Оптимальный вариант – примерно пять месяцев, почти полгода – срок для выполнения миссии не малый, но и не великий, поспешать во всем надобно!

После недавней бури несколько дней кряду в небе ласково сияло солнышко. Продвигаясь вперед, «посольские» обогнали пару неспешно ползущих купеческих обозов – торговцы ехали недалече, в Булгар-ал-Джедид – Новый Булгар, местными жителями называемый Казан, Казань сиречь.

Имея удобное для торговли месторасположение, сей город, несмотря на многократные разорения ушкуйниками, все время отстраивался вновь, как утверждали жители – «пуще и краше прежнего», и ныне являлся центром ордынской административной области – султаната.

Местный правитель – седобородый старец в огромной белой чалме – принял «московское посольство» радушно, оказывая его номинальному главе, орясине-князю Хряжскому, всевозможнейшее почтение. По нынешним неспокойным временам все татарские мирзы вели себя незаносчиво, ибо неясно было, как лягут кости в дальнейшей жизни Орды, кто станет правителем, кто кого победит? В таких условиях любой друг – посланец Аллаха, пусть даже не друг, а просто – не враг – и то дело.

На обросшего за время пути Горшеню никто не обращал внимания – да и кому какое дело до простого обозника? Разве что начальнику обоза, захудалому боярину Олексе Копытову, коего все так и звали – Копыто. Лет хорошо за сорок, с черной редковатой бородкой, кривобокий, но живенький, боярин казался одним из тех незаменимых людей, про которых все знают, что вор, но без него все дело встанет. Это ведь только так кажется, что с обозом легко управляться, а при нужде поди-ка попробуй! Поди, высчитай, сколько надобно взять с собой запасных полозьев, сколько рогожек, досок, припасов, фуража для коней и прочей тяглой силы. Да еще догадайся – какие сани вперед поставить, а какие, наоборот, никогда на новоснежье не выпускать. Как организовать на ходу ремонт, чтоб обоз зря не беспокоить, как с проводниками да толмачами рассчитываться, как то да се – обоз-то немаленький, дел сыщется много, а Олекса Копытов все те дела накрепко ведал, будто и не боярин вовсе, а какой-нибудь там торговый гость-купец. Сам великий князь московский Василий Копытова хорошо знал, и знал, что ворует, но на все важные дела ставил: боярин Копытов не дурак, лишнего не возьмет, а то, что украдет, при невежде-обознике и так потеряно будет, а может, даже и того больше.

К Горшене, кстати, Копытов благоволил – неплохой из «двойника» оказался плотник, а хороший плотник в обозе никогда лишним не будет. Ну да – бородища клочьями да нестрижен – космы, и нелюдим, молчалив преизрядно – так то и хорошо, что не болтун, языком, что помелом, почем зря не чешет.

Копыто к Горшене – со всем уважением, а вот приказчик обозный, Тимоха Карась – отнюдь нет! Тот все к новому плотнику с претензиями – то не так сделал, это… Неприязнь объяснялась просто – как-то, в Нижнем еще, подкатил Тимоха к Горшене с неким предложением начет санных полозьев – мол, можно ведь их и не из ольхи да березы заготовить, и не из сосны даже, а, скажем, из осины. Осину быстренько нарубим, а ольху да березу… продать – выгодное дело!

От такого «выгодного дела» Горшеня сразу отказался – не ровен час, Копытов прознает, хоть Карась и божился, что нет. А всяко бывает, путь-то долгий – вдруг да что?

– Так ты, ексель-моксель, дурачком-то прикинься! – уже в открытую советовал ушлый приказчик. – Новичок-неумеха – какой с тебя спрос? Да ведь, паря, не за так все. Не за так!

«Не за так» – это, по-тимохиному, выходило в десяток ордынских серебряных монеток – дирхемов, по здравом размышлении – не фиг-то и шиш! Овчинка выделки явно не стоила, Горшеня на нее б и раньше-то не повелся, а уж тем более сейчас, когда сам заозерский князь в тайных покровителях ходит.

Карась, конечно, обиделся, затряс бороденкой своей рыжеватой, глазками поросячьми под белесыми ресницами захлопал, протянул:

– Ну, смотри-и-и-и, ексель-моксель, как бы тебе теперь все боком не вышло.

– Не выйдет! – сказал, как отрезал, плотник.

Да еще с таким видом сказал, что выжига-приказчик, что-то такое нутром почуяв, не стал «наезжать» на Горшеню в открытую, а так, устраивал лишь мелкие пакости, на большие не решаясь. В том, что от него зависело, Карась понемножку подличал – на самые худые работы плотника нового ставил: кого после дневного перехода сани осматривать заставить? Горшеню, конечно же. Кому поломки на ночь глядя править? Ему же, и часто – не в очередь. Горшеня, конечно, мог бы и возмутиться придирками, но князь настрого наказал, «без нужды не высовываться», вот плотник и терпел. Да ведь и можно было терпеть-то – серебра преизрядно за все было обещано, мало того – частью и выплачено уже. Теперь чего ж? Назвался груздем – полезай в кузов.

Вот и в Казани-граде поручил Карась новому обознику очередной ремонт, мелкий, но нудный – там досочку заменить, сям дышло подправить – это покуда все остальные отдыхали-веселились. Расположились обозники на окраинах, в двух караван-сараях – в один не поместились, больно уж людей-коней много, и так-то было тесно, да никто не жаловался – тесно, да тепло, да сытно, пьяно. Князья – и московский, и заозерский – на «посольство» серебришка не пожалели, и корм был, что надо, и питье, особенно здесь вот, в Казани. Воины да обозные, что постарше рангом, в гостевом доме караван-сарая спать полегли, вес ж остальные – во дворе разбили шатры, костры запалили. Горшеня тоже, конечно же, в дом не попал – так, у костерка, плотничал, стучал топорком-стамесочкой, подправлял кое-что.

И, работу вечернюю сладив, в костер дровишек кинул – пусть жарит – да уж и спать в шатер идти собрался, как вдруг…

Показалось, мелькнула по двору чья-то быстрая крадущаяся тень. И главное – что подозрительно-то: если ты здешний – так зачем тебе красться? А если обозный – тем более. У ворот стража выставлена, мало ль, с улицы кто зайдет с намерениями нехорошими – чегой-то украсть, так этот – кто крался – как раз к воротам бросился… Не знает, что там стража? Ну, так словят сейчас, шум поднимут.

Горшеня прислушался: однако же – никакого шума. Наоборот, вроде как посмеялся кто-то… этак задребезжал по-козлиному:

– Дак я и говорю – весело, ексель-моксель!

Тимоха Карась?! Ексель-моксель – его присловье, больше никто так в обозе не говорил. К воротам пошел – просто так, с караульщиками позубоскалить? А почему ж тогда таился – от кого? Явно ведь таился, оглядывался, да вот Горшеню и не приметил – костерок-то притух. Значит, от своих прятался – от Копытова? Что-то такое затеял ушлый приказчик, небось собрался имущество обозное на сторону продать – сейчас вот в ворота шмыгнет, и… Или захотел очередную пакость строптивому плотнику учудить? Может, и так – тогда во все глаза следить-смотреть надобно!

Таясь за шатрами, Горшеня подкрался к воротам, насколько мог, близко, всмотрелся, прислушался – Тимоха о чем-то лениво болтал со стражниками, их беседа иногда прерывалась смехом, не особо сильным, так, похоже, больше из вежливости. Не спешил никуда приказчик, трепал языком да иногда на ворота – зырк-зырк – посматривал, видать, поджидал кого-то. Или времечко выжидал – чтоб какую-нибудь пакость сделать – дышла ножичком поковырять или еще чего нехорошего по плотницкому делу сотворить.

Подумав так, плотник тоже решил подождать, благо спешить-то было некуда, завтра еще в поход выступить не собирались, Корытов сказал, что дня два, а то и три «посольство» в Казани прогужуется – точно.

И снова от ворот послышался смех, а потом чей-то голос что-то прокричал по-татарски… Ага! Вот еще на постоялый двор какие-то гости пришли – на ночь-то глядя. Подозрительно! Хотя с другой стороны – чего подозрительного-то? Когда еще в караван-сарай завернуть, как не ночью?

Вошедшие, впрочем, не очень-то походили на купцов, скорей, на местных мелких бояр или детей боярских – в свете горевшего у ворот костерка хорошо были видны богатые стеганые халаты и привешенные к поясам кинжалы в дорогих золоченых ножнах. Держались гости – а было-то их всего трое – весьма дружелюбно и вообще поведением своим напоминали припозднившихся гуляк – хохотали, пошатывались, то и дело хлопали друг друга по плечам и переходили на русский – видать, специально для обозников: