Сильвейн Рейнард
Инферно Габриеля
Памяти Майи.
Я воскресну.
Гюстав Доре
«Данте и Вергилий переправляются через реку Стикс». 1870
Пролог
Флоренция, 1283 год
Поэт стоял возле моста и смотрел на приближающуюся молодую женщину. Едва он увидел ее большие темные глаза и изящно завитые каштановые волосы, окружающий мир перестал для него существовать.
Поэт не сразу ее узнал. Она была завораживающе красивой, а ее движения – уверенными и грациозными. Но в ее лице и фигуре было нечто, сразу напомнившее ему девушку, в которую когда-то он был без памяти влюблен. Потом жизнь разлучила их, но поэт всегда тосковал по своей возлюбленной Беатриче – его ангелу и музе. Без нее его жизнь сделалась одинокой и никчемной.
«Но благодать моя вернулась вновь», – подумал он.
Женщина была не одна, а с несколькими спутницами. Когда она поравнялась с поэтом, он склонил голову и учтиво поклонился. Он не уповал на то, что его присутствие будет замечено. Она, совершенная и недосягаемая, кареглазый ангел в белоснежных одеждах, и он, заметно старше ее, утративший вкус к жизни, зато хорошо знакомый с нуждой.
Она уже почти прошла мимо, как вдруг опущенные глаза поэта заметили, что изящная туфелька незнакомки замерла рядом с ним. Сердце поэта бешено заколотилось, а сам он, затаив дыхание, с трепетом ждал, что будет дальше. Потом он услышал ее негромкий нежный голос, исполненный доброты. Ошеломленный поэт поднял голову. Их глаза встретились. Сколько лет он мечтал об этом мгновении, но и подумать не мог, что судьба подарит ему счастливую встречу. Он и надеяться не смел быть удостоенным столь теплого приветствия.
Застигнутый врасплох, поэт забормотал какие-то любезности и позволил себе улыбнуться. Он тут же был вознагражден ответной улыбкой своей музы. В его сердце стал разрастаться огонь любви, едва тлевший столько лет, и вдруг превратился в адский пламень.
Увы, их разговор был совсем коротким. Она сказала, что не может задерживать своих спутниц. Поэт склонил голову, прощаясь с нею, а затем долго глядел ей вслед. Надвигавшаяся печаль остужала радость этой нежданной встречи. Поэт думал о том, суждено ли им увидеться снова…
Глава первая
– …Мисс Митчелл? – Голос профессора Габриеля Эмерсона, словно пущенная стрела, пронесся по аудитории и вонзился в миловидную кареглазую девушку, которая сидела на заднем ряду.
Ей было не до слов профессора. Склонив голову, девушка что-то лихорадочно строчила в своей тетради.
И сейчас же все глаза повернулись в ее сторону, увидев бледное лицо, длинные ресницы и тонкие белые пальцы, сжимавшие ручку. Потом те же десять пар глаз вновь уставились на замершего и нахмурившегося профессора. Язвительный тон его голоса совершенно не вязался с красивым, безупречно правильным лицом, большими выразительными глазами и полным ртом. Профессор Эмерсон был чертовски обаятелен, однако его излишняя строгость сейчас играла против него.
Вслед за профессорским вопросом справа от мисс Митчелл послышалось негромкое покашливание. Она повернулась и только сейчас заметила, что на соседнем стуле сидит широкоплечий молодой человек. Он улыбнулся и движением глаз указал на профессора.
Девушка не спешила смотреть в указанном направлении, оттягивала встречу с сердитыми синими глазами, устремленными на нее. Она шумно проглотила скопившуюся слюну.
– Жду вашего ответа на свой вопрос, мисс Митчелл. Если, конечно, вы соблаговолите присоединиться к нашему разговору. – Его голос был таким же ледяным, как и глаза.
Остальные аспиранты ерзали на стульях и переглядывались. На их лицах ясно читался вопрос: «Какая муха его укусила?» Но вслух никто не произнес ни слова. Каждый, кто знаком с аспирантской средой, знает: там вообще стараются не осложнять отношений с преподавателями, не говоря уже о том, чтобы позволить себе какую-нибудь грубость.
Мисс Митчелл открыла рот и тут же закрыла, глядя прямо в немигающие синие глаза. Ее глаза были широко распахнуты, как у испуганной крольчихи.
– Может, английский не ваш родной язык? – насмешливо осведомился профессор Эмерсон.
Черноволосая девушка, сидевшая справа от профессора, подавила смешок, неуклюже превратив его в покашливание. Глаза аспирантов снова повернулись к испуганной крольчихе. Девушка густо покраснела и втянула голову в плечи, сумев наконец выскользнуть из оков профессорского взгляда.
– Похоже, мисс Митчелл обладает редкой способностью присутствовать на двух семинарах сразу. И на втором семинаре ей сейчас намного интереснее, чем у нас. Поскольку я не смею ей мешать, может, кто-то из вас будет так любезен и ответит на мой вопрос?
Красотке справа просто не терпелось ответить. Она мгновенно воспользовалась представившейся возможностью. Повернувшись к профессору Эмерсону, она стала отвечать, причем очень подробно, даже с цитатами из Данте. Их она произносила по-итальянски, жестикулируя, как истая итальянка. Закончив, она насмешливо взглянула в дальний угол аудитории, затем вновь посмотрела на профессора и вздохнула. Во всем этом спектакле не хватало нескольких завершающих движений. Исполнительнице следовало бы подбежать к Эмерсону и начать тереться спиной о профессорскую ногу, показывая свою готовность быть его вечной кисой. Впрочем, такое выражение «кошачьей преданности» вряд ли было бы по достоинству оценено Эмерсоном.
Профессор нахмурился – нахмурился вообще, а не в знак недовольства кем-либо, – повернулся спиной к аудитории и стал что-то писать на доске. Испуганная крольчиха крепилась, чтобы не разреветься, и продолжала строчить у себя в тетради.
Не поворачиваясь к аспирантам, Эмерсон монотонно рассказывал о конфликте между гвельфами и гибеллинами и об отображении этого конфликта в «Божественной комедии». Тем временем на обложке словаря, принадлежавшего испуганной крольчихе, появилась записочка. Мисс Митчелл ее не замечала, пока сосед справа не напомнил о себе новым покашливанием. Она повернулась. Симпатичный парень радостно улыбнулся и кивнул в сторону записочки.
Увидев бумажный квадратик, мисс Митчелл не сразу развернула послание. Убедившись, что профессор Эмерсон целиком погружен в толкование устаревших слов итальянского языка, она быстро переложила записку себе на колени и только там решилась развернуть.
Мисс Митчелл могла не опасаться: этих слов не видел никто. Аспиранты смотрели на Эмерсона. На испуганную крольчиху смотрел лишь ее сосед справа. Прочитав два крамольных слова, девушка покраснела, но уже по-другому. Ее щеки окрасились в розовый цвет. Она улыбнулась. Чуть-чуть, одними губами. И все же это была улыбка.
Потом большие глаза мисс Митчелл переместились на соседа. Парень широко, по-дружески ей улыбнулся.
– Мисс Митчелл, вы находите мои слова смешными?
Карие глаза испуганной крольчихи в ужасе распахнулись, став еще больше. Улыбка ее нового приятеля тут же погасла, а он сам повернулся к профессору. Но мисс Митчелл предпочла не встречаться еще раз с холодными синими глазами ее мучителя. Она опустила голову и принялась кусать нижнюю губу.
– Профессор, это я виноват, – вступился за нее улыбчивый парень. – Я спрашивал у мисс Митчелл, на какой странице мы читаем.
– Весьма странный вопрос, Пол. Особенно для докторанта. Раз вы спросили, отвечаю: мы начали с первой песни. Надеюсь, вы разыщете ее самостоятельно. Вы согласны со мной, мисс Митчелл? – Испуганная крольчиха подняла глаза. Конский хвост, в который были стянуты ее волосы, едва заметно подрагивал. – После занятий зайдите ко мне.
Глава вторая
Семинар закончился. Записку улыбчивого парня Джулия Митчелл запихнула между страницами своего итало-английского словаря. Возможно, по чистой случайности записка оказалась на странице, где было слово «asino».[1]