В стороне послышался топот кроссовок, и я еле успел спрятать ручку. Лицо Индии раскраснелось, и она тяжело дышала открытым ртом. Я обернулся к ней, и, к моему удивлению, она подбежав и положила руки мне на плечи.

— Сколько времени прошло?

Я посмотрел на часы и сказал, что двадцать три минуты.

— Хорошо. Полегчать — не полегчало, но теперь, по крайней мере, я утомилась, а это помогает.

Она, подбоченясь, посмотрела на небо, потом чуть отошла и встала, тяжело дыша.

— Джои? Наверное, мы сейчас думаем об одном и том же, верно? Но мы можем по крайней мере пока не говорить об этом?

— Индия, нам некуда спешить.

— Я знаю, и ты знаешь, но скажи это маленькому бесенку у меня внутри, который все твердит, что я должна сейчас же во всем разобраться и все решить, чтобы сразу же начать новую жизнь… Скажи ему это. Смешно, правда?

— Да.

— Знаю. Хочу попытаться не обращать на него внимания и приложу к этому все силы. Ну с какой стати я должна беспокоиться о том, что и как будет? Что я, сумасшедшая? У меня только что умер муж! А я снова пытаюсь все наладить, в тот же день, как его похоронили!

Она повернулась и провела рукой по волосам. Я чувствовал себя совершенно беспомощным.

После снегопада в горах дороги начинают играть первую скрипку. И с этим ничего не поделаешь, остается только следовать их капризам. Едешь медленно в надежде, что следующий поворот окажется благосклонным к тебе: что там уже проехали грузовики и посыпали дорогу гравием, как рожок посыпают корицей или шоколадными крошками. Но это благие мечты; слишком часто на дороге блестит плотный снег и поджидает тебя в отвратительнейшем настроении. Машина начинает скользить, и ее заносит, как в замедленном кошмаре.

Как я ни старался ехать медленно и осторожно, меня сковывал страх. Индия хихикнула.

— Над чем ты смеешься?

— Мне нравится, Джои. Люблю ездить с тобой по таким дорогам.

— Что? Это же чертовски опасно!

— Знаю, но это мне и нравится.

— Помолчала бы, а? — Я посмотрел на нее, как на сумасшедшую. Она рассмеялась.

Мы были в двадцати километрах от нашего «гастхауса», и солнце, так ярко и приветливо светившее утром, когда мы уезжали, теперь скрылось за горами. Оно забрало с собой свое желтое веселье, и все вокруг стало вдруг печально-голубым.

А что, если мы здесь разобьемся? Последним видевшим нас человеком был ребенок, стоявший с санками на обочине. Он тупо смотрел на нас, будто никогда раньше не видел автомобиля. Вероятно, и не видел. Здесь, в глубинке, у них, наверное, и не было автомобилей.

Индия склонилась ко мне и сжала колено.

— Ты в самом деле так волнуешься?

— Нет, конечно нет. Я просто не имею представления, где мы находимся, и хочется есть, а от этих чертовых дорог меня трясет.

Она улыбнулась, лениво потянулась и зевнула.

Мы проехали указатель с надписью «БИМПЛИЦ — 4 КИЛОМЕТРА». На фоне горного склона он казался крошечным. Мне подумалось, что хорошо бы нам остановиться в Бимплице, как бы ужасен он ни был.

— Я тебе когда-нибудь рассказывала, как в Югославии мы видели медведя?

Впервые за последние минуты я ощутил себя чуть-чуть спокойнее. Я любил рассказы Индии.

— Мы с Полом ехали где-то в сельской местности. Просто катались. В общем, заехали мы на пригорок, и тут вдруг, откуда ни возьмись, посреди дороги маячит чертов медведь. Сначала я подумала, это какой-то сумасшедший переоделся гориллой, или что-нибудь в этом роде, но это был настоящий медведь.

— И что сделал Пол?

Мы проехали Бимплиц, и он действительно оказался ужасен.

— О, он был в восторге от медведя. Дал по тормозам и подрулил к нему, словно хотел спросить дорогу.

— Он что, подумал, это сафари-парк?

— Не знаю. Это же Пол. Стэнли и Ливингстон в одном лице. [60]

— И что было дальше?

— Значит, он подъехал, но тут откуда-то появились эти два типа и встали рядом со зверем. Один держал толстую цепь, прикованную к медному кольцу в носу медведя. Оба парня начали кричать: «Фо-то! Фо-то!» — а медведь стал приплясывать.

— Так вот зачем они были там? Останавливали машины, чтобы люди фотографировались с их медведем?

— Конечно. Этим они зарабатывали на жизнь. Проблема в том, что машин в этой глуши почти не было, не говоря уж о туристах.

Я знал ответ на свой следующий вопрос, но все равно спросил:

— И Пол сделал это?

— Сделал? Да он был в восторге! Ты разве не видел фотографию на стене в гостиной? Он показывал ее всем по пятнадцать раз. Мистер Охотник На Крупную Дичь. Фрэнк Бак [61].

Почему я нравился Индии? Судя по ее рассказам об умершем муже, он был идеальный партнер — остроумный, смелый, внимательный, нежный. Увидь я медведя на дороге, я бы убежал без оглядки. Хандра сочилась у меня изо всех пор, и даже присутствие Индии не помогало.

— Послушай, Джои, это название нашего поселка, да? Он всего в десяти километрах.

Машина выписала очередную загогулину на льду, но от вида указателя мне немного полегчало. Возможно, владельцы гостиницы одолжат мне ружье, чтобы я мог выйти и застрелиться перед ужином. Я включил радио. Из-под щитка вырвалась диско-мелодия, странная и неуместная в данном окружении. Индия сделала погромче и стала подпевать. Она знала слова:

Делай, что придется делать, Только будь правдив со мной. Скоро вновь пора наступит — В небе выходной.

Это была хорошая песня, от которой вам должно хотеться прыгать и танцевать, но меня удивило, что Индия знает слова. Когда мы приехали, она все напевала.

Наш «гастхаус» стоял в стороне от дороги на небольшом пригорке, куда машина взобралась, урча от радости, что на этом ее дневная работа закончена. Я вылез и потянулся, чувствуя, как напряжение, копившееся в течение всего дня, медленно уходит. В воздухе, густо пахшем дровяным дымом и хвоей, стояла тишина. Дожидаясь, пока Индия вытащит с заднего сиденья свои вещи, я смотрел на застилавшие горизонт горы. Я был переполнен умиротворенностью так, что слезы наворачивались на глаза. Давно уже я не испытывал ничего подобного. Ночь, которую мы должны были провести вместе, улыбалась мне ослепительной улыбкой и сверкала алмазами. Мы пойдем в комнату с красно-белыми цветастыми занавесками, деревянными половицами, которые вздыбливаются и проседают под твоими босыми ногами, когда идешь к постели, и с маленьким зеленым балконом, что заставляет держаться ближе друг к другу, если захочешь выйти на него вдвоем. Я сам останавливался тут несколько раз и поклялся привести сюда Индию, как только выпадет снег и местность предстанет во всей красе.

— Джои, не забудь радио.

Она сгребла в охапку множество курток и горных ботинок и улыбнулась с таким пониманием, что я чуть не подумал, не прочла ли она мои мысли.

Мы подошли к гостинице. Было тихо, только индийские сабо стучали по мерзлой земле.

За конторкой сидела привлекательная женщина в костюме из грубого сукна и вельвета; она, казалось, была искренне рада нас видеть. Не задумываясь, я записал нас как Джозефа и Индию Леннокс. В книге регистрации была графа «возраст», но я не стал ее заполнять. Когда я положил ручку, Индия заглянула мне через плечо и, подтолкнув меня, велела заполнить эту графу тоже.

— Просто припиши внизу, что любишь женщин постарше.

Она ступила на широкую деревянную лестницу. Я последовал за ней, глядя, как ее прекрасное тело медленно и спокойно раскачивается из стороны в сторону.

Женщина отвела нас в нашу комнату и, прежде чем уйти, сказала, что ужин будет готов через час.

— Ты хорошо все устроил, Джо. Мне очень нравится. — Индия тронула занавески и открыла одну, над дверью балкона. — Мы с Полом однажды были в Церматте, но там вокруг слишком много этих чертовых людей. Я все пыталась увидеть Маттерхорн, но какой-нибудь болван вечно загораживал вид. Как, ты сказал, называется этот поселок?