— Вы немного опоздали, мингер ван Дэкер. Условия теперь значительно ухудшились. Землю очень трудно найти. Возможно, лишь где-нибудь в диком уголке, вдали от железной дороги.

— Наша фирма намерена широко поставить дело, — важно ответил ван Дэкер. — Она не остановится даже перед тем, чтобы построить собственную железную дорогу.

— Вот такие предприятия нам и необходимы! — подхватил сосед, судя по внешнему виду, какой-то значительный голландский чиновник. — Нужно нести культуру в глубь страны. Есть еще много уголков, куда не достигла цивилизация и где не знают, какую пользу приносит туземцам голландская власть!

— Положение ухудшилось и с другой стороны, — продолжал плантатор. — За последние шесть — восемь лет появились такие настроения, о которых прежде никто даже не подозревал. Образовались какие-то союзы, организации, партии… Можете себе представить, как все это влияет на здешнее население!

Ван Дэкер взглянул на скамейку, где сидели представители «здешнего населения» — молодая красивая яванка в шелковом саронге и человек, одетый настоящим европейцем, но оба босые. Они тоже разговаривали между собой по-голландски.

Плантатор заметил этот взгляд и усмехнулся:

— Не бойтесь! Не о таких идет речь. Это представители высшего культурного класса. Они и сами понимают, о чем я говорю.

К яванцам подошел блестящий голландский офицер, и началась веселая беседа. Яванка поблескивала глазами, обмахиваясь веером; ее босой кавалер шутил с офицером, как с равным себе.

«Тут уж действительно равноправие», — подумал ван Дэкер — Гейс.

К вечеру приехали на станцию Маос. Тут поезд останавливался на всю ночь, и пассажиры вынуждены были искать ночлег в поселке. Почти все спутники Дэкера ехали в Сурабайю, а значит, тоже должны были ночевать здесь.

— Едем в отель вместе, я укажу вам лучший, — предложил вежливый плантатор.

— Это зависит от слуги, который возит меня по стране и отвечает за все хорошее и плохое, — с улыбкой отказался Дэкер.

Никакого желания не было у него общаться с этими господами, особенно в Маосе. От Маоса дорога шла в Тжиладжап, до которого оставалось только пятнадцать километров. Там ждали товарищи, которым он послал телеграмму об опасности, грозящей «Саардаму». Нужно было узнать у них, предупрежден ли Гудас, успели ли выгрузить оружие и вообще выяснить, как обстоят дела в этом районе.

— Не забудьте принять хинные пилюли! — посоветовал напоследок плантатор. — В этой гиблой местности — центр малярии!

— Благодарю вас, — ответил Дэкер, выходя из вагона.

На перроне его уже ждал Тугай-Салул. Подхватив вещи, он усадил своего «туана» в коляску, и через пять минут они прибыли в маленький заезжий дом. Едва остались одни, как Салул сказал:

— Я думаю, нам обоим нет смысла ехать в Тжиладжап. Я еду один.

— Ничего не имею против, — шутливо ответил Гейс. Отдых мне не помешает.

Салул вернулся в третьем часу и рассказал, что телеграмму получили, тотчас послали двух надежных товарищей, а о дальнейшем пока ничего не известно.

— А какое тут настроение?

— Да что ж, — махнул рукой Салул. — Как и везде: терпят, молчат и ждут с неба избавления. Конечно, если их подтолкнуть — зашевелятся.

— Хватит ли людей для этого толчка?

— Трудно назвать точное количество. Думаю, что для начала человек сто найдется.

Утром поехали дальше. Дэкер застал в своем вагоне почти всех вчерашних пассажиров. Плантатор, чиновник, офицер и даже яванский франт встретили его, как знакомого.

— Сейчас пересечем границу! — сказал плантатор, когда поезд тронулся с места.

Гейс, конечно, знал, что он подразумевает, но пришлось прикинуться, будто, впервые попав на Яву, амстердамский представитель понятия не имеет о здешних делах. Плантатор так и понял удивленный вопрос в глазах Дэкера и поспешил объяснить:

— Сейчас начнется независимое государство Джоджакарта.

— Да, я что-то слышал об этом, — «припомнил» Дэкер, — но не понимаю, действительно ли оно независимое, или…

— А как же? Свой собственный султан, свои собственные блестящие сановники! Свое правительство! А вот вам и представитель местной власти. Полюбуйтесь.

Поезд стоял на маленькой станции. Как обычно, тут толкалось много народу, главным образом ротозеи. Грязные продавцы, большей частью китайцы, бегали с бананами, вареным рисом, молоком и прочей подозрительной по качеству снедью.

Между прочим можно было заметить, что здешний народ, яванцы, несколько отличаются от жителей Западной Явы, сунданезцев. Яванцы ниже ростом, но более стройные. Цвет кожи у них светлее. Гейс сразу вспомнил бантамских бадувисов.

Вот толпа расступилась. Над головами заколыхался яркий «пайонг» (зонт). Нес его полуголый туземец, пятившийся к вагону. А под пайонгом важно двигался человек, словно только что сбежавший со сцены театра. Пестрый шелковый саронг на нем сверкал от украшений; из-под него виднелись широченные шелковые штаны в желтую и черную полосы; зато ноги были босые, как у большинства, хотя на голову накручен разноцветный платок с «кулуком» (колпаком) поверх него.

На «кофейном» лице этого человека черной тушью были нарисованы маленькая бородка, острые закрученные усики и от самого переносья почти до ушей — брови. У малайцев, как известно, волосы на лице почти не растут, а культурным европейцам полагаются борода и усы. Чтобы не отставать от них, яванские «господа» пририсовывают себе и бороду, и усы, и брови во весь лоб.

Но народ это пугало не удивляло. Наоборот, сложив руки ладонями и протягивая их вперед, люди почтительно склонялись перед идущим господином.

Возле дверей вагона произошло недоразумение. Пайонгоносец не мог пролезть в вагон с раскрытым зонтом, а складывать его не полагается. Досадно, но почетный и заслуженный пайонг делался еще тогда, когда никто не мог предвидеть такую штуку, как железнодорожный вагон!

Пайонгоносец пробовал протиснуться и так и этак, но ничего не получалось. А между тем уже дали сигнал к отправлению поезда. И бедный сановник, отослав пайонг, вынужден был войти в вагон без него.

Европейская культура победила азиатскую!

— Это какой-нибудь «адипати» или «пати», — пояснил Гейсу услужливый плантатор. — Много у них разных чинов, и каждый имеет свои отличия — специального цвета пайонг. В отношениях между собой они строго придерживаются древних церемоний. Даже язык в разных случаях применяется разный. С высшими такие «адипати» говорят на одном языке, с низшими — на другом, с равными — на третьем.

Сановное пугало вошло в вагон. Все пассажиры, в том числе и голландцы, с уважением подвинулись, освобождая для него лучшее место.

— Но, как я вижу, вы и сами уважаете их, — с наивным видом заметил Дэкер.

Плантатор пожал плечами.

— Пусть себе играют! Нам это не мешает, — и, наклонившись поближе, тихо добавил: — Все равно всю страну мы заселить не можем, особенно эти сырые и нездоровые места. На государство с несколькими миллионами человек нас, голландцев, наберется лишь несколько сотен. А коль так, то лучше дружить с ними, чем воевать. Пускай себе играют в независимость!

Гейс знал все это лучше плантатора и не стал продолжать беседу.

За окном тянулись болота. Привлекало внимание большое количество полей, засаженных сахарным тростником, и множество труб сахарных заводов. Тем не менее среди всеобщей бедности яванского народа эта страна выделяется своей особенной бедностью. Причина очень простая: тут кроме голландцев сосали из народа соки еще и «независимый» султан, и все его «пати» и «адипати».

В полдень подъехали к Дьёки, столице Джоджакарты. Городок прятался в зелени, среди которой выделялся «кратон» — дворец султана, обнесенный стеной. Это целый город с войском, садами, зверинцем, слугами, — в общей сложности пятнадцать тысяч человек! Жизнь в нем течет так же, как и сотни лет назад. Как и тогда, султан является богом для своего народа.

Есть только маленькое, незначительное дополнение к прежнему: в стороне стоит дом и крепость «младшего брата» — голландского резидента. Оттуда, как раз на кратон, глядят пушки. А благодаря этому между султаном и младшим братом всегда царит полное согласие: младший брат очень уважает старшего, а старший внимательно слушает «советы» младшего.