А жена дантиста ездит в Бостон, просто чтобы сделать укладку! Исабель вспомнила, складывая наволочку и принимаясь за следующую, как слышала об этом в приемной дантиста. От этой новости ее канал в корне зуба заболел еще невыносимее. Лежать с раскрытым ртом на виниловом кресле с маленьким слюноотсосом под языком и бурчащим дантистовым животом у самого уха было так унизительно. А потом стоять у стойки с онемелой и отвисшей губой (никогда не знаешь, капнет слюна или нет), и выписывать чек на заоблачную сумму, и знать, что часть ее пойдет на следующий бостонский вояж миссис Эррин. Просто чтобы уложить волосы. Исабель вынимала утюг из розетки, сливала воду в раковину, снедаемая мыслью об Эмме Кларк, о том, что Эйвери в эти минуты, подъехав к дому, выгружает из машины чемоданы, а Эмма тащит следом пакеты с обновками, дорогой парфюмерией и парой безвкусных туфель…

Как оказалось, ее терзания были лишь бесплодными домыслами. Ибо, придя утром на работу и заглянув в кабинет, чтобы бодро осведомиться у Эйвери, хорошо ли он провел выходные, Исабель услышала: «Нет».

Оказывается, он схватил какой-то кишечный вирус. Качая головой, он поведал Исабель, как утром в воскресенье проснулся от мучительных резей в животе.

– Ужасно неприятно. – Он сидел на стуле, сцепив руки на затылке, и выглядел при этом совершенно нормально.

– Как жаль, – вздохнула Исабель, ощутив громадное облегчение от того, что Эйвери Кларк не шлялся по Бостону, не развлекался в гостях тут, в городе, а, то и дело наведываясь в туалет, лежал дома в кровати со стаканом холодного имбирного эля на тумбочке у изголовья. – Надеюсь, вам уже лучше? – добавила она. – Вы прекрасно выглядите сегодня.

Даже если бы это было не так, она все равно сказала бы это. Исабель была уверена, что мужчины более падки на лесть, нежели женщины, особенно мужчины в возрасте. Она прочитала множество статей о сложностях в личной жизни, которые частенько подстерегают мужчину на склоне лет, но сомневалась, что это волнует Эмму Кларк. Эмма занята только собой, а бедный Эйвери, наверное, совсем обделен.

– Подумать только, эти вирусы такие маленькие, но порой просто выматывают человека, правда? – сказала Исабель.

– Да, – ответил Эйвери, словно он никогда об этом не думал. – Хорошо, что все позади. – Он улыбнулся и слегка хлопнул ладонями по столу. – Приятно чувствовать себя целым и невредимым.

– Как хорошо, что вам уже лучше, – сказала Исабель. – Что ж, пора приниматься за работу.

Исабель вернулась к своему столу и, подшивая выровненные по краям листы, все думала о том, что Эйвери вряд ли счастлив в браке.

Вот если бы она была женой Эйвери (заправляя бумагу в печатную машинку, она уже устранила Эмму Кларк с помощью быстротечного и почти безболезненного сердечного приступа), то Эйвери ответил бы, если бы кто-то спросил: «Да, ужасный вирус, но Исабель великолепно заботилась обо мне». Потому что уж она-то великолепно позаботилась бы о нем: заварила бы для него желейный десерт, обтирала бы салфеточкой лоб, принесла бы журналы, чтобы он не скучал в кровати (тут она опечаталась и огляделась в поисках корректора). Она бы села у кровати и сказала, что надо бы заказать луковицы гиацинтов, что пора заменить шторку в ванной, она как раз видела подходящую на распродаже, и как он считает… А он взял бы ее руки в свои и сказал: «Я считаю, мне очень повезло, что ты – моя жена». «Да, – думала Исабель, отвинчивая колпачок корректора, – я могла бы сделать его счастливым».

Вернувшись домой, Исабель застала дочь в отличном настроении. Ее юное личико сияло, когда она сновала по кухне, помогая матери готовить ужин.

До чего восхитительно ее девочка выглядела в эти минуты, как грациозно и легко она двигалась, расставляя приборы на столе.

– Я сегодня надела платье, которое сшила на уроке труда, – вспомнила Эми за ужином, – и мне сказали комплимент!

– Как мило, – сказала Исабель, – и кто же сделал тебе комплимент? – (Ей доставляло удовольствие сознание того, что она выражается грамотно.)

– Да так, просто люди, – ответила Эми.

Она все улыбалась, жуя кусок мяса, а лицо ее светилось под лучами заходящего февральского солнца.

– Оно всем понравилось, – добавила Эми. – Всем-всем.

Но настроение у девочек так переменчиво. Несколько дней спустя Исабель, придя с работы, встретила дома совсем другую Эми – раздраженную и колючую.

– Ну, как у тебя дела? – спросила Исабель, бросив ключи на стол и вылезая из пальто.

– Нормально, – невнятно буркнула дочь, захлопнула учебники, отодвинула стул и направилась к двери.

– Нормально и все? – Исабель ощутила прилив раздражения. – Что случилось?

Исабель не могла сохранять даже видимость спокойствия, когда что-то случалось с ее доченькой, а тут еще и ее собственный день едва ли можно назвать обычным – Эйвери был чем-то озабочен и расстроен.

– Ничего не случилось, – процедила Эми через силу.

– Эми Гудроу, не смей уходить.

У подножия лестницы Эми обернулась и уставилась на мать. Равнодушное, ничего не выражающее лицо, прикрытое пышными локонами.

– Я твоя мать! – Исабель сама не ожидала от себя такого отчаяния. – И у тебя нет никакого повода, чтобы так разговаривать со мной. Хочешь ты или нет, но мы живем под одной крышей, и я пашу на этой дурацкой работе день напролет, и я слишком высококвалифицированна, чтобы просто зарабатывать тебе на пропитание. – Исабель говорила это и сама себя ненавидела.

Не была она слишком квалифицированна для своей работы – колледж она так и не закончила, и обе это прекрасно знали. Едва ли она могла рассчитывать на лучшую должность, чем была у нее теперь. С другой стороны, она не смогла закончить колледж, потому что умерла ее мама и некому стало нянчить ребенка. Так что на самом деле виновата Эми – та самая девочка, которая стояла у лестницы, с презрением глядя на мать.

– И пожалуйста, сделай лицо попроще. Я буду тебе очень признательна, если выражение твоего лица станет более приветливым. И мне хотелось бы обыкновенной вежливости, когда ты разговариваешь со мной.

Молчание.

– Тебе понятно?

– Да. – Это было сказано осторожно, достаточно прохладно, чтобы выказать матери неприязнь, но не настолько, чтобы дать ей повод продолжить обвинения в грубости, поэтому Исабель отвернулась и, вешая пальто в шкаф в коридоре, услышала, как захлопывается дверь Эминой комнаты.

Стычка с дочерью встревожила Исабель. Как легко закипает в ней гнев от одного лишь взгляда взрослеющей Эми. В конце концов, ведь для подростков естественны такие перепады, во всем виноваты гормоны.

Исабель сидела за столом, уронив голову на руки. Как отвратительно начался вечер. Она должна была сдержаться. В статье о подростках «Ридерз дайджест» советовал не терять терпения. И тогда Эми наверняка сама рассказала бы ей, в чем дело. Конечно, она хотела быть терпеливой матерью. Но как тут не рассердиться: чуть живая от усталости, она приходит с работы и натыкается на злющую Эми. Исабель так боготворит эту девчонку (именно – боготворит!), и вот эта девчонка захлопывает учебники, стоит матери войти, – чье терпение выдержит? Ей так хотелось приветливого слова от дочери, а вместо этого она превратилась в мегеру. Она озверела просто потому, что так страстно хотела услышать ласковое: «Привет, мамочка, ну как тебе работалось?» – от девочки, которая поистине была смыслом всей ее жизни! А потом Исабель услышала, как открылась дверь дочкиной комнаты, и вздохнула с облегчением: сейчас придет просить прощения, как хорошо, что это продлилось не слишком долго.

По правде сказать, Эми не могла вынести, если мама злилась на нее. Это ее так сильно пугало, ей казалось, что она погружается в кромешный мрак. Бесшумно она сошла по лестнице в одних колготках.

– Мама, прости меня! – сказала Эми. – Прости меня!

Иногда мать говорила: «Сказать „прости“ – слишком мало», но теперь она ответила:

– Ладно, спасибо тебе!