— Ага. Я видел, какие они бывают, — тут же подхватил мысль Петька, — сделаем. Только воску много нужно будет — попроси Корней Агеича, он тебе не откажет. А я схожу к плотникам, что стольцы делают и договорюсь, чтобы нам отпилки от дощечек, пригодные для сего дела оставляли. У них там много всякого — в основном Плаве на растопку идет.
— Так вот, завтра вот еще что сделать нужно будет — в каждом десятке отберите по два отрока, больше других к счету и письму способных. Назовем их старшими учениками. И каждый день половину отправляйте сюда — со всеми письменными принадлежностями. Я им новые задания придумывать буду по письму и по счету. А они запишут, и на следующий день каждый своему десятку и растолкует, что к чему и проверит, как у них ученье идет. А в это время вторая половина «старших учеников» будет новые задания записывать. Только пусть исписанную бересту не выкидывают, а по порядку складывают. Мы из отдельных частей маленькие книжицы для обучения будущих учеников сделаем.
— Ладно, все понятно, Минь. Все сделаем. Давай, говори, что писать, сейчас быстро запишем и поедем назад, чтобы в потемках не возвращаться. А ты завтра жди, с утра как раз и пришлем «старших учеников», до обеда они точно здесь будут.
Полночи Мишка ворочался с боку на бок и все не мог заснуть — ужасно чесались воспалившиеся раны. И хотя умом он понимал, что это один из признаков заживления, но так и хотелось сорвать все повязки и всласть начесаться или бултыхнуться в прохладную воду Пивени — смыть с тела жаркий пот и лечебную мазь. Но кроме телесной доставала еще и умственная чесотка — Михайла лихорадочно вспоминал задачи по арифметике для начальной школы из той, прошлой, жизни. Только когда за окошком начало немного светать он смог забыться коротким беспокойным сном.
Утро следующего дня выдалось просто ужасным. Во-первых, Мишка так и не сумел выспаться, разбуженный доносившимися со двора голосами. Во-вторых, от болезни и недосыпания у него страшно разболелась голова. Ну и, наконец, никак не оставлял этот проклятущий зуд. Поэтому появившихся в дверях Роську и Юльку он встретил весьма неприветливо:
— Вы чего теперь: каждый на меня глазеть будет приезжать?
— Ты чего, Миш? — Роська удивленно поднял брови. — Сам же вчера Дмитрию велел учеников привезти. Вот мы и отобрали из каждого десятка. А еще, ну чтобы больше порядка было, придумали каждый раз с ними нового урядника отправлять — старшим. Моя сегодня очередь. Ну, а…
— А я на тебе учиться приехала, — перебила его Юлька. — Мне тоже надо. Посмотреть вот, как таких раненых дураков лечить, которым на одном месте не сидится. До такой степени, что чуть до огневицы не доходит.
Чудеса, от ее голоса даже куда-то уходила головная боль и Мишка ловил себя на мысли, что слушая ее невольно расплывается в улыбке.
— Ладно. Роська, я пока ему повязки сменю, а ты за Корнеем Агеичем сходи, позови его сюда.
— Ага. Я мигом слетаю.
— А ты чего улыбаешься? — напустилась юная лекарка на Мишку. — Или, думаешь, бессмертным стал? И тебе никакие раны нипочем? А ну-ка, вспомни, как вон Роська мучился.
— Стоит мне на тебя, Юленька, посмотреть, как сразу легче становится, а если еще и за руку возьмешь…
— Балаболка, — девушка, улыбнувшись, отвесила ему легкий подзатыльник. — Помолчи, пока я повязки менять буду.
Она достала из привезенного узелка маленький горшочек, и по горнице разнесся резкий запах лекарственных трав. Оба на некоторое время примолкли.
Когда спустя некоторое время Корней в сопровождении Роськи вошел в горницу, перевязка подходила к концу.
— Ну, что, лекарка Юлия, жить будет? — Воевода Погорынский намеренно обращался к ней преувеличенно серьезным тоном. — Или, может, Бурея позвать? Чтоб долго не мучился?
— Будет, будет, — Мишка так и не понял осознанно она скопировала интонацию Настены или нет — если только хотя бы седьмицу никуда выходить не будет и с отроками слишком долго трепаться.
— Да я не трепаться, я им задания по грамоте и числам даю, чтоб учеба не прекращалась.
— Ага. А кто совсем недавно про греческого мудреца весь вечер рассказывал, что вражеские корабли зеркалами сжег? Как вот там его… Архи…
— Архимед. И ничего не весь вечер. Да и до моей болезни это было.
— Так раны-то у тебя и тогда уже были, — поддержал юную лекарку Корней. Видно в памяти у него крепко засел тот предыдущий случай с болезнью старшего внука. — А для раненого силы сохранять — первейшее дело. От работы языком тоже, бывает, так устаешь, что только бы до лавки добрести.
— А Назарка потом целый день к девчонкам приставал, — хихикнула Юлька, — все зеркальце выпрашивал. А как выпросил — полдня пытался щепки поджечь, пока Кузьма на него не наорал и зеркало не отнял.
— Значит так, внучек. Дмитрий мне вчера доложил, о чем вы тут говорили. Я с утра у отца Михаила побывал и попросил помочь наставить отроков в чтении и письме. Ему, правда, тоже нездоровится, но добро он дал. Так что половина приезжающих будет у тебя числа учить, а остальные у священника. Как он сказал — сначала прочитают молитву, потом разучат накрепко, а затем и переписать попробуют. А заодно и по хозяйству святому отцу подмогнут, ну, это уж Алена там распорядится — она им бездельничать не даст. Заодно и в вере Христовой он их наставит. Так что давай, урядник Василий, дели с тобой прибывших кому куда: кто здесь будет, а кто к церкви отправится. А в следующий раз поменяются.
— Слушаюсь, господин воевода.
— Деда, а еще нам воск для вощаниц нужен и, обязательно, пергамента достать. В Академии для молитв в часовне хотя бы Псалтирь требуется. Сами книги покупать — разориться можно, а так мы у отца Михаила бережно перепишем да сошьем — вот и своя готовая будет. Все не так дорого.
— Гм. Ладно, воск Младшая стража в походе взяла — можете часть для себя оставить. Дозволяю. А вот с пергаментом надо подумать. Когда Осьма приедет, с ним поговорю, как лучше дело решить. Ну и с кожевенниками нашими побеседовать стоит, может, они что-нибудь присоветуют.
— А пока твои ученики не пришли, тебе с утра поесть хорошенько надо и вот гостью покормить, — тут дед заговорщицки посмотрел на внука и еле заметно подмигнул.
— Ой, не надо, Корней Агеич, — сразу покраснела юная лекарка, — я домой пойду, у мамы и поем.
— Надо, надо! Кроме того, за болящим и пригляд нужен, вдруг ему какой еды нельзя, кто ж, как не лекарка за этим присмотреть должна. Так что посиди с ним, а я пойду, распоряжусь принести вам сюда, — с этими словами он повернулся и вышел из горницы.
Все дела на подворье у Лисовинов Юлька уже сделала, а просто посидеть и поговорить с Мишкой в ближайшие несколько часов не представлялось возможным, тот был вовсю занят с приехавшими учениками. Поэтому после совместного завтрака юная лекарка решила сходить проведать Настену, порасспросить о новостях Ратного, да и самой рассказать матери, что нового произошло в Академии. Настроение у нее было под стать светлому летнему небу — ясным и радостным, и даже на косые взгляды и неразборчивый шепоток в спину тетки Варвары она не обратила никакого внимания.
А вот громкие мальчишеские голоса, доносившиеся из-за забора усадьбы Ефрема Кривого, заставили ее сбавить шаг и прислушаться.
— А я говорю, что струсил и сбежал этот ваш Журавель. И скоро сотня и Младшая Стража в новый поход за болото пойдут. Всех остальных там попленят и холопами сделают.
— Ага, как выдернули все перья у Журавля из хвоста, так он и не вернется больше. А еще я слышал, что дядька Данила говорил. Дескать, всех холопов в новое пешее войско соберут. А все ратники в нем десятниками да полусотниками будут. Вот и мы чуть подрастем и тоже командовать будем. Вон, как Сенька. Чем мы хужее его?
Юлька сразу узнала неразлучную сладкую парочку. Старший — Сережка по прозвищу Бычок. Парнишка вымахал на полголовы выше сверстников, никому не уступал в драках и отличался редким упрямством. Юлька улыбнулась и вспомнила, как Михайла, услышав несколько раз рассуждения Бычка о «стене копий» да о рвах и завалах против конной рати, рассмеялся и проговорил:
