– Напряжение в мозгу доктора Мандамуса было в известной степени сильнее в первой части разговора. Пожалуй, это может служить подтверждением.

– Тогда нам стоит подумать, почему вопрос о происхождении так важен для него.

– Доктор Мандамус объяснил это, – сказал Жискар. – Если он не является потомком Илии Бейли, дорога в продвижении для него открыта. Доктор Амадейро, от которого зависит его благосостояние, обернулся бы против него, окажись он потомком Бейли.

– Сказать-то он сказал, друг Жискар, но кое-что в разговоре противоречило этому.

– Почему ты так думаешь? Пожалуйста, продолжай рассуждать как человек. Я нахожу это весьма поучительным.

– Спасибо, друг Жискар, – серьезно сказал Дэниел. – Ты заметил, что каждое утверждение мадам Глэдис о невозможности для Мандамуса быть потомком Илии Бейли, рассматривалось как неубедительное? Каждый раз доктор Мандамус говорил, что доктор Амадейро не примет этого утверждения.

– Да. И что ты из этого выводишь?

– Мне кажется, доктор Мандамус был убежден, что доктор Амадейро не примет никакого аргумента, и просто удивительно, почему он так надоедал мадам Глэдис с этим делом. Он наверняка знал с самого начала, что это бессмысленно.

– Возможно, но это только домысел. Ты можешь дать возможный мотив для его действий?

– Могу. Я уверен, что он хотел знать о своем происхождении не для того, чтобы убедить несгибаемого доктора Амадейро, а для себя лично.

– В таком случае зачем он вообще упоминал о докторе Амадейро? Почему не сказал просто: «Я хочу знать»?

Легкая улыбка прошла по лицу Дэниела и изменила его выражение, на что другой робот не был способен.

– Если бы он просто сказал: «Я хочу знать», мадам Глэдис ответила бы, что это не его дело и что он ничего не узнает.

Но дело в том, что мадам Глэдис так же сильно ненавидит Амадейро, как тот – Илию Бейли. Мадам Глэдис уверена, что для нее оскорбительно любое мнение о ней, поддерживаемое доктором Амадейро. Она пришла бы в ярость, будь это мнение более или менее справедливым, а в данном случае оно абсолютно фальшиво.

И она постаралась продемонстрировать доктору Амадейро его ошибку и представила все возможные доказательства.

В этом случае холодное утверждение доктора Мандамуса, что каждое из этих доказательств неубедительно, заставило ее злиться все больше и вытягивало из нее дальнейшую информацию. Доктор Мандамус выбрал такую стратегию, чтобы узнать у мадам Глэдис как можно больше. В конце концов сам он убедился, что у него нет предка-землянина – во всяком случае, на протяжении последних двух столетий.

Чувства же Амадейро в этом смысле, я думаю, в действительности в игре не участвовали.

– Это интересная точка зрения, – сказал Жискар, – но она, как мне кажется, не очень обоснована. Как мы можем узнать, что это не твои догадки?

– Не кажется ли тебе, друг Жискар, что доктор Мандамус, закончив свое расследование насчет происхождения, не получил достаточных доказательств для доктора Амадейро? По его словам, это должно было означать, что у него не будет шанса на продвижение и он никогда не станет главой Института. Но мне казалось, что он отнюдь не был расстроен, а наоборот, сиял. Конечно, я мог судить только по внешнему виду, но ты мог сделать большее. Скажи, друг Жискар, каково было его умственное состояние в конце этой части разговора?

– Он не просто сиял, он торжествовал, друг Дэниел. Ты прав. Теперь, когда ты объяснил ход своих рассуждений, это уловленное мною ощущение триумфа точно соответствует твоему мнению. Вообще-то я даже удивляюсь, как сам не учел этого.

– Во множестве случаев и я так же реагировал на рассуждения Илии Бейли. В данном же случае я мог пройти через такое рассуждение частично из-за существования кризиса. Он вынуждает меня мыслить более точно.

– Ты недооцениваешь себя. Ты уже давно думаешь обоснованно и точно. Но почему ты говоришь о существовании кризиса? Объясни, как из-за радости доктора Мандамуса по поводу того, что он не происходит от Илии Бейли, можно заключить о наличии кризиса?

– Доктор Мандамус наврал нам насчет доктора Амадейро, но вполне можно предположить, что его желание выдвинуться и стать в дальнейшем главой Института – истинная правда. Верно?

Жискар помолчал.

– Я не искал в нем честолюбия. Я изучал его мозг без особой цели и познакомился лишь с поверхностным проявлением. Но вроде бы были искры честолюбия, когда он говорил о продвижении. У меня нет оснований согласиться с тобой, но нет причин и не согласиться.

– Тогда давай примем, что доктор Мандамус – человек честолюбивый, и посмотрим, что это нам даст. Идет?

– Идет.

– Не кажется ли, что его ощущение триумфа, как только он убедился, что он не потомок партнера Илии, вышло из того факта, что теперь его амбиции будут удовлетворены? И это не зависело от одобрения доктора Амадейро, поскольку мы согласились, что доктор Мандамус ввел доктора Амадейро лишь в качестве отвлекающего маневра. Значит, его честолюбие будет теперь удовлетворено по каким-то другим основаниям.

– По каким?

– Явного ничего нет, но можно сделать одно предположение. Что, если доктор Мандамус что-то знает или может что-то сделать, что приведет его к большому успеху и наверняка сделает следующей главой Института? Помнишь, он сказал, что ему остается использовать мощные методы? Допустим, это правда, но он может пользоваться этими методами, только в том случае, если он НЕ ПОТОМОК партнера Илии. Его ликование, когда он убедился, исходило из того факта, что теперь он может использовать эти методы и обеспечить себе блестящее будущее.

– Но каковы эти «мощные методы», друг Дэниел?

– Продолжаем рассуждения. Мы знаем, что доктор Амадейро больше всего на свете хочет погубить Землю и вернуть ее в прежнее состояние покорности Внешним Мирам. Если доктор Мандамус имеет возможность сделать это, он получит от доктора Амадейро все, что хочет, включая гарантию унаследования главенства над Институтом. Однако возможно, что доктор Мандамус колебался нанести поражение Земле, пока не знал точно, что он не родня ее народу. Происхождение от Илии Бейли могло удержать его, и он возликовал, узнав, что свободен в своих действиях.

– Ты хочешь сказать, что у доктора Мандамуса есть совесть?

– Что это: совесть?

– Это слово иногда употребляют люди. Как я понял, оно приложимо к людям, которые твердо придерживаются правил поведения, заставляющих их действовать вопреки их личным сиюминутным интересам. Если доктор Мандамус чувствовал, что не может позволить себе унизить тех, с кем он хотя бы отдаленно связан, я считаю, что он человек совестливый. Я много думал о таких вещах, друг Дэниел, поскольку они предполагают наличие у людей законов, управляющих их поведением хотя бы в некоторых случаях.

– Ты можешь сказать, что доктор Мандамус в самом деле совестливый?

– Из наблюдений над его эмоциями? Нет, я не следил за чем-то таким, но если твой анализ правилен, то совесть у него должна быть. Но с другой стороны, если мы допустим, что он человек совестливый, то можем в наших прежних рассуждениях прийти к другому выводу. Если доктор Мандамус думал, что у него есть предки-земляне в пределах двух столетий, он мог думать, что он подсознательно тянется в первые ряды пытающихся подавить Землю, чтобы освободить себя от клейма происхождения. Если же у него нет земных предков, ему не обязательно втягиваться в действия против Земли, и его совесть может уговорить его оставить Землю в покое.

– Нет, – сказал Дэниел, – это не соответствует фактам. Если бы он решил не предпринимать насильственных действий против Земли, он не имел бы возможности удовлетворить доктора Амадейро и добиться продвижения. Принимая во внимание его честолюбивую натуру, нельзя предположить, чтобы у него было то чувство триумфа, которое ты так ясно заметил.

– Понятно. Значит, мы должны сделать заключение, что у доктора Мандамуса есть способ подавить Землю?

– Да. А если так, значит, кризис, предсказанный партнером Илией, отнюдь не миновал, а существует сейчас.