И даже Эштон, который всегда был рядом, сейчас развлекается с кем-то. Он не чувствует, что его сестре плохо. Он не чувствует её страданий. Саднящее чувство в груди вытеснено и замещено в его душе наслаждением от общения с очередной его пустышкой. Он повзрослел, у него появились новые идеалы, новые желания. Он любит, он любим, он нужен своим девушкам. Они нужны ему.

А сестра осталась за бортом жизни.

Нет, конечно, её он тоже любит, но братская любовь и любовь к постороннему человеку - это разные вещи. Не стоит их даже сравнивать, все равно мнение останется прежним.

Если ему хорошо, пусть наслаждается.

Если он будет счастлив, Аманда тоже порадуется за него.

- Я просил припугнуть её, а не убивать, - тем временем произнес парень, убирая, наконец, руки от лица Аманды.

- Она и так не умрет, - заверили его. - Такие, как она не умирают. Бешеная тварь.

- Что так? - хмыкнул он.

- Руку мне до крови прокусила. Вцепилась, будто кусок отхватить хотела.

- Как собака. Мертвая хватка, - констатировал он. - Ладно, свободны. Я сам о ней позабочусь...

Аманда очнулась в больнице.

Но это была уже не та солнечная девочка, какой знали её родные и близкие.

Аманда Грант стала другой. Жесткой. Циничной. Подозрительной.

Делом её жизни стала месть.

Надеяться было не на кого.

Тяжбы с полицией продолжались долго, измотали Аманду еще сильнее. Никто не собирался наказывать того, кто поглумился над девушкой, сделав её жизнь невыносимой. У него было железное алиби, все его друзья, как один, подтверждали, что в тот вечер были с ним, он никуда не отлучался.

Аманде настойчиво внушали мысль, что ей привиделось. Последствия психологической травмы, стресс, отсюда и неправильные выводы. Да, они конфликтовали, но никто и никогда не стал бы организовывать покушение на жизнь девушки.

И только надменная улыбка, преследовавшая её в кошмарных снах, говорила сама за себя.

Аманде ничего не привиделось. Это было на самом деле.

* * *

Ночью снова шел дождь.

И снова сон покинул Аманду. Она даже маску на глаза надевать не стала. От этого становилось только хуже. Никуда не скрыться, никуда не убежать. Когда маски на лице нет, можно широко распахнуть глаза и смотреть в потолок, изучать его, считая секунды до наступления рассвета.

Можно подумать о чем-нибудь приятном. Открыть окно и снова выкурить пару сигарет, стараясь успокоить расшалившиеся нервы. Или взять книгу, почитать, провести время с пользой. В конце концов, можно просто в очередной раз воскрешать в памяти дела давно минувших дней, мечтать о мести.

Аманда тяжело вздохнула и потянулась к ночнику.

Тусклый свет осветил комнату. Схватив халат, девушка накинула его на плечи, встала с кровати и направилась в ванную.

Она не могла без слез смотреть на свое тело, испещренное шрамами. Не могла не думать о том, что раньше всего этого ужаса не было. Не могла не думать о том, что враг всё ещё не получил по заслугам.

Присев на край ванной, Аманда все же зарыдала.

Она слишком долго держалась. Больше сил не осталось.

Каникулы закончились. Снова нужно было идти в школу. Смотреть в ненавистное лицо, пытаться быть сильной, говоря гадости в ответ на его колкие замечания.

- Встань и живи, - прошептала она, глядя в зеркало. - Встань и живи. Недостойна эта мразь твоих слез, а ты ещё отомстишь. Твое время обязательно придет. И всё у тебя будет хорошо.

Всё проходит.

И это тоже пройдет.

С такими мыслями Аманда Грант встретила новый день.

Глава 12. Ромео и Джульетта.

Каникулы пролетели, как одно мгновение.

Дитрих собирался в школу с прескверным настроением.

Два дня назад улетела Керри. Теперь даже поговорить было не с кем. В очередной раз беспокоить Паркера не хотелось. Подобный поступок расценивался Дитрихом, как безоговорочная капитуляция и едва ли не признание дружбы. А водить дружбу с Эшли он, по-прежнему, не собирался.

Пока сосед крутился рядом с Керри, Дитрих пересиливал себя, пытался улыбаться и быть предельно вежливым. Получалось от случая к случаю. Не всегда. Натура у Ланца была такая. Он просто физически не мог находиться рядом с достойными соперниками, начинал задыхаться, как от нехватки воздуха, срывался и хамил.

С отъездом Керри ситуация усугубилась.

Те два дня, что он находился без собеседника, нервы окончательно начали сдавать. Дитрих снова поругался с родителями. Сначала с матерью за то, что не убрал за собой тарелки из гостиной. Он оставил их на время, как раз спускался вниз, чтобы убрать, когда на лестнице нарисовалась сама Лота и начала учить его уму-разуму, заявляя, что он в последнее время ведет себя, как форменная скотина, и меняться, судя по всему, не собирается. Естественно, Дитрих нахамил матери, высказав все, что наболело. Ткнул её носом в то, что она - отвратительная хозяйка, просто отпетая истеричка и вообще достала его своими постоянными нравоучениями. Лота, конечно, ударилась в слезы, и ей на помощь пришел Якоб. Тут все словесной перепалкой не ограничилось, дошло до рукоприкладства. Лота же их в итоге и разнимала, пока отец с сыном катались по полу, выясняя, кто из них прав. Дитрих сам же первый в драку и кинулся. Для него спусковым крючком стала пощечина, которой одарил его отец, требовавший от Дитриха извиниться перед Лотой. У Дитриха не то настроение было, чтобы подставлять вторую щеку. В итоге все и вылилось в драку. На него наорали уже вдвоем и отправили ко всем чертям, на все четыре стороны.

Дважды предлагать не пришлось, и Ланц ушел из дома. Всю ночь шатался по городу, не зная, куда себя деть. Внутри все клокотало, но возвращаться и просить прощения он не спешил. Его злило все, что так или иначе было связано с родителями. Они первые налетели на него с обвинениями, а потом еще и требовали, чтобы он вел себя, как пай-мальчик. Не так воспитывали, не дождутся они от него смиренного взгляда в пол и застенчивого лепета. Он не станет просить у них прощения, сами виноваты. Пусть сами и извиняются.

На рассвете он добрался до моста, там и остановился. Набрал камней и принялся бросать их в воду, безразлично наблюдая за тем, как по поверхности расходятся круги. Казалось, что весь мир настроен против него. Вокруг одни враги, и нет ни одного друга, способного поддержать в трудную минуту.

По сути, все именно так и было.

Здесь у него совсем не было друзей. Как, впрочем, и в Берлине.

Он был совершенно один во всей вселенной. Почему-то в этот ранний час его подобная мысль начала угнетать. До этого Дитрих воспринимал факт своего одиночества, как само собой разумеющееся явление. Гордился даже.

Около восьми часов утра он пришел домой. Причем незаметно вернуться не получилось. Ввалился в дом с помпой, повалил вешалку, едва не грохнул зеркало в прихожей, а потом, выматерившись от души, швырнул сапоги в угол комнаты и с невозмутимым видом прошествовал мимо родителей, вышедших посмотреть на то, что творится в прихожей. Лота попробовала заговорить с ним, но Дитрих, резко обернувшись на лестнице, одарил её таким взглядом, что все слова сразу испарились. Лота ничего говорить ему не стала, а он только хмыкнул, сказал "вот и правильно", а потом продолжил восхождение по лестнице. Приняв душ и переодевшись, он сразу же рухнул в кровать, поверх покрывала. Сил на то, чтобы разобрать её уже не хватило, бессонная ночь давала о себе знать.

Дитрих проспал почти весь день, а вечером, спустившись вниз, стал одним из участников "серьезного разговора". Родители сокрушались насчет того, что слишком многое ему позволяли, оттого он и вырос таким грубым, не имеющим ни малейшего представления об уважении к старшим. Наглым, невоспитанным, абсолютно аморальным типом. Он сидел все время с серьезным лицом, но в душе ему хотелось рассмеяться, слушая слова родителей. Никакого сожаления и раскаяния и в помине не было.