– Ну разве не чудесная игра? – И ответил сам себе, бросив мел обратно на полочку: – Если она хорошо сыграна, конечно. – Он обтер руки о собственные вельветовые брюки и кивнул Флипу: – Удачи в достижении вашей мечты.

И тут взметнулся лес рук. Мэрианн Бамбл рассказала, что мечтает стать медсестрой. «Чтобы помогать людям». Однако мистер Робертсон только кивнул, пощипывая бороду. Лицо Мэрианн разочарованно вытянулось: она явно рассчитывала, что мистер Робертсон начнет восхищаться ее чудесной мечтой.

– Кто следующий? – спросил мистер Робертсон.

Эми выглянула из-за шторки волос, разглядывая его. Да, он маловат ростом, но силен и крепок, широкая грудь и размах плеч впечатляли мощью и энергией, несмотря на несолидную розовую сорочку. Волосы у него были несколько длиннее, чем положено мужчине средних лет. Будь он моложе, сошел бы за своего у хиппарей в местном колледже.

Однако поверх розовой сорочки на мистере Робертсоне был бордовый галстук и коричневый пиджак спортивного покроя того же цвета, что и вельветовые штаны. В том, что он взрослый, наделенный властью человек, сомнений не было, стоило только услышать его голос.

– Тогда позвольте, я скажу, – мистер Робертсон поднял руку, – что в вашей жизни наступает переломный момент. Вы больше не дети. – Он прохаживался между рядами, и головы поворачивались следом. – Необходимо, чтобы вам задавали вопросы обо всем на свете. – Он решительным жестом подчеркнул важность сказанного.

Взметнувшиеся было руки медленно опали, словно засомневавшись.

– Теперь вы юные взрослые. И никому в этой комнате нет нужды считать себя ребенком.

И все-таки класс не сдавался, несмотря на прекрасный голос этого человека. Они и так давно уже не считали себя детьми, и многие подозревали, что их попросту хотят купить, хотя «купить» не совсем правильное слово.

– Вы вступили в такую пору, – продолжал учитель, – когда вам просто необходимо, чтобы вам задавали вопросы обо всем.

Эми подумала, уж не коммунист ли он. Эта борода и длинные волосы. Того гляди свернет на тему марихуаны и споров о ее легализации.

– Обо всем абсолютно, – повторил он, отставляя в сторону пустой стул.

У него были такие большие руки, как будто природа задумала его более крупным и высоким человеком. А стул он отодвинул с каким-то благородным изяществом.

– Просто для тренировки мышления. Только для того, чтобы держать мозг в тонусе.

Нет, никакой он не коммунист.

– Неужели овсяные хлопья – именно то, чего вам хотелось сегодня за завтраком? – Он обвел взглядом класс.

Нет, он все-таки чудак.

– Или же вы ели эти хлопья просто по привычке? Потому что мама велела?

Прямо у Эми за спиной Элси Бакстер громко зашептала, что никаких хлопьев она на завтрак не ела, но Эми пропустила это мимо ушей, а Флип Роули посмотрел на Элси исподлобья, давая понять, что той пора заткнуться. Таким образом, голоса распределились в пользу мистера Робертсона.

– Итак, – голос мистера Робертсона снова звучал оживленно и дружески, – кто мы есть? Я весь внимание. Я так хочу услышать вас.

Кевин Томпкинсон решил стать юристом. Никто никогда не слышал, чтобы этот заика говорил так много. Его кузину изнасиловали, когда та была еще маленькой, и насильник остался безнаказанным. Вот Кевин и решил стать юристом. Мистер Робертсон задал ему кучу вопросов и внимательно выслушал ответы, а Кевин ужасно заикался и все время облизывал губы.

– До чего интересно жить! – подытожил мистер Робертсон.

Маленькая стрелка на циферблате стенных часов тихонько щелкнула и передвинулась к следующей цифре.

Он указал пальцем на Эми.

– Я?

– Да, вы. Кем бы вы хотели стать?

Эми едва не сомлела.

– Я хотела бы стать учительницей, – ответила она, но голос ее, сдавленный и дрожащий, выдал ее с головой.

Как ужасно, что все заметили ее отчаяние. И он заметил.

Мистер Робертсон долго и пристально смотрел на нее. Она вспыхнула и уставилась на крышку парты, но сквозь завесу волос заметила этот его бесстрастный внимательный взгляд.

– Неужели? – наконец спросил он.

Голову Эми окатило жаркой волной. Она смотрела, как его пальцы неторопливо поглаживают бороду прямо под нижней губой, где выделялось рыжеватое пятно.

– Знаете, а я думал, актрисой, – сказал он, задумчиво глядя на нее.

Краем глаза Эми заметила, что Флип Роули заинтересованно повернулся в ее сторону. Наверное, весь класс теперь вот так же удивленно уставился на нее.

А мистер Робертсон так и стоял, опершись на подоконник, как будто всю жизнь только и делал, что обдумывал сказанное.

– А может быть, поэтом.

Сердце Эми чуть не выскочило от этих слов. Откуда он знает про тетрадку ее стихов в обувной коробке под кроватью? Как он узнал, что несколько лет назад она выучила наизусть стихи Эдны Сент-Винсент Миллей и осенним утром шла в школу, восклицая в душе: «Мир, как тебя покрепче мне обнять?» А потом уныло брела после школы домой, вышаркивая усталыми ногами слова: «Грусть, как бесконечный дождь, в душу мне стучит».

Не мог он знать об этом! Но он все же знал, иначе сказал бы, что поэтом станет Мэрианн Бамбл или этот заика Кевин Томпкинсон.

– Как ваше имя?

– Эми.

Он приложил ладонь к уху, приподняв брови, а она откашлялась и повторила:

– Эми.

– А фамилия?

– Гудроу.

Учитель повернулся и снова прошел по классу, прислонился к доске и ненароком уперся в стену отставленной ногой. Он смотрел мимо нее, и Эми решила, что на этом разговор о ней закончен. Но вдруг последовал еще один вопрос:

– Эми, неужели вы на самом деле хотите быть учительницей?

И она уже готова была признаться, что нет, что она с удовольствием стала бы поэтом, но тут он совершил промах:

– А может, просто ваша мама считает, что так было бы хорошо? – спросил он, подняв подбородок.

Обиднее всего, что это была правда. Конечно, это Исабель решила, ведь она сама когда-то мечтала стать учительницей. Собственно, ничего плохого в этом не было. Эми так и представляла себе большую часть своей жизни.

– Я хочу стать учительницей, – тихо ответила она и почувствовала, что он поставил на ней крест своим равнодушным «хорошо».

Сара Дженнингс решила пойти в клоуны и уехать с цирком шапито. Мистер Робертсон дружески закивал, выражая самую горячую поддержку и уважение.

Эми его возненавидела. Она ненавидела его манеру сидеть на столе, поставив одну ногу на стул, и привычку закатывать рукава. За исключением первого дня, он больше никогда не надевал пиджака. Зато потерял галстук и стал закатывать рукава рубашки. Она ненавидела, когда он кивал, как петух. Когда ерошил испачканной мелом пятерней свою курчавую шевелюру, когда он спрыгивал со стола и устремлялся к доске, писал цифры, рисовал треугольники и с такой силой ставил точку, что мел ломался надвое, куски рассыпались по полу, а он порой даже не подбирал их, словно объяснение было слишком важно, слишком существенно, чтобы отвлекаться на какой-то там мел.

Она ненавидела то, что он нравился ее одноклассникам. Что они приходили в восторг от его неожиданных глупых вопросов (как-то раз он прислонился к доске, посмотрел на Элси Бакстер и спросил: «А у вас не бывает ощущения подавленности?»). И как все балдели от этих вопросов! Только и слышно было: «Мистер Робертсон такой классный! Он крутой». Ей он казался просто лицемером.

– Возомнил о себе невесть что! – жаловалась она Стейси Берроуз, прикуривая сигарету за школой.

Стейси было пофиг. В классе тупиц, где она училась, преподавала миссис Уэзербай. Но Стейси было бы фиолетово в любом случае.

– Все мужики – мудаки, – заметила она, выпуская дым через ноздри.

Эми сказала матери, что вместо мисс Дейбл у них теперь какой-то странный мужчина с бородой.

– Маленького роста? – спросила Исабель из ванной, полоща в раковине колготки.

– А ты что, видела его? – спросила Эми обескураженно.

– Нет, – покачала головой Исабель и повесила колготки сушиться на крюк для душа, – но невысокие мужчины часто отпускают бороду. Она придает им мужественности.