– Вы сошли с ума! – Рене задыхалась. – Что вы здесь делаете?

– Мы с вами, я думаю, уже установили, сколь хрупка и подвижна сама природа моего здравомыслия, – проговорил Тайрон Харт, появляясь перед Рене. – Вышло так, что меня сюда пригласили – на праздник. Приглашение ожидало меня дома, и когда я добрался туда и прочел его, я просто не мог отказать тем, кто выражал удовольствие увидеть меня на приеме по случаю предстоящего бракосочетания племянницы лорда и леди Пакстон с лондонским торговцем рыбой. Конечно, рыботорговцем он там не назван. Я несколько приукрасил Эдгара Винсента, пускай это останется на моей совести.

– Тайрон…

– Ах, вы запомнили мое имя!

– Ваша рана…

– Моя рана дает о себе знать, только когда я смеюсь, но сегодня у меня нет для этого повода. Напротив, я злился, кричал на Робби и слуг, пинал мебель…

– А если кто-то войдет?

– Если так кто-то и поступит, то мы будем стоять здесь в благоговейном трепете и восхищении. – Он посмотрел наверх и указал на картину, изображающую женщину с лютней. – Вот. Это требует комментария, не правда ли? Вы не согласны? Художник, должно быть, нарисовал эту картину, приняв яд и страдая от судорог.

Рене потрогала холодные рубины на груди.

– Вы могли отказаться от приглашения.

– Честно говоря, мамзель, я почти так и сделал. Сегодня холодная, сырая ночь, и вы, вероятно, правы: мне надо было сидеть дома, забраться в теплую постель с горячим бокалом вина и хорошей порцией коньяка.

– Тогда п-почему вы здесь?

У него напряглись мускулы на скулах.

– Я должен быть здесь, чтобы спасти вас, конечно же. Разве не этим должны заниматься все герои?

– Спасти меня? – прошептала Рене.

– Благородное происхождение обязывает, разве не так?

– Вы не благородного происхождения, – напомнила ему Рене, вздрогнув. – У вас нет никаких обязательств по отношению ко мне.

– Вполне справедливо, – признал Тайрон. – Во мне нет и унции благородной крови, и я не разделяю всеобщего восхищения принципом «честь или смерть» или боевым криком обреченных: «Отвага, всегда отвага!» Но увы, кажется, вы сумели сделать из меня человека благороднее, чем я есть на самом деле, – он пожал плечами, – вот я и прибыл сюда, чтобы предложить свои услуги.

Его насмешка показалась ей жестокой, и Рене отвернулась.

– Я не нуждаюсь в вашей помощи, месье.

– Нет? Вы планируете украсть рубины сами? Спрячете их в сумку – и вперед, подальше отсюда, в компании тринадцатилетнего мальчика, который ни слова не скажет даже в свою собственную защиту, и шестидесятилетнего слуги, который со скрипом переставляет ноги? И куда же вы намерены добраться в таком обществе? И что, вы думаете, те два стервятника сделают с вами, когда поймают и вернут назад?

Слезы заблестели на ее ресницах, когда Рене подняла глаза и посмотрела на Тайрона.

– Вы поэтому здесь, месье? Из-за рубинов?

– Если бы только из-за рубинов, мамзель, – усмехнулся он. – Я мог бы забрать их прямо сейчас и оказался бы очень далеко, прежде чем Рос или ваш жених привели бы вас в чувство и вы смогли бы им поведать, что случилось. Если вы все еще не верите мне, забудьте об этих проклятых камнях. Кстати, хорошая мысль – эти жадные ублюдки перестанут гоняться за вами. Впрочем, вам делать выбор. Решайте. Мне, честно говоря, все равно.

Рене видела, что Тайрон Харт предельно искренен с ней, но чувства Рене брали верх над голосом разума.

– Что вы хотите от меня? – прошептала она, но на самом деле это был крик. – Что еще вы хотите от меня?

– Ничего. Или, может быть, все. Я не знаю. Мы можем поразмышлять над этим позже.

– Позже?..

Этот вопрос затрагивал будущее, но сейчас Тайрон не хотел думать об этом и поэтому отклонил его.

– Робби подгонит лодку; он будет ожидать нас у подножия башни в полночь. Вода на реке еще не спала, и течение довольно стремительное; мы могли бы добраться до Ковентри примерно за полчаса. Я знаю, что Финн не слишком-то меня жалует, но что я могу сделать совершенно точно, так это вывезти вас из Ковентри и из Англии вообще, если именно этого вы хотите. Вот самое меньшее, что я могу сделать. Я… – Тайрон запнулся на мгновение, словно подыскивая слова, – я ваш должник. Вы спасли мне жизнь. И вы должны знать, насколько необычна для меня ситуация, в которой я оказался, – задолжать кому-то. И несмотря на то, каким я могу быть и что вы обо мне думаете, я всегда плачу свои долги.

– Эта единственная причина? – спокойно спросила Рене, открыто глядя на Тайрона. – Вы мой должник и намерены отблагодарить меня… И только, месье?

– Нет. Но это – единственное, что имеет смысл в данный момент, мамзель.

Рене по-прежнему не сводила с него вопрошающих глаз, и они были так покорны, что он вздохнул и коснулся кончиками пальцев ее щеки – сверху вниз.

– Будете ли вы счастливее оттого, если я скажу вам: я здесь, с вами, потому, что мне просто невыносимо быть вдали от вас? – Его пальцы остановились на подбородке и приподняли ее лицо, а его губы слились с ее губами в нежном поцелуе. Они не закрыли глаза, они смотрели друг на друга, и лишь Тайрон смог улыбнуться, когда оторвался от ее губ.

– Вы можете рискнуть, прежде чем я вернусь к гостям и снова буду строить из себя полного дурака.

– А если вас поймают?

– Меня не поймают. И вас тоже, если вы сможете вытерпеть этих напыщенных идиотов еще шесть часов и не пошлете их всех к черту. Ну как, выдержите?

– Если сначала вы сделаете мне одно маленькое одолжение, – прошептала Рене.

– Я ваш, я в вашей власти, командуйте мной, – сказал Тайрон, разводя руки, словно зовя ее в свои объятия.

Приглашение было принято, она наклонилась вперед, коротко всхлипнув, и припала лицом к его груди. Тайрон замер в полном изумлении, потом обнял ее, чувствуя, как бьется ее храброе сердце.

– Этого вы хотели? – пробормотал он, вдыхая аромат ее духов.

Рене кивнула, и Тайрон почувствовал, как ледяные мурашки побежали вниз по позвоночнику. Она не засмеялась после его высокомерного заявления, что никого из них не поймают, а ведь на самом деле в глубине души у него не было такой уверенности. Он попал в совершенно необычную для себя ситуацию – внезапно оказался ответственным за чужие жизни, – а он не совсем подходил для такой сложной задачи.

Больше всего сейчас ему хотелось подхватить ее и отнести в безопасное место, но он сдержался и выпустил Рене из объятий.

– Ступайте. Красный нос и мокрые глаза вам сейчас ни к чему. Вы не заставите меня пожалеть о моем благородном порыве, не так ли?

Он вытащил льняной носовой платок, раскрыл его и неж–но тщательно промокнул влажные ресницы Рене.

– Что я должна делать? – тихо спросила она Тайрона.

– Скажите Финну и Антуану, чтобы к полуночи они были готовы. Если вы опоздаете… – Он умолк, ожидая ее реакции, но, увидев внезапную вспышку паники в ее глазах, засмеялся. – Мы будем ждать. – Он поцеловал ее легонько в кончик носа. – Я прибыл сюда с определенной целью и не уеду без вас, мамзель, и, черт побери, я не уйду отсюда без вас, даже если мне придется скрестить шпагу с каждым, кто находится под крышей этого дома.

– Мой Бог, даже в шутку не говорите о таких вещах…

– Лучше, конечно, если бы это была шутка, – сказал он, усмехнувшись, – я не брал шпагу в руки уже несколько месяцев.

Тайрон видел, что на глазах ее снова закипают слезы, и отступил назад; он поправил жилет, расправил складки на жакете, потом прошелся по сгибам шейного платка, поплотнее натянул парик, чтобы он не свалился с головы. К тому времени, когда он все это проделал, Рене уже более-менее успокоилась, хотя на ее щеках осталась дорожка от слез, которую, подумал он, только слепой шотландец из Глазго мог не заметить.

Тайрон хотел, чтобы она первой вышла из салона и через некоторое время присоединилась бы к другим гостям. Сцепив руки за спиной, он прогуливающейся походкой вышел в холл, и вид у него был такой, словно он все эти десять минут безумно скучал, изучая безвкусную картину с изображением девушки, играющей на лютне.