Прежде чем я успел ответить, подошла Магда. Раньше она стояла так далеко, что я не мог рассмотреть, какая она хорошенькая. Она похудела, и на лице выступили высокие славянские скулы. Она всегда была привлекательной, но теперь помолодела и стала почти красивой. Почему-то я посмотрел на ее руки и увидел, что ногти у нее выкрашены в дерзкий оранжево-красный цвет.

– Как дела, Сэм?

– Хорошо. Поздравляю! Фрэнни только что сказал мне, что вы собираетесь пожениться!

Нахмурившись, она посмотрела на него, потом коротко улыбнулась:

– Это Фрэнни хочет жениться. А я еще не решила. Думаю, он просто благодарен мне за то, что я втащила его из открытого космоса обратно в корабль. Я вам уже говорила: ему нужно избавиться от многих странностей, прежде чем я соглашусь подписать этот контракт!

Он ущипнул ее за щеку:

– Ты же сама знаешь, что любишь меня.

– Не это главное – главное, смогу ли я жить с тобой. Любовь строит дом, но потом его приходится обставлять. Сэм, послушайте, все мы собираемся на поминки в «Лачугу Дика». Мама любила там бывать, и мы подумали, что это неплохая мысль. Вы придете? И не пригласите мистера Дюрана? Мама всегда была без ума от него.

– Конечно. Но ведь вы собираетесь пожениться?

Они смущенно переглянулись, и это было очаровательно. После всего испытанного вместе они снова вернулись к ухаживанию. Ничего еще решено не было. Фрэнни не терпелось, Магда честно еще не решила.

Фрэнни взял ее под руку.

– Она не сказала «нет».

– Верно, не сказала. А теперь иди. Я должна попрощаться с остальными. Помни, Фрэнни: ты обещал сказать ему. Сейчас подходящее время.

Мы посмотрели ей вслед.

– Она прекрасно вела себя по отношению ко мне, Сэм. Делала для меня все. Про какие странности она говорила? Должен тебе кое-что рассказать. Я обещал ей, да и все равно сам давно собирался. Давай, прокатимся перед поминками. Покатаемся немного.

Дюран обрадовался приглашению. Когда я сказал, что Житка была от него без ума, его лицо ничего не выразило, а губы плотно сжались. Только через какое-то время они чуть-чуть растянулись в улыбку.

– Забавно. Я тоже был от нее без ума. Женщины-Островы имели магическую власть над мужчинами-Дюранами.

– Поедем к Тиндаллу.

Взглянув на Маккейба, я приподнял бровь. Все время, что недавно провел в Крейнс-Вью, я избегал туда возвращаться. Однажды я случайно проехал мимо, но смотрел в сторону, потому что это место вызывало неприятные воспоминания.

Лайонел Тиндалл в двадцатые годы сделал состояние на нефти. Он владел домами по всей стране, но предпочитал Крейнс-Вью, так как это было рядом с Нью-Йорком. Его дом был одним из самых больших в городишке. Один из тех колониальных бегемотов, мимо каких проезжаешь по Ливингстон-авеню, пересекая границу города. Странно, что несмотря на размеры самого дома, вокруг не было большого участка.

Тиндалл умер в начале пятидесятых. Его алчное семейство начало грызню за его обширные владения. Судебные процессы и встречные иски тянулись много лет, и в течение всего этого времени дом пустовал. Местные ребята начали потихоньку лазить в него почти сразу же после смерти Тиндалл а, что они там нашли, стало легендой.

Лайонел Тиндалл был коллекционером. Книги, журналы, мебель занимали столько места, что он мог жить лишь в доме из двадцати пяти комнат. Тиндалл обожал фокусы и был фокусником-любителем и чревовещателем. Я никогда его не видел, но мальчишкой слышал чудесные апокрифические легенды о ребятах, проникавших в комнаты, полные причудливых и ветхих театральных декораций и замысловатых предметов с названиями вроде Мадагаскарская Мистерия или Сердце Бога. Когда мы начали пробираться туда, эти вещи уже давно пропали, но слухи о них лишь усиливали чувство опасности и тайны, не отделимое в нашем сознании от этого дома.

Мне запомнился запах дыма и пыли внутри. Свет, проникавший через высокие, от пола до потолка, окна, все еще играл на неисчислимом множестве предметов. Коробки с детскими игрушками, письменный стол, заваленный театральными программками бродвейских шоу, оранжевое бархатное кресло, утыканное кухонными принадлежностями. Лопаточки, ножи для разделки мяса, половники, торчащие из спинки. Кто бы подумал сделать что-то похожее?

Ребята. Бродяги. Отчасти опасность дома Тиндалла заключалась в том, что ты никогда не знал, кто там окажется, когда проберешься через сломанную дверь в цокольном этаже. Это место любили бродяги, ведь дом Тиндалла давал крышу над головой, там можно было выспаться на прекрасной мебели и украсть множество вещей.

Как-то раз, когда мы оказались там, из-за угла вдруг возникли два жалких, жуткого вида человека, оба в мягких шляпах с загнутыми вверх полями, и напугали нас так, что мы чуть не наложили в штаны:

– Что это вы тут делаете, ребятки?

– То же, что и вы, мистер, – ответил оказавшийся лицом к лицу с ними Маккейб.

Бродяги переглянулись и как один снова исчезли где-то в сумрачных задних комнатах дома, а мы продолжили свои изыскания. Впрочем, вскоре из комнаты неподалеку послышались странные звуки – визгливый смех, стук мебели, звон бьющейся посуды. Определив, откуда исходит шум, мы подкрались к двери.

В пятнистом, рассеянном свете гулкой комнаты двое бродяг гонялись друг за другом, будто играли в пятнашки. Он смеялись, как дети, возились, визжали, перепрыгивали через стулья, скользили по паркету, спотыкаясь о завернувшиеся ковры.

Счастье заключалось в том, что если что-то падало и ломалось, это не имело никакого значения! Когда ребята играют в пятнашки и что-то ломается – берегись! В одну секунду рай превращается в ад. Разбилась мамина любимая ваза, столик поцарапал пол, серебряная рама, которой было не меньше ста лет, в эту самую минуту... Игра окончена.

Но в заполоненной тенями гостиной Тиндалла, где в тот день время остановилось, никому не было дела до вещей, какова бы ни была их ценность. А я уверен, что ценность они представляли немалую – ковры были явно восточной работы, а стеклянная ваза разлетелась по полу яркими цветными осколками. Но это не имело никакого значения. В тот день комната была раем для пятнашек.

Это лишь одно из моих воспоминаний о доме Тиндалла. Было и множество других, не менее странных и памятных. Мы часто забирались туда. Это был наш замок и одновременно запретная страна, а такое не могло не захватывать.

Летом, перед тем как меня отправили в частную школу, мы всей ватагой проникли в заброшенный дом. Мы понимали, что уже слишком большие для этого. Облюбовав его для своих игр и затей, мы уже давно выжали из него все, что он мог нам дать. Но к тому дню нас одолела августовская скука, и нам отчаянно хотелось каких-то перемен.

Маккейб где-то слышал, что можно сделать состояние на продаже в утиль старой медной проволоки и труб. По его плану сначала нужно было обследовать дом Тиндалла, а потом вернуться туда с соответствующими инструментами и ободрать все, что сможем. Мы не испытывали особого восторга, представляя, как будем срывать электропроводку со старых обветшавших стен в девяностоградусную жару* [90°F = 32 °С.], но что еще оставалось делать в тот день? Фрэнни отчасти потому и был таким хорошим вожаком, что умел подбить нас на какие-нибудь выходки. Его самого проект вдохновил, и он уже слышал, как звенят деньги у нас в карманах, а мы просто уныло плелись за ним, как сломанные игрушки. Нам просто нужно было чем-то заняться, он хотел перевернуть день вверх дном.

Кроме страшной, как в печке, жары, в доме в тот день ничего необычного не было. Я знал, что делать нам там нечего. Бессмыслица – как кататься на маленьком велосипеде, когда колени ударяются о руль.

Мы вошли через цокольный этаж и поднялись по задней лестнице на кухню. Маккейб все указывал на батареи вдоль половиц и уверенным профессиональным голосом повторял «медь», словно водил нас среди сказочных сокровищ. На нас же они не производили никакого впечатления. Нам хотелось девочек в оранжевых бикини, бесплатных билетов на бейсбол, предвкушения хорошей вечеринки. В медных трубах ничего привлекательного не было.