Вся в Армани и почти без мозгов. Но ведь ты женился на ней, верно? – Она хлопнула ладонями по полу. Стук эхом отдался в гулкой комнате. От хлопка у нее из кармана выпал на пол маленький револьвер.

Я попятился. Собрав все свое мужество, я прошептал:

– Где моя дочь? Пожалуйста.

Она подняла револьвер и положила на колени. Потом вдохнула и, надув щеки, выдохнула:

– В «Холидей-инн» в Амерлинге. Номер сто тринадцать. Я бы никогда не причинила ей вреда, Сэм. Никогда... Но ты только так мог со мной поговорить. Я видела это в твоих глазах, когда мы последний раз были вместе. И подумала: ладно. Пока оставлю его в покое. Но, может быть, еще помогу ему с книгой. И потому продолжила розыски. Потом, узнав про Лепойнта, я поняла, что нам надо еще раз поговорить, еще один раз. И я... – Она попыталась еще что-то сказать, но слова умерли в холодном воздухе.

До Амерлинга было всего две мили. Я мог добраться туда за десять минут. И потому сделал шаг к двери. Вероника вскочила так быстро, что я не успел и двинуться. В ее руке был револьвер, и она целилась мне в голову.

– Стой! Тебе придется меня выслушать! Я искала и искала. Я так хотела помочь тебе, что забросила все остальное и выяснила, Сэм! Все, что тебе нужно для книги. Поговори с Джоном Лепойнтом. Это все, о чем я прошу. Богом клянусь, я оставлю тебя в покое. Только обещай, что ты поедешь и поговоришь с ним...

– Мне наплевать на книгу, Вероника. Сожги ее прямо сейчас, прямо здесь, на полу, мне все равно. Отпусти меня. Отпусти меня к дочери, чтобы я забрал ее домой.

– Единственные люди, кого ты любишь, – твоя дочь и Паулина. Только эти двое. Больше ты никого не способен любить. Кроме себя... Но знаешь что? Я понравилась твоей дочери! Очень понравилась. Вот что она мне сказала, когда я отправлялась сюда: «Молюсь, чтобы у тебя и папы все наладилось». Мне все равно, поверишь ли ты, но это правда. Именно так она сказала! Я ткнул в нее пальцем:

– О, я тебе верю, но кто ей понравился? А? Настоящая Вероника Лейк, кто бы она ни была, или одна из тех масок, которые ты носишь в кармане, как мятные пастилки? Да! Мятные пастилки, чтобы отбить запах...

– Заткнись! Прекрати, Сэм! – Она поднесла дуло револьвера к своему подбородку. Темный металл на фоне ее розовой кожи. Ямка от ствола. – Ты не можешь полюбить меня? Прекрасно. Но я могу преследовать тебя как призрак. Это хорошо. На втором месте. Но тоже неплохо! Ты сейчас увидишь это, и я вечно буду тебя преследовать!

– Вероника! Не делай этого! Пожалуйста!

Ее лицо смягчилось; казалось, она расслабилась, все прошло, но через мгновение она пошатнулась и быстро шагнула ко мне. Сначала мне показалось, что Вероника на меня бросилась. Я услышал звук разлетающего на осколки стекла и увидел фонтан крови, бьющий из ее груди. Пока она пыталась удержаться на ногах, в нее попала еще одна пуля. Только тогда я понял, что она стреляла в себя! Она сделала это, застрелилась!

Но этого не могло быть, ведь она держала револьвер под подбородком и должна была бы качнуться назад, а не вперед, как человек, получивший толчок сзади, и кровь должна была бы хлестать с другой стороны, а ее револьвер был такой маленький, что как же могло получиться столько крови, и почему кровь течет не с той стороны, и...

После второго выстрела ее руки взметнулись вверх. Револьвер вылетел из руки и ударил меня по лицу. Я отшатнулся, а Вероника упала, скользнув ко мне по полу.

Я опустился рядом и схватил ее за плечи. Повсюду была ее кровь, липкая, с какими-то комками. Кровь продолжала хлестать, еще живая, ярко-красная и блестящая.

– Вероника!

Ее веки затрепетали и сомкнулись.

Далеко в глубине моего сознания я понял, что кто-то ее застрелил, но не мог пошевелиться. Я был не в силах отпустить ее тело, даже для того, чтобы увидеть, кто это сделал.

Я держал ее и смотрел ей в лицо – наполовину Паулинино, наполовину Вероникино. Потом мой ум прояснился, я положил руку ей на грудь и почувствовал, как тихо сочится кровь. Только кровь, никакой кожи. Я касался чего-то теплого и скользкого и острых раздробленных костей. Я отнял руку и посмотрел на покрывшую ее кровь и клочки мягких тканей.

Не знаю, как долго я сидел так, стискивая плечи Вероники. Я долго разговаривал с ней. Не помню, что я говорил.

Когда наконец смог, я нежно положил ее на пол и встал. В дверях я помедлил и оглянулся. Посреди комнаты лежала Вероника. Компанию ей составляли Паулинины признания в любви на противоположной стене. Две мертвые женщины вместе.

По вестибюлю я вышел на улицу. На крыльце прямо перед дверью лежал букет цветов, точно такой же, как я получил в Коннектикуте. Они казались яркими и хрупкими на фоне холодной белизны снега. Я должен был бы испугаться, но не испугался. Мог ли убийца остаться и наблюдать за мной после того, как убил Веронику? Нет, он был умнее. Он уехал из городка, медленно, чтобы не попасть в аварию или случайную неприятность. Я поднял цветы и нащупал записку. Там говорилось:

Привет, Сэм! Теперь она больше не будет тебя беспокоить. Твоя дочь в амерлингском «Холидей-инне», комната 113. Возвращайся домой и закончи книгу.

Я скомкал записку и бросил на крыльцо. Мне не хотелось снова дотрагиваться до нее. Этот тип дважды выстрелил Веронике в спину и оставил мне цветы. Я опустился на колени, чтобы подобрать записку, но замер, согнувшись: все происшедшее нахлынуло на меня и вызвало приступ тошноты.

Улица была пустынна и безмолвна. Сгустилась темнота, и уличные фонари сквозь вьюгу высвечивали только крошечные снежные пятачки. Во всех соседних домах горел свет: люди смотрели телевизор, разговаривали, пили виски и наслаждались уютом дома в снежную ночь.

Я подошел к машине, открыл дверь и, включив телефон, позвонил Фрэнни Маккейбу. Я рассказал ему о случившемся и добавил, что собираюсь в мотель забрать Касс. Он попросил меня оставаться на месте, пока не приедет сам, но я отказался: мне нужно было ехать за дочкой. Я собирался вернуться, лишь убедившись, что она в безопасности. Фрэнни сказал, что сейчас же пошлет кого-нибудь в мотель, но чтобы я, пожалуйста, оставался на месте. Я отключил телефон.

«Холидей-инн» приветливо светил вывеской. Будь я путешественником, я был бы счастлив увидеть этот знакомый знак.

Найдя нужный номер, я почувствовал, как грудь сдавил страх. Прижавшись к двери, я постучал.

– Да! Кто там?

– Твой папа.

Потом тоже был ужас, но совершенно другой. Кассандру потрясла смерть Вероники. Она не могла этого перенести. Несмотря на то, что ей бесконечное число раз повторяли, как все произошло, она по-прежнему считала, что это мое поведение вынудило Веронику оказаться в тот день в том доме, дожидаясь тех пуль.

Моя дочь три недели отказывалась даже разговаривать со мной, а когда заговорила, держалась враждебно и грубо. Когда она, наконец, согласилась встретиться, то настояла, чтобы при этом присутствовал Иван. Касс, которую я так долго считал сильной и совершенной, оказалась просто очень смышленой и хрупкой девочкой из разбитой семьи, и эта девочка слишком долго многое таила в себе, скрывала. А теперь больше не скрывает. После смерти Вероники она больше не могла сдерживаться.

Все, что мне высказала Касс, было по большей части правдой, а вынести правду всегда особенно трудно. Я-то думал, что наша любовь друг к другу была единственной хорошей, истинной вещью в моей жизни. Единственной привязанностью, которую я изо всех сил старался питать и оберегать. Но это оказалось не более чем полуправдой. Я совершил в отношении своей дочери большие ошибки, много ошибок, и теперь она без колебаний предъявила их мне.

Сегодня наши отношения выровнялись, но часто, когда мы сидим вместе и я, пока она не видит, рискую подглядывать за ней, у меня возникают некоторые сомнения.