А играли они – принцесса и княжич – сами в себя: в принцессу и княжича, обнаружила не без удивления Золотинка, когда присмотрелась к куклам.

Она опустилась на ковер возле игрушек. Тут, на синей полосе узора, стояли друг за другом изумительно точные подобия насадов, ладей и каюков… лайбы, обласы, дощаники, паузки – множество прекрасно оснащенных для плавания по извивам ковра судов. На великокняжеском насаде Золотинка обнаружила престол; там-то и находились в окружении блистательного сообщества приближенных царственные жених и невеста.

Золотинка оглянулась на Юлия. Наверное, он ждал этого взгляда – щеки его румянились краской.

– Здравствуй, – сказал он.

– Здравствуй, – мягко ответила Золотинка, благодарная за это смущение. – Ты все тут знаешь, где бы поесть, а?

Он выслушал с напряженным вниманием и ответил:

– Это строители делали образцы под большие корабли, видишь. Да, и вот беда, – продолжал Юлий, – тебя-то на палубе нет. Никто не предполагал, что понадобится еще одна принцесса. А если повысить чином одну из придворных дам, – он показал на палубу судна, где толпился готовый ко всякому употреблению народец, – то это ведь будет несообразно истине.

Кажется, он усмехнулся. Несомненно, усмехнулся. И вообще он говорил так гладко, что нужно было напомнить себе, что это разговор в никуда, без собеседника.

– Где бы поесть? – без всякой надежды повторила она попытку и пошлепала пальцами по губам.

Насчет еды, как это ни удивительно, поняла Нута. Мессалонская принцесса вслушивалась в разговор с таким напряженным вниманием, что Золотинка заподозрила, что мессалонка кое-что понимает в слованской речи, хотя бы с пятого на десятое. Принцесса Нута подсела к игрушечному насаду и подвинула в сторону дворян и дворянок – весьма пренебрежительно. Удалила решетчатую крышку трюма, чтобы запустить руку в корабельное нутро. Достала оттуда соразмерные куклам столы, стулья, бочки, корзины, сундуки и ящики. А в корзинах – бог ты мой – чего только не было! Фарфоровые окорока, деревянные хлеба и зажаренные глиняные поросята…

– Где бы поесть, – замедленно произнесла Нута по-словански, повторяя Золотинку. – Будем есть. Кушать. Обед. Еда. Харч.

А Юлий лежал, опираясь на локти, и уже не обращал внимания на игру.

– Как ты себя чувствуешь? – неожиданно повернулся он к Золотинке.

– Плохо, – призналась Золотинка.

– Рад, что все обошлось. Я едва не испугался, когда ты вчера упала.

– Едва? – повторила Золотинка с недоумением.

– Оно и понятно: такое потрясение. Не каждый день бывает. Всякий на твоем месте потерял бы голову, верно? – и он смотрел на нее так пытливо, словно рассчитывал на развернутый и вразумительный ответ.

Но Золотинка не отвечала, потому что перестала понимать, с каким чувством он это говорит. Чудилось ей, что с нехорошим.

Нута толкнула Юлия в плечо, чтобы играл. Вяло спохватившись, он принялся накрывать столы.

– Я много о тебе думал, – сказал вдруг Юлий, вскинув честный взгляд. – И нисколько не верю, что ты принцесса Септа. Не знаю, кто это придумал, но это слишком… Обман, ложь, подлость… вот и все. Держись от меня подальше. Или я найду на тебя управу!

Глаза ее мгновенно наполнились слезами, Золотинка прикусила губу и отвернулась.

Мгновение опоздав, отвернулся и Юлий.

Между ними лопотала, оглядываясь на того и на другого, Нута.

Золотинка привалилась тощим животом на ковер и притворилась, что спит. Разумеется, никто не поверил внезапному приступу сонливости, но никто не считал нужным и усомниться. Ее не трогали. Между тем она и вправду впала в оцепенение. Смутно доносились до нее голоса. Юлий и Нута переговаривались, мало озабоченные тем, чтобы понимать друг друга.

Золотинка слышала, как насад снялся с мели. Через неопределенное время она отметила где-то рядом, за переборкой, голоса, в которых чудилось нечто тревожное. Люди остановились за дверью, собираясь с духом войти. Чуть-чуть напрягшись, Золотинка увидела внутренним оком, что их трое… И раздался стук. Человек открыл дверь.

– Княжич! – молвил он с несносной в этом царстве неопределенности прямотой. Но следующие его слова звучали не столь решительно. – Государь, княжич Юлий. Как объяснить?.. Плохо дело, ваша милость. И не рад, что за таким делом послали. Государь, Новотор Шала послал меня, сегодня утром. Как вы изволили отбыть, так его и заколотило. Совсем плох. Он хочет вас видеть. – Человек сопровождал свои призывы пояснительными телодвижениями. – Идемте, княжич. Потом доиграете.

– Если дело срочное, обратись к учителю Новотору. Мудрый учитель разберет несчастья и живо втолкует тебе, как мало они значат в этом мире, – ответил Юлий.

– Как ему объяснить? – сказал человек, обращаясь к кому-то из спутников.

– Мудрено, сударь, – откликнулся тот.

– В сущности, он не доверяет никому, кроме Новотора, – приглушенно заметил другой.

– Но не могу же я тащить его силой!

Люди примолкли. Стриженный по-мужицки бородатый человек беспокойно шевелил пальцами, не зная, что такое ими изобразить, чтобы дошло. Это, верно, и был посланник Новотора. Двое других, в желто-зеленых нарядах великокняжеского дома, были, возможно, высокопоставленными лицами из здешней прислуги, они вдвоем взяли на себя смелость провести посланца к княжичу.

Золотинка поднялась.

– Сейчас, – сказала она несчастному посланнику и тот благодарно встрепенулся.

– Ведь по-словански не понимает, – прошептал он ей торопливо. – Ничегошеньки!

– По-мессалонски тоже! Человеческого языка он не понимает, – подтвердила Золотинка и ступила ближе к насаду, на палубе которого разыгрывался по придворному чину княжеский обед. Одним движением руки она смахнула все чинное общество за борт – и столы, и сотрапезников.

Нута разинула ротик, не успев возмутиться, – просто от изумления. А Юлий – тот быстро глянул и опустил глаза, показывая, что останется безучастным, что бы Золотинка ни выкинула. Лишь челюсти его напряглись.

Золотинка растерянно опустила руки, и посланник помрачнел.

– Ладно, – вздохнула она. – Если княжич выйдет из комнаты, вы сумеете увлечь его к учителю?

– Если выйдет?

– Ну, выбежит. Выскочит.

Посланник лишь крякнул, не очень понимая, к чему барышня клонит. Но она не стала объяснять.

– Увы, ты это заслужил. По совокупности, – сказала она Юлию со вздохом. А тот только и успел, что повернуться навстречу, как Золотинка заехала пощечину – во весь размах.

Он вскочил… Но не мог же он ответить тем же! Застыл, удушенный и обидой, и яростью.

– Мне кажется, ты и сам бы себе не простил, если бы не пошел к больному учителю, – сказала ему Золотинка мягко. И просто грустно. – Потом ты все поймешь. Теперь иди.

Прыснув бешеным полусловом, Юлий бросился к выходу, посланник опрометью – за ним.

Тут только очнулись служанки и бросились спасать хозяйку – Нута разевала рот, потрясенная до безгласия. Ее подхватили со всех сторон, заголосили, словно принцесса тонула; вломилась в комнату толстая женщина-толмач, в круто выгнутых бровях ее взметнулся вопрос.

– Что случилось? – молвила она, вытирая губы, кажется, они были в чем-то сладком.

– Дайте мне что-нибудь поесть, наконец, – устало сказала Золотинка.

– Вы хотите персиков, принцесса? – спросила мамка так, словно это и была единственная причина переполоха.

– Я хочу есть.

Мамка, очень толстая и сытая женщина, не совсем все ж таки понимала.

– Вы не хотите персиков, принцесса?

– Хочу, – тяжко вздохнула Золотинка.

Прошла неделя и Золотинка отъелась. Но это было, разумеется, не главное событие недели. Каждый шаг Золотинки стал событием. Не только обед под сладостные уговоры скрипок, не только ужин в многоцветий затейливых фонарей, но и самый выход на палубу перед почтительно склонившимися придворными. Рассеянный за спиной говор, земной поклон седого вельможи – все приобретало значение. Ошеломляюще яркая обыденность сливалась в сплошное, сбивающее с толку сверкание.