Затем нарком повторяет ещё раз:

      - Никаких мер к немецким войскам не предпринимать, кроме авиационной разведки вглубь территории противника на шестьдесят километров.

      - А чего там смотреть, все немецкие войска, наверное, уже на нашей территории. Их в наших тылах разглядывать надо.

      Сижу, пью чай.

      Думаю:

      - А почему Тимошенко уже четвёртый раз звонит мне, а не Павлову? Он что меня сильнее уважает и ценит?Видимо, Тимошенко поставил на Павлове мысленный крест и решил назначить козлом отпущения. Я ж теперь должен командующему передать распоряжение Тимошенко, о том, что нельзя немцев бить.

      Захожу к Павлову, передаю содержание моего последнего разговора с наркомом обороны. Сообщаю, что Тимошенко разрешил мне вылететь в Белосток и стремглав бегу к машине.

      На аэродроме к вылету готовы два самолета - средних бомбардировщика. В один садимся я и мой адъютант лейтенант Крицын, в другой -- капитан Горячев из отдела боевой подготовки и офицер оперативного управления штаба. Берем курс на Белосток.

      Летим. Если придется когда кому рассказывать, то привру, будто нас непрерывно атаковали "мессершмитты", посылая вдогонку пулеметные очереди. И не по одному. Иногда, целыми звеньями. Вот только вопрос, поверят ли мне, что от Минска до Белостока в нас стреляли - стреляли, но так и не сбили немецкие асы? Ни наш, ни второй самолёт? Привру, в мемуарах напишу про непрерынные атаки немецких истребителей, чтобы трагичнее мемуары получились.

      Наши самолёты идут на посадку. Мы сели в тридцати пяти километрах от города, между Белостоком и Волковыском. Отошли от самолётов не более двухсот метров, когда в небе послышался шум моторов. Показалась девятка гитлеровских пиратов. Залегли. Лежим. Смотрим. А на аэродроме нет никаких зенитных средств, чтобы отогнать немецкие самолёты. Откуда им взяться, если мы, предусмотрительно, практически всю зенитную артиллерию собрали со всего Западного округа на один полигон под Минском, где она и достается противнику в качестве трофея.

      Вражеские самолеты снижаются и без помех сбрасывают бомбы. Огненные языки лижут и наши два самолета. Нужно спешить. Легковой машины на аэродроме нет. Вздыхаю. Беру полуторку. Приказываю выделить группу бойцов. Теперь нас двенадцать человек. Покидаем аэродром. В воздухе неимоверная духота. Даже пахнет гарью.

      Наша полуторка мчится по оживленной автостраде. "Мчимся" нужно будет убрать, иначе, как я объясню, почему добирался до Белостока почти десять часов? Начнутся вопросы:

      - Где был?

      - Что делал?

      - Умышленно, время тянул?

      - С кем встречался?

      - О чём говорил?

      - Где и с кем чаи распивал, не с немецкими ли диверсантами - разведчиками?

      - Иначе, как объяснить, что только к вечеру до места добрался и что все бойцы сопровождения, кроме приближенных офицеров, убиты?

      Показалось несколько легковых машин. Впереди "ЗИС-101". Из его открытых окон торчат широкие листья фикуса. Хорошая машина, но отобрать нельзя. Оказалось, что это машина высокого областного начальника. В ней две женщины и двое ребят. Остановился. Побеседовал с милыми дамами:

      - Неужели в такое время вам нечего и некого больше возить, кроме цветов?

      - Решили, зачем же пропадать цветам?

      Действительно, не выкидывать же фикусы ради лейтенантских жён, бредущих по обочине с детьми на руках.

      В небе снова шум моторов. Показались три бомбардировщика. Они снизились почти до двухсот метров и начали в упор расстреливать идущих и едущих по шоссе. И нашу полуторку прошила пулеметная очередь, за ней другая, третья. Шофер убит. Из двенадцати человек, никого кроме порученца и адъютанта, в живых никто не остался.

      Знают фашистские пули, кто в будущем живой пригодится. На шоссе показалась "эмка". В ней инженер одной из строек укрепленного района под Белостоком. Беру его машину, оставляю ему нашу, разбитую крупнокалиберными пулями в хлам, полуторку и продолжаю путь в 10-ю армию. Плевать мне на то, что инженер что-то лопочет, про срочную необходимость установки вооружения в ДОТах укрепрайона.

      Восемнадцать часов.

      Яркое солнце освещает дорогу. Километр за километром продвигаемся вперед. Нет-нет и снова вдоль шоссе проносятся гитлеровские самолеты, сопровождая нас, точно почетный эскорт.

      Стоит ли о эскорте самолётов противника оставлять? Оставлю. Авось никто из читателей не задумается, почему фашистские самолёты по мирному населению стреляли, а легковой автомобиль, на котором может ехать важная персона - не тронули? Почему до Белостока, 30 километров я целый день "по шоссе мчался", а 20 километров до командного пункта за час одолел?

      Белосток. Навстречу тянутся войска, Побеседовал. Пусть себе тянутся. Не организовывать же красноармейцев для обороны города и транспортного узла. Завернул на вокзал. Там эшелон с бабами и детишками разбомбили немцы. Это моя и заслуга и вина. Потому, что станция осталась без противовоздушной обороны. Зенитки то под Минском стоят без дела. А здесь труппы и раненные валяются. Приказал какой-то воинской части идти к коменданту станции и немедленно очистить станцию от всех убитых и покалеченных.

      Узнаю месторасположение командного пункта 10-й армии и направляюсь туда.

      Примерно в двенадцати километрах юго-западнее Белостока замечаем небольшой лес, на опушке которого и расположился командный пункт 10-й армии. Было девятнадцать часов, когда мы подъехали к командному пункту.

      Меня встретил командующий 10-й армией генерал-майор К. Д. Голубев с группой штабных офицеров.Проводная связь нарушена, а армейские рации работают очень плохо, вражеские их забивают.

      -- Доложите о положении войск,-- говорю ему. Командующий развернул карту:

      -- На рассвете три вражеских армейских корпуса при поддержке значительного количества танков и бомбардировочной авиации атаковали мой левофланговый пятый стрелковый корпус. Дивизии корпуса в первые же часы боя понесли большие потери. Особенно пострадала сто тринадцатая.

      И по лицу, и по голосу генерала чувствуется, что он сильно переживает.

      -- Чтобы предотвратить охват армии с юга, я развернул на реке Курец тринадцатый механизированный корпус. С запада на Белосток наступает сорок второй армейский корпус вермахта. Там поставили шестой механизированный корпус на рубеж по восточному берегу реки Царев.

      Это сообщение вывело меня из себя:

      -- Что вы делаете, генерал? Ведь вам известно, что механизированный корпус предназначен для контратак по наступающему противнику, а не для того, чтобы затыкать прорехи в обороне.

      Командующий склоняется над картой, тяжко вздыхает, потом говорит:

      -- Это справедливо. Но с чем воевать? Почти вся наша авиация и артиллерия разбиты. Боеприпасов мало. На исходе горючее для танков.

      -- Насколько мне известно, товарищ Голубев, в вашей армии было достаточно горючего. Куда же оно делось?

      Я отлично знаю, что на весь Западный военный округ, на четыре армии, на три тысячи танков, не считая тракторов и артиллерийских тягачей, на начало войны имелось всего триста тонн горючего, По недомыслию или по злому умыслу тыловых служб, остальные запасы танкового топлива сейчас у чёрта на куличках - в Мариуполе, за 1541 километр от Белостока.

      Было триста тонн, но уже в первые часы нападения авиация противника произвела налеты на наши склады с горючим. Они и до сих пор горят. На железнодорожных магистралях цистерны с горючим тоже уничтожены. Ясно, что это не случайно, вражеская авиация действовала по хорошо известным ей объектам.

      В палатку вошел дежурный офицер связи: