– Действительно, если кто-то попросит провести экспертизу – ради Бога, если есть желание.

Лицо Винсента исказила гримаса.

– Из-за этого вы вызвали меня сюда, в Гарвуд-Хаус, словно конюшенного лакея? Или вы считаете, есть шанс, что кто-то в этом… – он пытался найти особенно уничижительные слова, – блестящем обществе проявит излишнее любопытство – захочет проверить стеклышки?

– Я вызвал вас сюда, – сказал Рос, – поскольку я только что обнаружил, что у нас возникла другая проблема.

Винсент вздохнул:

– Что еще?

– Ну, как вы можете догадаться, когда Депардье начал задавать вопросы, я подумал, что будет весьма благоразумно с моей стороны задать несколько своих, и, кажется, цена, которую еврей дал вашим рубинам, несколько ошибочна.

– Ошибочна? То есть?

– Очевидно, он не принял во внимание древнюю и весьма славную историю драгоценных камней и семейства, которому они принадлежали. Проданные по отдельности, браслет, ожерелье, серьги и брошь действительно составили бы в общей сумме, вероятно, сорок или пятьдесят тысяч фунтов. Но проданные как полный гарнитур, – Рос сделал паузу и слегка покачал головой, словно сомневаясь в чем-то, – дали бы сумму вчетверо большую.

– Двести тысяч фунтов? – Сросшиеся брови Винсента сошлись на переносице. – За несколько ниток с рубинами?

– Это не просто рубины, дорогой друг; очевидно, что они восходят ко времени походов крестоносцев. Какие-то драгоценные камни были захвачены при падении Иерусалима и подарены Элеаноре Аквитанской[2] ее сыном, Ричардом Львиное Сердце. А она отдала их своему защитнику, темному рыцарю, в счет оплаты за хорошую службу. Рыцарь завещал их одному из своих сыновей, Эдуарду Фитц-Рэндвулфу Блоису, который впоследствии сделал из них гарнитур. И вы обладаете ими сегодня.

– Они старые – это вы мне хотите сказать, да?

Рос презрительно улыбнулся:

– Они названы гарнитуром «Кровь Дракона» после темной, таинственной истории, произошедшей в этом семействе. Они были потеряны, но их считают одним из наиболее важных сокровищ Франции из-за жемчуга.

– Жемчуга? – Винсент сердито нахмурился, изучая коробку, но видел только рубины и алмазы.

– Жемчуг был в броши, – терпеливо пояснил Рос. – Это подарок Элеаноры Аквитанской ее внучке, Элеаноре Бретан–ской, которая, в свою очередь, подарила его как символ благодарности и привязанности тому же Эдуарду Фитц-Рэндвулфу Блоису: он, рискуя жизнью, спас ее от верной смерти от рук ее дяди, короля Иоанна[3] Дальше слухи касаются сына Элеаноры Бретанской, которая вышла замуж за одного из Блоисов, но…

– Вы совсем запутали меня, Рос. У этой истории есть точка?

– Дело в том, что ценность гарнитура определяется еще и уникальностью жемчуга, названного «Жемчугом Бретани». Он, мне говорили, такого уникального цвета и размера, что нет в мире подобного ему, и без броши, доказывающей цельность и подлинность гарнитура, мы могли бы с тем же успехом владеть ящиком симпатичного стекла.

Винсент по-прежнему хмурился.

– Так теперь, вы говорите, мы не только должны ловить этого проклятого бандита, но еще и брошку найти?

– Точно.

– А если он откажется пойти нам навстречу или он ею уже распорядился?

– Тогда мы покажем ему, как он неправильно, как опрометчиво поступил, когда оказался у нас на дороге.

Винсент долго думал, прежде чем нагнулся и вытащил из ножен, спрятанных в голенище сапога, тонкий, острый клинок.

– Вот мне будет удовольствие! – Он усмехнулся. – Я буду резать его, как рыбное филе, слой за слоем.

Рос, который не раз видел своего компаньона за работой, тускло улыбнулся.

– Да, в общем, держите лезвие хорошо заточенным, потому что я то же самое пообещал Пакстону, если он попытается надуть нас снова.

Винсент захихикал и вернул нож обратно в ножны.

– Я вас уверяю, жадность – одно из самых ярких достоинств человека.

– Жадность – да. Глупость – нет. Я был удивлен его непроходимой тупостью, когда он попытался нас отсечь от сокровищ д’Орлонов.

– Может быть, к нему вернулась сентиментальность? – Винсент насмешливо фыркнул. – Он-то подумал, что все мертвы. И потерял дар речи, когда дети его бедной покойной сестры появились на пороге его дома.

– Целый год мы убеждали герцога д’Орлона и его сыновей довериться нашей сети курьеров. Того, что он наконец положил в наши хранилища, нам хватило бы, чтобы жить по-королевски до конца дней. Мы сможем это сделать, если вы выполните свою часть дела и сразу же заделаете ей ребенка.

Винсент развел руками.

– Я уж постараюсь, можете быть уверены. Но если родится девочка? А не мальчик?

– Можете утопить ее, как котенка, и попробовать снова. Нам нужен собственный законный наследник, и чем скорее, тем лучше. Я не доверяю Пакстону и не хочу держать его в нашем деле до конца, поскольку он уже попробовал однажды избавиться от нас.

– Хорошо, что вы нашли те бумаги в его конторе.

Рос кивнул:

– Если бы он поторопился и стал законным опекуном мальчика, тогда он единственный обладал бы контролем за состоянием, пока мальчик не достигнет совершеннолетия. Когда я указал ему на это, толстый ублюдок заявил, что не собирается делиться с нами, поскольку он единственный живой родственник покойной сестры, то есть законный опекун. Уверяю вас, – Рос стиснул зубы, вспомнив эту сцену, – ему крупно повезло, что я не всадил ему пулю в ухо, а просто задел мочку. Повезло ему и в том, что я остался доволен – я увидел, как он обмочился, прошу прощения.

– Мальчишке не повезло – зря он прибежал в библиотеку.

– Напротив, если бы мы не нашли способа его использовать, он был бы давно мертв. Вина за выстрел в лорда Пакстона целиком на нем, и теперь можно заставить девчонку делать все, чтобы спасти его от тюрьмы. Даже выйти за вас, – добавил он, сардонически усмехаясь, – несмотря на аромат береговой линии, въевшейся в вас навсегда, Винсент. Как только у вас появится собственный законный наследник, тогда все трое можете начинать тратить. Сокровища в хранилищах будут обнаружены, родословную продолжит плод ваших чресел, – он поднял бокал, словно произносил тост, – внук оплаканного Себастьяна д’Антона, последнего из д’Антонов, и самый свежайший герцог д’Орлон.

Винсент нахмурился.

– Вы сказали – все трое?

Рос впился в него взглядом.

– Господь милостивый! Уж не думаете ли вы, что я смягчусь так же, как вы?

– Она очень красивая женщина. Я с удовольствием брал бы ее к себе в постель каждую ночь.

– Вам это быстро надоест. Леди благородного происхождения не склонны вставать на четвереньки и упираться задницей в стенку конюшни. Конечно, вы всегда могли бы прибегнуть к не очень-то нежному убеждению, но синяки обычно вызывают нежелательные сплетни.

– Вам это лучше знать, это уж точно. Как звали ту женщину? Анжелина? Эрнестина? Можно ли было опознать ее лицо, после того как вы поработали над ней?

Глаза Роса запылали, в них отчетливо проступило зловещее предупреждение.

– Это случилось десять лет назад, и она была шлюха.

– Это случилось семь лет назад, и она была дочерью видного чиновника. Вы забыли, Рос, что мне известны все ваши грязные тайны. Я даже знаю, где погребены тела тех, кто не смог удовлетворить ваши требования.

Рос вспыхнул и стал таким же красным, как рубины, и Винсент собирался уже насладиться собственным остроумием, когда тихий хруст гравия за окном кареты заставил их затаиться. Рос схватился за рукоятку меча, он среагировал первым. Полковник вскочил и оказался за дверью раньше, чем Винсент смог заставить себя подняться с места. К тому времени, когда он это сделал, полковник приставил кончик лезвия к горлу мужчины, пойманного возле кареты.

– Какого дьявола он здесь и почему крадется, как злая собака?

– Я собирался спросить примерно о том же самом, – процедил Рос сквозь зубы, поднимая лезвие повыше и тем самым заставляя мужчину подняться на цыпочки.