами. Они были почти полностью лишены контактов с внешним миром. Порой до них доходили различные слухи — например, однажды они услышали, что Селия Санчес арестована или даже убита. Это должно было явиться трагедией для партизан, так как лишало их связи с городской сетью Д26. Тем временем армия проводила выселение населения и бомбежки, пытаясь опустошить местность, а Че налаживал деловые и дружеские отношения с кампесинос.

Несмотря на сохранившуюся с детства нелюбовь к гигиене, Че часто ходил на берег реки Пеладеро, протекавшей невдалеке от дома, и купался там в чистой заводи. С тех пор как кончились медикаменты, его астма возвратилась с новой силой. «Мне пришлось перейти на такой же неподвижный образ жизни, какой вели раненые; мне удалось ослабить приступы болезни с помощью курения листьев какой-то травы, которая является в Сьерре народным средством против астмы».

Тетя Чана описывала поведение Че во время заболеваний: «Когда начинался приступ астмы, он оставался спокойным, лишь часто и неглубоко дышал, чтобы еще больше не растревожить болезнь. Некоторые во время приступа впадают в истерику, некоторые кашляют, выпучивают глаза, раскрывают рты, а Че пытался сдержать его, укротить. Он садился куда-нибудь в угол, на табурет или камень, и отстранялся от всего окружающего. ...О боже, просто невыносимо было видеть такого сильного, красивого мужчину в таком состоянии. ...Но он не любил жалости. Если ему говорили «бедняжка», он бросал на тебя быстрый взгляд, который вроде бы ничего не говорил, но подразумевал очень многое».

Численность отряда продолжала возрастать — к нему присоединялись молодые кампесинос, — хотя Че старался, за неимением оружия, сохранить количество людей минимальным. «Не менее сорока человек прошло через наш отряд, но дезертирство тоже было непрерывным; некоторые уходили с нашего благословения, другие против нашего желания. Отряд никогда не насчитывал больше двадцати пяти — тридцати человек». Когда раненые поправились, часть испорченного оружия была отремонтирована, через подпольную сеть доставили лекарства от астмы и было решено двигаться дальше, отряд состоял из двадцати шести бойцов.

Уже на марше,

«16 июня я дебютировал в качестве дантиста, хотя в Сьерре мне присвоили более скромное наименование «Зубодер». Моей первой жертвой стал Исраэль Пардо, который хорошо перенес процедуру. Зато зуб моего второго пациента, Хоэля Иглесиаса, не могло бы вырвать ничто, кроме динамита. Все мои усилия были напрасны, и зуб сохранился до конца войны. Недостаток опыта у меня усугублялся нехваткой таблеток, поэтому мы были вынуждены экономить лекарства и использовать в основном «психологическую анестезию».

Хоэль: «Во время лечения он осыпал меня ругательствами. Я знал, что ему впервые пришлось вырывать зубы, но с того времени и до сих пор боюсь дантистов».

Возможно, пациенты — среди них кампесино-гаитянец, оказавшийся одной из его первых жертв — и не оценили его усилий, но сам Че вошел во вкус удаления зубов. В течение нескольких последующих лет он уклонялся от исполнения обязанностей врача, но с таким удовольствием рвал зубы, что это породило ле генду: якобы Че, узнав, что у кого-то поблизости болит зуб, приходил в восторг.

Во время перехода в отряд влилось еще несколько новобранцев, но еще больше народу разбежалось.

«Радио сообщало о насилии, творившемся во всех концах острова. 1 июля мы получили известие о гибели Хосе Пайса, брата Франка, и других товарищей в мимолетной стычке по пути в Сантьяго. Хотя наши вылазки были короткими, бойцы чувствовали сильное переутомление; некоторые из новичков просили отправить их «выполнять более полезные поручения в городе».

Именно в то время, когда группа в поисках основного отряда бродила по области Ла-Меса, Че встретился с кампесино, которому в скором будущем предстояло сыграть важнейшую роль во взаимоотношениях партизан с местными жителями. Поло Торрес, которого Че прозвал Капитан Босяк, был человеком среднего роста, носил на голове шляпу, из-под которой чуть виднелись его ярко-зеленые глаза; он всегда ходил без какой-либо обуви.

Поло приветствовал партизан тушеной свининой, которой было слишком много для голодных повстанцев. «Поло, это диверсия. Мы все будем или блевать, или дристать».

Пока отряд рыскал по району Эль-Туркино, скрываясь от правительственных войск, Че лишился важного союзника — своего проводника Синесио, который совсем пал духом.

«Было чрезвычайно трудно поддерживать настроение бойцов на достаточно высоком уровне, не имея ни оружия, ни прямых контактов с лидером революции, скитаясь практически в одиночку, без опыта, в окружении врагов, которых в мыслях и рассказах местных жителей становилось гораздо больше чем было на самом деле. Нехватка энтузиазма у новобранцев, прибывших с равнин и не привыкших к тысяче и одной трудности странствий по Сьерре, порождала непрерывный кризис настроения партизан».

16 июня состоялись встречи, сначала с передовым дозором Фиделя, а затем и с самим лидером революции. Че представил свой отряд следующим образом:

«Вот мои бойцы».

«Он привел с собой толпу оборванцев; у некоторых были дробовики, а у большинства мачете, какие-то ведра и банки», — отозвался о них Кресло.

Не меньше, чем встрече со старыми товарищами, Че был рад знакомству с новым членом отряда, доктором Хулио Мартине-сом Паэсом, которому немедленно сделал «небольшой подарок» — свой ящик с медицинскими инструментами. «На сегодня я покончил с медициной, чтобы стать бойцом-партизаном».