Они распрощались холодно и формально, и это дало нам возможность ясно понять, какие долгие пути нам еще потребуется преодолеть, странствуя по Африке.... Я решил организовать набор группы черных кубинцев и направить их - конечно, как добровольцев - для поддержки борьбы в Конго".

Именно в это же время премьер-министр Конго Моиз Чомбе вел в Лондоне переговоры с американским сенатором Доддом. Ему объясняли, насколько трудно для Соединенных Штатов будет обеспечить поддержку режиму, хотя эмиссар правительства США и хотел бы этого - ведь группы белых наемников и солдат Из Южной Африки и Родезии все еще продолжали действовать под командой Чомбе. Чомбе согласился взять их к себе на службу после завершения сроков контрактов. Они обсуждали и возможные альтернативные способы пополнения войска конголезского диктатора путем набора солдат в Сенегале и Нигерии и даже ветеранов французской армии в Того.

Че тем временем имел с Ривальтой беседу, которая последнему показалась странноватой:

"Он сказал мне, что собирался проверить, насколько хорошо я говорю на суахили. Прежде я не задумывался над этим. Он пояснил, что у меня в посольстве имелось много обслуживающего персонала, слуг и служащих из местного населения - я завербовал много народу, имея в виду создать таким образом прикрытие для изучения страны, - а он сказал, что ему это не нравится. Как только он уехал, я урезал штат наполовину".

19 февраля Че оказался в Египте и встретился с президентом этой страны Гамалем Абделем Насером. В ходе их очень краткой беседы Че, помимо прочего, сказал как бы мимоходом, что было бы интересно отправиться в Конго, чтобы оказать там поддержку освободительному движению.

Он думал и о посещении Судана, но политическое положение было неблагоприятным, и этот визит не состоялся. 24 февраля он в третий раз за эту поездку оказался в Алжире, где принял участие во втором Экономическом семинаре солидарности стран Африки и Азии. Его речь носила очень полемический характер, он вызвал волнение среди представителей социалистического блока, заявив, что национально-освободительная борьба должна оплачиваться социалистическими странами. "Мы говорим это без малейшего желания кого-либо шантажировать или произвести сенсацию". Че особо подчеркнул: не должно быть никаких разговоров о взаимной помощи, основанной на принципах теории прибавочной стоимости. "Как может взаимная польза означать продажу по ценам мирового рынка сырья, которое стоит отсталым странам неизмеримого количества пота и страданий, и закупку по ценам мирового рынка машин, сделанных на больших автоматизированных производствах? Оружие должно предоставляться бесплатно: сталкиваясь лицом к лицу со зловещим нападением империализма США на Вьетнам или Конго, мы должны ответить, снабжая эти братские страны всеми средствами защиты, в которых они нуждаются, и нашей безоговорочной солидарностью".

Че был доволен своей речью; он дал прочесть ее текст своим товарищам по делегации, а среди африканских делегатов она нашла живой отклик. (Однако кубинская пресса не опубликовала ее полностью.) В этот же день в Гаване родился Эрнесто, его пятый ребенок. Ну а в Алжире тем временем продолжались встречи с африканскими и азиатскими делегациями, беседы с кубинским послом Хорхе Сергерой и президентом Алжира Ахмедом Бен Беллой, который говорил о сотрудничестве с партизанами Конго. 6 марта Че еще раз побывал в Египте и послал оттуда открытку своей тете Беатрис: "Из Фив, первой столицы мечты, приветствие от поэта, который вовсе не пишет стихов и стал достойным бюрократом с представительным животом и такими сидячими привычками, что даже передвигается, стремясь при этом лишь к шлепанцам и детям". Именно в этой поездке он впервые сел на верблюда, и никто не мог заставить его слезть со спины этого вновь обретенного четвероногого, верхом на котором он объезжал пирамиды.

На сей раз Че имел продолжительную встречу с Насером, во время которой он откровенно признался, что подумывал о том, чтобы поехать в Конго и присоединиться к борьбе в этой стране. Насер был очарован Че Геварой. По словам биографа египетского президента, Че сказал ему, что между ним и Фиделем не было никакого конфликта: "Мы делали ошибки, и возможно, что я несу ответственность за них. Мы национализировали 98% всего, что представляло хоть какое-нибудь значение". Он говорил о кадровом дефиците, о тех, кто устроил себе тепленькие местечки: "Те, кто закрывает двери перед рабочими, чтобы не позволить кондиционированному воздуху выйти из кабинета". Он также задавался вопросами о том, "какие все-таки существуют отношения между партией и государством? Между революцией и народом? Отношения пока что определяются с помощью телепатии, но телепатия недостаточно хороша. ... Мы не приветствуем сталинизма, но нам не нравится и советское отношение к нему".

Во время переговоров, проходивших в доме Насера, египетский президент несколько раз настоятельно советовал Че позабыть о поездке в Конго, повторял, что он не сможет добиться там ни малейшего успеха, что он белый человек и будет слишком заметен. И, когда они прощались друг с другом, Че сказал хозяину, что оставил эту идею.

В продолжение всей поездки Че делал наброски для статьи, которая спустя три месяца была опубликована в уругвайском журнале "Марча" под названием "Социализм и средний человек на Кубе". Уругвайский журналист Карлос Мария Гутьеррес позднее сказал, что текст "носил форму затаенного прощания". Я так не думаю. Это скорее обобщенное, законченное выражение некоторых идей, которые Че осмысливал на протяжении нескольких лет, его размышления об искусстве и литературе. С одной стороны, он отказался принять социалистический реализм и отрекся от любых смирительных рубашек для культуры. С другой стороны, он заявлял о недостаточности творческого потенциала, носители которого порвали бы со страхами прошлого; такой творческий потенциал должен быть претворен в жизнь интеллектуалами, чей первородный грех состоит в том, что они не являются подлинными революционерами и потому не способны сочувствовать униженным и их борьбе. Че несколько несправедливо, одним росчерком пера отверг всю кубинскую интеллигенцию и погряз в многословных рассуждениях, из которых не было ясно, чего же все-таки он требовал от литературы: освобождения от страхов или новых тревог?

Далее он перешел к теме "нового человека", бывшей средоточием его навязчивых идей. Не могло быть никакого социализма, даже какой-либо попытки достичь его, без "нового человека". И отсюда он, естественно, переключился на роль кадров:

"И следует сказать со всей откровенностью, что в истинной революции, которой отдается все, от которой не ожидается никакой материальной выгоды, задача революционного авангарда является одновременно и величественной, и волнующей. ... В этих условиях необходимо много человечности, ощущения справедливости и истины, если мы не хотим оказаться в западне крайнего догматизма, холодной схоластики или изоляции от масс. Каждый день необходимо бороться так, чтобы любовь к человечеству могла преобразовываться в конкретные дела, в действия, которые являются примером, которые мобилизуют".

Он завершил статью одной из своих давно выношенных мыслей, и, вероятно, именно поэтому Гутьеррес счел работу прощальной: "Пролетарский интернационализм - это обязанность, но это также революционная потребность. ... Иаша жертва является сознательной долей в оплате той свободы, которую мы строим".

* * *

Африканский тур закончился 13 марта, когда Че отправился в Прагу. В ирландском аэропорту Шэннон в его самолете произошла поломка, и он на несколько дней задержался в Дублине. Он вел долгие беседы с кубинским поэтом Роберто Фернандесом, который работал тогда для известного издательства "Каса де лас Америкас" и возвращался из Парижа на том же самолете. Че оказался на мели без книг и кубинских сигар (неужели он в эти дни курил "Кэмел" или "Лаки страйк"?). Они говорили о Франце Фэноне, чья книга во время поездки обрела для Че новое измерение; он рекомендовал ее Фернандесу для публикации, они также обсуждали только что опубликованную в "Ле тамп модерн" статью Режи Дебрэ "Кастроизм: долгий марш Латинской Америки". Фернандес недавно виделся с Дебрэ в Париже и обнаружил, что в его квартире в Латинском квартале имелась только одна фотография: фотография Че, сделанная самим Дебрэ. Они говорили о переиздании "Партизанской войны"; Че возражал против этого, он хотел переработать ее, добавить другие примеры и написать пролог.