Мы жили в восточной части Редферна, в десяти минутах от Эвелей-стрит – улицы, где находились самые знаменитые трущобы Австралии. Однажды три года назад, когда я ждал автобус неподалеку от железнодорожной станции Редферн, ко мне подошел контролер, которому я почему-то очень понравился. Он посоветовал мне соблюдать осторожность, особенно если я окажусь на Эвелей-стрит.

– Туда вам можно ехать только с Кури, – доверительно сообщил он.

Я недавно приехал из Англии и слыхом не слыхивал ни о каком Кури. Тогда я подумал, что это такое средство самообороны.

Я часто видел этого контролера, когда переехал в Редферн. У него по-прежнему оставалась масса времени на индивидуальный подход к пассажирам, потому что он ни у кого не спрашивал билета. Люди, сходившие на станции Редферн, никогда не платили за проезд. Если были закрыты запасные ворота, то они лезли через забор. Но запасные ворота чаще всего стояли нараспашку, поэтому в кассе было не очень много клиентов. Надпись «Выхода нет» с таким же успехом могли заменить на «Не разговаривать».

В «Банке Содружества» всегда было полно посетителей, желавших получить пенсию, которая им не полагалась. Однажды вечером я наблюдал, как бледный молодой человек пытался обналичить деньги по чеку, выданному Николя Б. Вилкинсу. Он утверждал, что чек предназначался ему, но он успел поменять имя.

– Но я оставил прежние инициалы, – убеждал он кассира.

– И как же вас зовут теперь? – спросил мужчина в окне.

– Носорог Б. Вилкинс, – с вызовом сказал парень, рассчитывая поддержать таким образом интерес собеседника к разговору.

Я так и не узнал, получил ли Носорог свои наличные, но мне доподлинно известно, что многие посетители покидали банк разочарованными. Гораздо больше денег ходило по рукам на улицах, среди наркоторговцев и владельцев ломбардов.

Недалеко от нашего дома было два театра – «Уличный театр Бивор» на Слурри-хилз и «Независимая комиссия против коррупции». (Собственно, прочему против коррупции, а не «против похоти» или «против лени»?) Ди водила меня на пьесы Шекспира в Биворский театр, а я таскал ее посмотреть, как жуликоватые копы получают по заслугам в «Коррупции». Я был очень удивлен тем, как работает полиция Нового Южного Уэльса – наркоотдел продавал наркотики, отдел по ограблениям совершал или санкционировал вооруженные ограбления, а убойный отдел специализировался по убийствам. Как будто их сотрудники буквально понимали названия своих отделов.

В Редферне я узнал, что, если мужчина обращается к тебе «брат», он чего-то от тебя хочет. (Это справедливо, даже если речь идет о твоем биологическом брате.) Уличные «братья» часто обращались ко мне за сигареткой, реже – за денежкой, а однажды попросили дать откусить от моей шавермы. Наиболее убедительным мне показался один профессионал, основательно потрепанный неблагоприятным климатом. Он сказал:

– Вот посмотри – я черный, а ты белый. – Он не побоялся такого противопоставления и добавил: – Одолжи нам сорок центов.

Я протянул ему пятидесяти центовую монету.

– Одолжи доллар, – потребовал он тогда.

Овощи я покупал в самозваном «супермаркете» напротив «Виндзорских квартир». На кассе сидел Салем – гигант из Ливана, обладатель аристократичного выражения лица. С окружающим миром Салем общался посредством едва заметных движений бровей, и довольно долго я полагал, что единственными словами, которые он мог сказать по-английски, были «Нужен маленький полиэтиленовый пакет?».

Когда я пришел покупать цветы для Ди, он не на шутку разволновался и спросил:

– Неприятности у тебя?

Я улыбнулся, отрицательно покачал головой (хотя неприятностей у меня было предостаточно) и поспешил домой, чтобы рассказать Ди о том, как мы с Салемом сломали лед непонимания.

Спустя неделю я пошел купить пару килограммов картошки.

– Неприятности у тебя? – снова спросил Салем.

План Рафа, по которому я должен был сразиться с Костей Цзю, был чарующе прост.

– Ты сможешь достать его хорошим ударом справа, – объяснял он мне. – А когда он подойдет пожать тебе руку, пни его исподтишка и падай на пол – он не посмеет пнуть тебя в ответ.

Цзю – русский боксер – недавно переехал в Австралию. Он провел двести семьдесят любительских поединков, из которых в двухстах пятидесяти девяти одержал победу, и одиннадцать профессиональных боев – без поражений или ничьих. Он часто получал авансы как будущий самый молодой чемпион мира в самой непонятной весовой категории и в итоге стал одним из величайших чемпионов своего времени.

Боксеры вроде Цзю – редкие гости в Австралии. Он настоящий артист, трюкач, танцор на ринге. Он выбирает мишень и наносит по ней удар – в живот, грудную клетку, скулу, нижнюю челюсть – как если бы перед ним была панель управления. Он наносит удары, а сам фантастически умудряется избегать их, при этом внешне кажется, что он вообще не старается защитить себя. Он обладает силой тяжеловеса и скоростью легкого бойца. Цзю великолепен. В 1993 году он был одним из лучших боксеров планеты, а я одним из худших, и почему-то я решил, что мне предстоит сразиться с ним.

Цзю родился в городе Серове на Урале, он наполовину кореец, а наполовину сибиряк. В двадцать четыре года он был вне времени и вне пространства, у него было тело школьника, лицо эльфа и улыбка деспота. Костя носил косичку, которая начиналась от макушки и опускалась до уровня плеч, как у молодого Чингисхана. Его тренировал Джонни Льюис в Ньютоне. Члены его фанклуба отращивали такие же косички, тренировались вместе с ним и старались соответствовать бешеному темпу, в котором работал Цзю. Он был красив, харизматичен, сдержан, вежлив и патологически крут. Каждый хотел быть им. Никто не хотел быть мной.

Все идиоты, бывшие спортсмены, чокнутые и неудачники идут в боксерские залы с единственной надеждой – провести несколько раундов с настоящим соперником, чтобы потом было что вешать на уши собутыльников в предрассветный час. Их скоренько выпроваживают, конечно, если они не из газеты или журнала.

Цзю и Льюис оказали мне любезность и позволили прервать их тренировку, надеть перчатки и вылезти на ринг вместе с человеком, которому оставалось провести всего два боя до завоевания первого мирового титула. Цзю выскочил на ринг так, как делал это всегда, – перепрыгнув через канаты. Я осторожно раздвинул два нижних каната и пролез между ними.

– Ты должен быть уверенным, когда идешь на бой, – сказал он мне и показал перчаткой на голову, – ты выигрываешь здесь. Если он хороший боец, ты должен уважать его, но не бояться. Никогда. Мой тренер научил меня никогда не бояться. Я помню, когда я был маленьким, я проиграл схватку. Я заплакал. Мой тренер сказал: «Ты проиграл сегодня, он проиграет завтра…» Но я думаю, ты знаешь об этом, – и добавил: – думаю, знаешь.

Цзю не понимал, чего я от него хотел. Его английский не отличался правильностью. Сперва Костя начал позировать для фотосъемки, а я стал на него нападать. Увидев, что я в самом деле хочу по нему попасть, он поднял руки над головой и позволил мне пару раз ударить по своему накачанному прессу. После этого акта самолюбования он взмахнул рукой – не могу точно сказать какой – и послал меня в полет через весь ринг на канаты чем-то, что по ощущениям напоминало либо апперкот, либо пригородный поезд. Как бы то ни было, я ничего не успел увидеть, и мне казалось, будто я сам наскочил на этот апперкот-поезд. Через девятнадцать секунд после начала поединка я, задыхаясь, упал на колени.

Я спросил Цзю, что мне сделать, чтобы улучшить свой стиль. Он ответил:

– Научись наносить удары.

На автостоянке я решил передохнуть и затянулся сигаретой. Внезапно бок пронзила ужасная боль. Я проверил, нет ли там синяка, но все было в порядке. На следующее утро боль еще не ушла, и, сидя на балконе, я заметил, что могу затянуться не глубже глотки. Если я пытался втянуть дым поглубже, появлялось ощущение, словно Цзю вновь показывает, как надо наносить удары.