– Эми! – Он встал из-за стола и направился к ней. – Эми, – повторил он, остановившись рядом.

Как нежно он произносил ее имя, как мягко струился его голос, такой глубокий и серьезный.

– Я все понимаю, Эми, все хорошо.

Наверное, он и вправду что-то понял, потому что слезы его ничуть не встревожили, он даже не удивился. Он просто сел рядом и протянул Эми носовой платок. Это была красная бандана, большая, как простыня. Эми вытерла ею глаза, высморкалась. Удивительно легко и не стыдно было плакать рядом с этим человеком. И это было как-то связано с тем, что слезы Эми не застали его врасплох, наоборот, глаза его смотрели на нее тепло и ласково. Эми вернула ему платок.

– Я знаю тот стишок, – выговорила она наконец.

А он улыбнулся этому слову «стишок» и тому, как просто и по-детски она сидела и смотрела на него еще влажными, чуточку покрасневшими глазами. Глубокая и щемящая невинность и ранимость девочки поразили его.

– Его написала Эдна Сент-Винсент Миллей, – объяснила она, заправляя за ухо непослушную прядь, – и как-то раз на уроке я вспомнила о нем. Первая строка там такая, э-э… «Евклид узрел нагую красоту…» Так, кажется.

Он кивнул, приподняв рыжеватые брови, и продолжил:

– «…Лишь он один. И пусть умолкнут те, кто мелет всякий вздор о красоте».

– Вы знаете его! – воскликнула она изумленно.

Он кивнул снова и сосредоточенно нахмурил брови, словно обдумывая какую-то мысль, внезапно пришедшую в голову.

– Вы знаете его, – повторила Эми. – Не могу поверить, что вы знаете это стихотворение!

Как будто птичку выпустили из клетки.

– А еще какое-нибудь вы знаете?

Эми развернулась лицом к нему, они сидели, почти упираясь коленями.

– Я имею в виду, еще что-нибудь из Миллей вы знаете?

Прижав ладонь к губам, он молча разглядывал ее. Затем произнес.

– Да, знаю. Другие ее сонеты. «Увы, не лечит время, лгали мне…»

– «…Все, кто твердил: переболит – отпустит…» – подхватила Эми.

Она даже слегка подпрыгнула на стуле, непослушная прядь волос соскользнула из-за уха и упала ей на лицо, освещенная солнцем из окна. Теперь Эми видела сквозь золотую кисею его удивление, интерес и что-то еще, неуловимое. Это «что-то» она будет помнить долго-долго – движение в глубине его зрачков, будто волна шевельнулась внутри. Он встал и направился к окну, засунув руки в карманы своих вельветовых брюк.

– Подойди посмотри, какое небо, – кивнул он в сторону окна, – вот-вот пойдет снег.

Он обернулся к ней, потом снова к окну.

– Иди сюда, посмотри, – позвал он снова.

Она послушно подошла. Небо набрякло и насупилось, мрачные облака мчались, то и дело заслоняя зимнее солнце, такое золотое, словно оно с утра копило, а теперь выплеснуло сияние, озарив края темных туч почти электрическим свечением.

– Как я люблю вот такое! – воскликнула Эми. – Глядите! – Эми показала на солнечные лучи, сочащиеся и растекающиеся по заснеженному тротуару. – Очень люблю, только в жизни, а не на картинках.

Он наблюдал за ней, закусив губу под усами.

– В седьмом классе я убиралась у одной бабушки из нашей церкви, – пояснила Эмили, – так вот, у нее в гостиной висели эти жуткие старомодные картинки. Там еще была девочка с восковым, как у мумии, лицом. Вы, наверное, видели такие объемные изображения?

Он продолжал внимательно ее разглядывать.

– Наверное, а дальше?

– Просто мурашки по спине – пылесосишь кресло, а девочка эта наблюдает за тобой со стены.

Мистер Робертсон облокотился спиной о подоконник и замер, скрестив ноги и осторожно поглаживая усы.

– Никогда бы не поверил, что ты так разговорчива, – задумчиво произнес он.

– Я тоже, – простодушно призналась Эми.

Она снова заглянула ему через плечо – в окно. Облака насупились, но солнце и не думало сдаваться – свет и тьма все еще боролись в распахнутом просторе зимнего поднебесья.

– И повсюду, – целый выводок слов кувыркался у Эми в голове, – повсюду у той старушки были понавешаны репродукции – тоже старые. И там вот такое же черное небо, и солнечные лучи, разящие его насквозь. Там была какая-то битва: кони, сбруя и, знаете, такие маленькие человечки, бегущие внизу. Такие вот репродукции.

Она произносила «репродукции» как «рекрадукции», и он с трудом сдерживал улыбку. И это ее «понавешаны» тоже смешило.

– Да. И что?

– В общем, не люблю я такие картинки.

– Понятно.

– Небо на них фальшивое, как в театре. А вот в жизни, – Эми протянула руку к небу за окном, – совсем другое дело. И мне нравится, когда оно такое.

Мистер Робертсон снова кивнул и сказал учительским тоном:

– Chiaroscuro.

Она бросила на него мимолетный взгляд и тут же отвела глаза, растерявшись оттого, что он вдруг заговорил с ней на иностранном языке. В голове помутилось, перепуталось, она чувствовала себя глупой и невежественной.

– Кьяроскуро, – повторил мистер Робертсон. – Это по-итальянски. Заслоненный свет. Светотень, – он оглянулся на небо, – точно как сейчас.

Если прежде Эми походила на птичку, которую выпустили из коробки, то теперь эта птичка начала страдать. Однако глаза у мистера Робертсона были такие добрые.

– Так ты больше не убираешь у той старушки?

– Нет. Она заболела, и ее отвезли в дом престарелых.

– Понятно. – Мистер Робертсон снова присел на широкий подоконник, опершись на руку и слегка подавшись вперед. – Так отчего тебе было неприятно убираться у нее?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.