Как любой семнадцатилетней девочке, Люси хотелось ходить на свидания, прогуливаться по парку, держась за руки, говорить о какой-нибудь ерунде, пить коктейль из одного стакана, сидя в молодежной кафешке и неловко целоваться. Почему-то ей казалось, что первый поцелуй с другим человеком, не с Паркером, который всегда нападал внезапно, будет именно неловким. Причин для этого было множество. Но самая главная, пожалуй, - то самое правило первого раза, которое распространялось не только на секс, но и на поцелуи. Они всегда получаются специфическими, своеобразными, если можно так выразиться, когда один человек неожиданно понимает, что хочет прикоснуться к другому человеку, но при этом понимает, что есть риск быть отвергнутым. Прикосновение может не понравиться, а потому действует не напористо и грубо, а нежно и осторожно.

Как у многих семнадцатилетних девушек категории "скромница" у Люси не было ничего вышеперечисленного. Ни прогулок, ни коктейлей, ни неловких поцелуев. У нее были только мечты о светлом чувстве, которое однажды настигнет её, но оно почему-то не торопилось к девушке, потерявшись в дороге.

Люси не была ботаником и заучкой. Просто мать держала её в ежовых рукавицах, воспитывала в строгости, и в итоге, когда все девочки уже хотя бы одного ухажера да сменили, у Лайтвуд так никого и не появилось. Она с замиранием сердца слушала рассказы одноклассниц о том, какие заботливые и нежные у них парни, тяжко вздыхала и снова возвращалась к компании своих самых верных друзей, что не способны на предательство и ложь - учебникам. Любовь снова оставалась в стороне.

Что такого интересного было в Дитрихе? Задай девушке такой вопрос, она растерялась бы, потому что свою симпатию объяснить могла, приложив немало усилий.

Он не был красавцем в стандартном понимании этого слова. Все ведь прекрасно понимают, какие стереотипы правят балом и каких парней девушки считают привлекательными. Темные круги под глазами, длинные крашенные волосы, большой рот - это все невозможно было отнести к самым привлекательным аспектам мужской внешности. Когда-то Люси казалось, что её идеал парня ничем не отличается от стандартов красоты многих жительниц планеты - голубоглазый блондин с обворожительной улыбкой, в стильном деловом костюме, и не важно, на чем, хоть на Мерседесе, хоть на коне, хоть вообще пешком передвигающийся. Однако реальность с мечтами разошлась кардинально. Сколько бы блондинов она не встречала, они все, независимо от того, как выглядели их лица, казались излишне слащавыми, приторными, как патока. В них Люси не видела своего человека. Действительно своего, того самого единственного, о котором мечтает любая девушка.

Мать говорила ей, что все это глупости. Не бывает никаких любимых, единственных. Все люди друг друга используют, все хотят друг от друга что-то получить. Любви нет, счастья нет, вообще никаких чувств нет. Все сказки о любви и заботе - это попытки запудрить мозги наивным дурочкам, верящим в светлое чувство. Разочарование обычно бывает излишне болезненным, потому лучше сразу разбить все надежды и жить с реальными взглядами на вещи. Своего рода развенчивание мифа, сродни сказки о существовании Санта-Клауса, которого на самом деле нет, но родители почему-то стараются скрыть от своих отпрысков сей печальный факт. А потом находится в классе один, особенно продвинутый в этом вопросе школьник, заявляет, что Санта-Клаус - выдумка, попытка создать сказку. У многих в такие моменты наступает горькое разочарование.

Вот и Люси мама готовила к дальнейшим разочарованиям, потому усиленно внушала ей мысль: чувства - глупость, любовь - глупость. Нужно жить собой, нужно жить ради себя, а не для кого-то. И только когда научишься ценить себя, будешь любима другими. Все остальное - приходящее. Сегодня есть, завтра нет. Потерять собственное "я", растворившись в ком-то, легко, а вот вновь его обрести и стать полноценной личностью дано далеко не каждому, лишь самым стойким, самым сильным духом.

Девушка внимательно прислушивалась к советам матери, но поступать все равно предпочитала по-своему. Она была мечтательницей, а мечтателям свойственно влюбляться. Только у одних эта любовь яркая, - горит и заставляет сгорать вместе с собой, а у других тихая и незаметная.

Люси был присущ именно второй тип любви. Она не могла набраться смелости, подойти к человеку, который ей нравился и признаться в своей симпатии, а потому продолжала наблюдать. Молча. Так продолжалось до тех пор, пока не начались рождественские каникулы. А потом внезапно пришло осознание того, что она может и хочет сказать новичку, уже достаточно освоившемуся, о своих чувствах. Только вот для этого нужно было отправиться к нему домой. Для нанесения визита нужно было придумать какой-нибудь предлог, но они, как будто сговорившись, не приходили на ум. Те идеи, что возникали, можно было смело отбрасывать, ведь они не несли в себе никакой смысловой нагрузки, только отвлекали от основных мыслей.

Девушка в который раз взбила подушку, стараясь устроиться поудобнее на кровати и решила, что в любом случае отправится завтра домой к Ланцам, пусть даже её не рады будут видеть.

Мы сами - строители своего счастья. И, если на самой начальной стадии опустить руки, решив, "будь, как будет", винить в дальнейших неудачах можно будет только себя, и никого кроме.

* * *

Дитриха разбудил звонок в дверь. Он приоткрыл один глаз, второй, пару минут смотрел в потолок, а потом снова закрыл глаза, засунул голову под подушку и решил, что настойчивому посетителю скоро надоест названивать. В результате, он, посетитель, отправится восвояси.

Но никто не собирался уходить.

- Мам, ну открой уже, а! - недовольно выдал Дитрих. - У меня голова расколется скоро.

- Если мне не изменяет память, дядя с тетей поехали отмечать Рождество с коллегами твоего отца, так что дома только мы, - зевая и время от времени прикрывая рот ладонью, произнесла Керри.

Она была все еще непричесанна, да и, в целом, выглядела сонной. Потянувшись, она посмотрела на брата и произнесла задумчиво:

- Как думаешь, стоит открывать?

- Да.

- А вдруг маньяк? - выдала испуганно девушка, и тут же засмеялась.

- Ну да. Вежливый маньяк, который сначала звонит в двери, а потом приставляет нож к горлу и говорит: "Милостивый сударь, позволите ли вы мне убить вас?", - хмыкнул Дитрих, пытаясь принять сидячее положение.

Получалось с трудом. Больше всего на свете хотелось снова упасть в кровать и проспать до полудня. Как всегда, Дитрих проигнорировал наставление Лоты и лег спать не до двенадцати, а позже. Гораздо позже. На этот раз его внимание привлекла молодежная комедия, которую он пересматривал уже сотни раз, но не удержался и пересмотрел в сто первый. Настроение улучшилось, как всегда, зато веселье пришло снова в ущерб сну.

- Так что будем делать?

- Пойди и открой, если тебе мешает.

- Мне? - удивилась девушка. - Мне нет. А вот тебе точно мешает, но твоя природная лень...

- Я, между прочим, пострадал, защищая твою честь, - выдал Дитрих пафосно. - Вот, видишь? - он с гордостью продемонстрировал начинавший проявляться синяк на лодыжке, с которой сползло одеяло.

- А он, кстати, как?

- Чудесно, - фыркнул Дитрих. - Дуракам всегда везет.

- Знаешь, мне кажется, что надо перед ним извиниться.

- За что? - вытаращил глаза Ланц. - За то, что вы переспали? По-моему, он тебе еще спасибо должен сказать.

- Лучше не надо, - хмыкнула Керри и скрылась за дверью, всем своим видом дав понять, что не собирается продолжать этот разговор. И дверь входную тоже открывать не намерена.

Помянув недобрым словом и наглую родственницу, и её родителей, сваливших свою обузу на чужие плечи, Дитрих все же решил пойти и открыть дверь. От звона в голове уже начинали отбойные молотки бить, и с этим нужно было что-то делать.

Спустившись на первый этаж, он выхватил из валявшегося на кресле вороха своей одежды первые попавшиеся джинсы. На ходу их, надевая, доскакал до входной двери и, не тратя времени на всякие мелочи, по совместительству меры предосторожности, распахнул дверь настежь, произнеся недовольно: