Приближались очередные соревнования, на которые возложены были немалые надежды. Первенство страны, призванное выявить лучшую пару среди юниоров. Разумеется, туда отправили Дитриха и Марту. Программа была отточена до блеска, как лезвия коньков. Последние недели перед соревнованием для Ланца проходили, как в тумане. Он практически ничего не помнил из того, что было тогда. Все слилось воедино.

Постоянные тренировки, один за другим прогоны уже приевшихся поддержек и прыжков. Скрежет лезвий по льду... Раньше Дитриху это казалось приятным, когда прочно вошло в его жизнь и стало проходить в режиме нон-стоп, появилось раздражение. Но он все равно упрямо шел к своей цели, понимая, что, если он не станет работать, ничего хорошего в итоге не получится, сколько бы природного таланта у него не обнаружилось.

Вечером он приходил домой никакой, совершенно разбитый. Доползал до душа, ужинал, делал уроки и проваливался в сон. Чтобы на следующее утро все повторилось сначала. О выходных ему пришлось забыть. Такого слова больше не существовало. В выходные работать приходилось еще больше. Дитрих уставал, как собака, но все равно продолжал работать. Марта ныла, иногда устраивала истерики, успокаивал её, разумеется, Ганс. Видимо, тогда они и придумали план по выводу из строя конкурента. О том, что свои амбиции можно до определенного момента держать в кулаке, влюбленная парочка не задумывалась. Им казалось, что гениальнее стратегов нет на свете.

В день соревнований они и сделали то, о чем договорились заранее. Дитрих был успешно выведен из строя простым, как мир, даже примитивным способом. Пара-тройка сломанных лезвий сделала свое дело. Надевая коньки, Дитрих не удосужился их проверить, забыл об осторожности, за что и поплатился. Естественно, в таком состоянии, когда все ноги изрезаны в кровь, Ланц ничего уже не мог сделать... Выступление их пары отменили, на замену вышли Ганс со своей партнершей. Они откатали свою программу довольно качественно, но она была простой, даже очень простой. В сравнение с тем, что творил на льду Дитрих, это даже ставить было неудобно. Слишком предсказуемо, очень просто. Если Ланц считался королем, то Штейн был всего лишь придворным.

Они заняли лишь четвертое место. С Дитрихом могли рассчитывать на первое.

Дитрих, к тому моменту уже довольно успешно научился разбираться в людях, а потому от его взгляда не ускользнула улыбка Марты, в момент, когда на его лице отразилась боль. Вопреки ожиданиям, напоровшись на лезвия, Дитрих не заорал и не стал поднимать панику. Громкого скандала не получилось. У Ланца была выдержка, он умел промолчать вовремя. Марта даже не догадывалась, как она выиграла от этого молчания. Ведь, если бы Дитрих привлек к себе внимание прессы, рано или поздно наружу все равно просочилась бы правда о том, кто именно подбросил лезвия. А подбрасывала их сама Марта.

На следующий день, уже после оглашения результатов, после провала вместо ожидаемой победы, Дитрих заявил во всеуслышание, что он не хочет больше оставаться в фигурном катании. Оно для него - пройденный этап. Эва, мать Марты пыталась переубедить его, приводила множество аргументов в пользу того, что Ланцу нужно продолжать, необходимо строить карьеру фигуриста, но он оставался непреклонен.

Он понимал, что подобное поведение показывает его не с лучшей стороны. Это банальная слабость и согласие с поражением, но удар оказался слишком сильным.

Ланц давно подозревал, что однажды Марта не выдержит и устроит ему "веселую жизнь". Но все же искренне верил, что у девушки хватит благоразумия не рубить сук, на котором она сидела. Если бы они выиграли то первенство, она могла бы добиться многого, а так осталась ни с чем. Признанный король льда покинул самопровозглашенную королеву.

Марта встала в пару с Гансом. Но долго они вместе не продержались.

Без Дитриха девушка ничего не стоила. Она была посредственной фигуристкой, о головокружительном успехе в паре с ней не стоило и мечтать.

Штейн быстро сориентировался и вернулся к проверенной партнерше вместо истеричной Марты, считавшей себя центром земли.

Дитриха уговаривали вернуться, но он заявил, что со спортом завязывает и больше никогда, - слышите, никогда, - не встанет на коньки. И не выйдет на лед, даже под страхом смерти.

Сегодня он собирался это обещание нарушить.

Дитрих смотрел на каток, стоя за ограждением. Это было нечто такое привычное, и в то же время совсем чужое. Он успел отвыкнуть от коньков, от скрежета лезвий, разрезающих лед, от того чувства свободы, что появлялось у него раньше, во время тренировок. Это был чужой мир. Но этот мир был вполне доступен. Дитрих понимал, что дверь перед его носом не захлопнута наглухо и не закрыта на ключ, она приоткрыта, и она манит к себе.

Конечно, теперь он не метит в профессионалы, но любителем быть ему никто не запретит.

- Года два на лед не выходила. Если честно, даже не знаю, что из этого получится, - раздался за спиной голос Люси. - Тогда мне казалось, что жить не смогу без льда, а сейчас все уже успокоилось. Я даже не переживаю совсем, глядя, как те, с кем я начинала, постепенно добиваются успеха.

- И совсем им не завидуешь?

- Есть немного. Всё-таки мне хотелось попробовать свои силы в этом виде спорта. Но всё, что у меня было - это пара локальных чемпионатов. На большее я не стала замахиваться.

- Почему? Не считала себя достойной большего?

- "Лореаль. Ведь вы этого достойны", - усмехнулась девушка. - Считала. Но, пожалуй, вся проблема заключена в том, что только я так и считала. Другим я не нравилась, и от меня хотели избавиться. Я ушла. Не думаю, что смогла бы выдержать конкуренцию с ними. Один против всех - звучит гордо, по-геройски. Но в жизни подобный вариант развития событий - это путь в никуда. Одному против толпы не выстоять.

- Знаю. Сам сталкивался с чем-то подобным.

Дитрих поднес к губам трубочку, сделал глоток газировки из бумажного стаканчика.

Люси последовала его примеру.

Вообще-то она думала, что сначала они покатаются, и только потом начнется время задушевных разговоров. Все получилось наоборот. Они разговорились. Сначала о школе, но в этом разговоре не было ничего важного. Просто обсуждения общих знакомых, событий из школьной жизни, некоторое разочарование по поводу того, что каникулы приближаются к своему логическому завершению, а ничего из ранее запланированного так и не удалось воплотить в жизнь.

На самом деле, Люси ненавидела эти планы. Кристина сама сидела и составляла списки дел, которыми дочь должна заниматься на каникулах. Какие книги читать, какие фильмы смотреть, и даже - с какими людьми общаться. Стоило Люси проявить своеволие, как от нее тут же требовали отчетности по всем правилам. Едва ли не по минутам предполагалось рассказывать свои действия.

Кристина была домашним тираном. Она не терпела своеволия. Воспитывала дочь в строгости, искренне считая, что только так можно вырастить достойную представительницу общества, настоящую леди.

Методы воспитания, конечно, тоже оставляли желать лучшего.

На людях они выглядели образцовой семьей, хоть сейчас на обложку журнала, но практически каждому человеку известна истина: иногда за прекрасным фасадом скрыто ужасное наполнение. Примерно так все и обстояло в семье Лайтвуд - Вильямс.

Часто родители хотят для своих детей только лучшего будущего, боятся того, что чада обязательно повторят ошибки их молодости, потому и стараются всячески оградить их от всевозможных угроз извне. Люси предписывалось возвращаться домой до девяти вечера, краситься по минимуму, преимущественно, только тональным кремом и пудрой. Все остальное считалось проявлением распущенности, потому о яркой помаде и прочих косметических средствах речи не было. Во всяком случае, до тех пор, пока Люси не исполнится двадцать один год, и она не станет совершеннолетней. А до тех пор Кристина могла помыкать дочерью, как ей угодно.

История с дневником была, пожалуй, самым безобидным явлением в жизни Лайтвуд. Все остальное - ещё хуже.