Такой важный процесс, как выбор свадебного наряда, Лариска просто не могла доверить мне одной. Поэтому сегодня, встретившись после работы, мы на Ларискиной машине объездили добрых полдюжины салонов для новобрачных, пытаясь подобрать подходящее платье. Подруга настаивала на том, что я непременно должна быть в белом, но я возражала: работая врачом-анестезиологом, я вынуждена носить белое каждый день, к тому же мне уже далеко не восемнадцать лет. Мне кажется, что белая тафта на взрослой женщине выглядит смешно. Я думала о чем-нибудь красном, хорошо подходящем к моим темным волосам, возможно, синем или даже зеленом, но Лариска упорно стояла на своем: платье невесты, независимо от возраста и занятия, должно быть только белым!

– Феерично! – авторитетно заявила Лариска, когда я в очередной раз вышла из примерочной, едва держась на ногах от усталости и еще от того, что каблуки на туфлях – единственной паре, подходящей к платью цвета слоновой кости, – оказались невероятно высокими.

– Просто отпад! – всплеснув руками, поддержала мою подругу продавщица: в устах этой женщины хорошо за пятьдесят слово «отпад» звучало несколько искусственно. Однако, глянув в зеркало в полный рост, я вынуждена была признать, что они обе правы.

– Это – из нашей последней коллекции, – продолжала продавщица, нарезая вокруг меня круги и время от времени тихонько ахая и качая головой, словно потрясенная моей неземной красотой. – Прибыло всего сутки назад, никто его еще не примерял, честное слово! Думаю, оно просто создано для вас!

Честно говоря, я сомневалась и до того, как позволила себе бросить взгляд на ценник, а уж теперь, с ужасом углядев количество нулей, сказала:

– Нет, думаю, это – слишком!

– Да ты что! – возмутилась Лариска, вскакивая с дивана: в отличие от меня, она прекрасно чувствовала себя на двенадцатисантиметровых шпильках. Думаю, она спокойно смогла бы пробежать в них кросс, потому что сроднилась с каблуками так давно, что я и не помнила ее без них. – Платье роскошное, ты в нем – просто королева!

Я попыталась скосить глаза так, чтобы Лариса поняла, что я недовольна не нарядом, а его стоимостью, однако подруга то ли не замечала моих мимических усилий, то ли просто не желала замечать.

– Не белое, заметьте, – почувствовав поддержку, вновь завелась продавщица, словно слова Лариски вдохнули в нее новую энергию. – Слоновая кость – самый модный оттенок в этом сезоне! И платье совсем не вычурное, потрясающе элегантное в своей простоте…

Она все трещала, а я смотрела на себя в зеркало и с грустью понимала, что больше всего на свете хочу именно это платье.

– Нет, – твердо сказала я, – мне это не подходит. Слишком дорого для одного дня в жизни!

– Что вы! – не сдавалась продавщица, почувствовав, что выгодная сделка ускользает у нее из рук. – Его можно носить как вечернее платье, и никто никогда не догадается, что когда-то оно было свадебным!

Я с тоской оглядела себя в высоком зеркале – с головы до ног. Из-под длинного подола изящно выглядывали носки туфель, а шелковистая, приятная на ощупь ткань окутывала колени, словно облако. Лиф красиво обрисовывал грудь, хотя в данный момент на мне отсутствовал поддерживающий бюстгальтер.

– Нитка жемчуга, – мечтательно пробормотала Лариса, глядя на меня, будто я торт, а она человек, находящийся на голодной диете. – И больше ни‑че-го!

Развернувшись на каблуках, я понуро возвратилась в примерочную. Видит бог, как мне не хотелось снимать это платье и отдавать его продавщице!

– У нас есть еще несколько симпатичных фасонов, – решила снова попытать счастья продавщица. – Если вы пройдете…

– Нет, спасибо, – прервала я, рискуя показаться невежливой. – Не думаю, что сегодня у меня хватит сил еще на какие-то примерки. Возможно, в следующий раз, – добавила я, заметив огорчение женщины: в конце концов, она не виновата, что я не могу позволить себе потрясающий наряд!

Через двадцать минут, сидя в кафе недалеко от свадебного салона, мы с Лариской пили кофе, а она ругала меня на чем свет стоит.

– Ну ты даешь! – сердито пыхтела подруга, буравя меня своими голубыми глазами из-под тонких стекол очков. – Такое платье… Да неужели Шилов, узнав о том, сколько оно стоит, не согласился бы заплатить? Он человек небедный…

– Нет, Лариска, – перебила я, встряхнув головой, словно упрямая лошадь. – Я хочу купить платье сама! Шилову вообще необязательно его видеть до свадьбы – ты же знаешь, это плохая примета!

– Еще чего! – всплеснула руками Лариса. – То ей платье не по возрасту, то теперь она про приметы толкует, как будто ей восемнадцать лет!

– Ничего, куплю другое: это не единственное платье в мире!

– Единственное, которое так потрясающе тебе подходит, – возразила Лариска. – Есть вещи, в которых человек выглядит так, словно он в них родился, и это свадебное платье – как раз такое! В общем, как хочешь, но я просто уверена, что ты теперь будешь жалеть о нем до самой свадьбы, да и после…

Как будто я сама этого не знаю! Но я также знаю, что ни за что не могу позволить себе выложить почти двести тысяч за один раз, ведь предстоят еще и другие расходы.

Звонок моего мобильника прервал неприятный разговор. Высветившийся номер был мне знаком, и я тут же вспомнила, что, заполняя свадебные приглашения, нужно не забыть указать в них имя Люды Агеевой.

– Привет! – прозвучало в трубке приветствие. – Чем занята?

Я скороговоркой вывалила на собеседницу сильно сжатую версию происходящего.

– Ты тоже обязательно должна прийти, Людка! – закончила я свой краткий монолог. – Приглашение вышлю на днях.

– Это что, Мамочка?! – взвизгнула Лариса. – Передавай огромный привет!

Это действительно была именно Мамочка, другими словами, Люда Агеева, наша с Лариской институтская подруга. Прозвище Мамочка приклеилось к ней в первую очередь потому, что Люда была на курсе старше всех: нам, желторотым девчонкам, едва исполнилось по восемнадцать, а ей тогда уже перевалило за двадцать пять – ну просто старуха, как нам тогда казалось! Кроме того, она уже родила ребенка и именно поэтому так поздно поступила в медицинский.

Но Люду звали Мамочкой не только из-за возраста, но и из-за отношения к нам, почти материнского, ласково-снисходительного. Таких людей, как Мамочка, мало на этом свете: ее практически невозможно обидеть, она всегда готова помочь ближнему. Мы всем курсом бегали к Люде за советом, она утешала нас, вытирала мокрые носы и глаза, когда у нас случались неудачи, казавшиеся настоящими катастрофами, и убеждала, что ничего страшного на самом деле не произошло, все скоро наладится. Люда вечно подкармливала постоянно голодных иногородних сокурсниц домашними сырниками и блинчиками, и они на протяжении всех лет обучения чувствовали над собой ее крыло.

– Ой, поздравляю тебя! – пробормотала Люда в ответ на мои излияния. Мне почему-то показалось, что она не слишком рада известию о моей свадьбе. Вообще-то, теперь я поняла, что голос Мамочки с самого начала звучал несколько напряженно.

– У тебя все нормально? – встревоженно поинтересовалась я.

– Ну, в принципе, – неуверенно ответила Люда. – Но это может подождать, раз у тебя такое событие…

– Брось! – воскликнула я. – Это же не прямо сейчас происходит, так что давай, рассказывай, зачем звонишь.

Сидевшая напротив Лариска слегка нахмурилась: со своего места она хорошо слышала голос Люды и все ее реплики.

– Ну, – начала Мамочка, – я просто поговорить с тобой хотела… об одном деле. Оно касается моей работы. И Дениса.

– Дениса? – удивилась я. – С ним что-то случилось?

– Надеюсь, что нет… Пока – нет.

Я очень удивилась, что Люда заговорила со мной о сыне. Насколько я знала, с ним все обстояло вполне благополучно. Парень успешно закончил школу, поступил в Первый медицинский, как и его мать в свое время. Отец Дениса, известный питерский адвокат, а ныне депутат Городского собрания, надеялся, что сын пойдет по его стопам и изберет юриспруденцию, но Денис всегда хотел стать хирургом – с тех пор, как ему исполнилось восемь и он попал в больницу с аппендицитом.