Но, несмотря на то что Ярослава, правда, вовсе не за общительность, тоже знали очень многие казаки, этим двум самым известным людям в войске все никак не удавалось даже поговорить друг с другом. Григорий очень многое знал про Ярослава, Ярослав был наслышан про Григория, но дальше этого дело не продвигалось.

Однако Отрепьеву и Евсееву все-таки суждено было познакомиться.

Ярослав все еще недоумевал, зачем же Герасим вызвал его в такую рань, когда в дверях чуть не столкнулся с новичком, которого тоже ждал Евангелик, и к атаману они вошли почти одновременно.

– Хорошо, что вы пришли вместе, – после теплого приветствия сказал Герасим казакам, а затем обратился уже к Ярославу.

– Вместо покойного Павла теперь у тебя под началом будет Григорий Отрепьев, – и после этих слов атамана Ярыш и Гришка одновременно изучающе посмотрели друг на друга.

– Он уже побывал у Наливайко, – продолжал Герасим, – но тебе, Ярослав, все же предстоит обучить его кое-чему еще.

Ярослав представил себе, как, наверное, Данило недавно «крестил» новичка, но, сдерживая усмешку, в знак согласия кивнул головой.

– А ты, Григорий, помимо меня будешь во всем подчиняться Ярославу, – добавил уже Отрепьеву Евангелик, и направился к выходу, давая понять, что на этом разговор закончен.

Вот уж не думал Герасим, что, переведя Гришку под начало Ярослава, этим самым он создаст в войске самый лихой отряд. Но прежде чем это случилось, Ярослав и Григорий долго присматривались друг к другу.

В конце концов, Евсеев и Отрепьев нашли-таки общий язык, а случилось это по нескольким причинам. У Ярослава еще свежи были в памяти свои собственные муки, когда все войско смеялось то над одним промахом Ярыша, то над другим, и невольно он проникся к новичку сочувствием, прекрасно понимая его состояние. Кроме того, на Евсеева подействовало очарование этого невзрачного с первого взгляда человека, и старшина потихоньку стал с Григорием более откровенен.

Григорий же был искренне благодарен Евсееву за заботу, которой старшина мог и не проявлять, и то ли сказалось то, что оба казака были одногодками, то ли было у них что-то общее в характере, только Отрепьев тоже привязался к Ярославу.

День за днем пролетали в непрестанных разъездах, и все это время Ярослав и Григорий проводили бок о бок, вместе выполняя приказы Герасима. Евсеев то словом, то делом во многом помогал своему подчиненному, и вскоре у старшины не было причин беспокоиться за новичка. Однако, исполняя пожелание Евангелика обучить Отрепьева тому, что он еще не постиг, Ярослав и сам кое-чему у него учился.

Во всем войске до сих пор Ярыш был, пожалуй, единственным человеком, который когда-то видал лучшую жизнь, потому никто из казаков не мог сравниться с его прежними друзьями. Несмотря на то что Евсеева уважали и ценили, несмотря на то что он все-таки научился за это время иметь дело с кем угодно, Ярослав искренне так ни к кому и не привязался.

И вот теперь Евсеев, кажется, нашел того, с кем ему было столь же легко общаться, как и с прежними товарищами.

Отрепьев, в свою очередь, тоже понял, что Ярослав, может быть, единственный во всем войске стоящий человек, и оба казака сдружились.

Прошло совсем немного времени, когда Григорий окончательно обвык среди казаков, и с тех пор никто и помыслить себе не мог, чтобы Ярыш и Гришка затевали какое-нибудь дело порознь. Стоило кому-то увидеть Ярослава, и было ясно, что Гришка где-то рядом.

После того как Ярослав наконец нашел среди казаков родственную душу, оба друга прославились на все войско. Конечно, Ярослава и без того хорошо все знали, однако до сих пор он никогда не совершал столько «подвигов». Казакам казалось, будто сам бес вселился в Ярыша – если и до сих пор его нельзя было обвинить в трусости, то теперь он просто бесчинствовал.

Даже опытные казаки изумлялись тому, что по службе совершали Ярыш с Гришкой, а уж от того, что они вытворяли в стане в свободное время, волосы на голове начинали шевелиться! И только один человек в войске не изумлялся странным поступкам переменившегося Ярослава – еще когда чуть ли ни за руку Герасим привел Евсеева в стан, он знал, что скрывается за хлипкой юношеской наружностью.

Но, несмотря на то, что Отрепьев и Евсеев искренне привязались друг к другу, дружба эта все-таки больше изменила Ярослава, и Герасим даже не догадывался, что, может быть, впервые в жизни ему пришлось просчитаться. Не так прост был Гришка, как это казалось, и вскоре это предстояло узнать всему войску…

Словно капельки в дождь, один за другим летели дни, и не успел Ярослав оглянуться, как наступила пасмурная осень. Третий день, не переставая, шел ливень, словно пытаясь утопить Запорожье, и за этой сплошной водной стеной почти что в двух шагах от себя ничего невозможно было различить.

Никаких приказаний от Герасима не было: грязь была такая, что в ней, наверное, с легкостью можно было увязнуть по самые уши, так что в такую погоду вряд ли кому пришло бы в голову даже нос высунуть за порог. И казаки не стали исключением: уныло сидели они в своих жилищах, собравшись где по несколько человек, а где чуть ли ни всем отрядом, и даже распитие горелки не приносило обычной радости.

В этот раз Ярослав не стал присоединяться к кому-то из отряда: вчера он здорово перестарался, не в меру употребив этого напитка, и теперь восстанавливал силы после жуткого похмелья. «Гришка вряд ли придет», – с сожалением подумал Ярыш: Отрепьев пил тогда вместе с Ярославом, и, кажется, даже больше него.

Однако Евсеев недооценил своего друга – несмотря на ливень и недавнюю попойку, Гришка пришел, и, судя по его чуть ли ни сияющему лицу, вовсе не чувствовал необходимости в отдыхе.

– Слушай, Ярыш, – поздоровавшись, серьезно обратился Григорий к старшине, – у меня к тебе разговорчик есть.

– Ну? – кивнув головой, удивленно спросил Евсеев.

– Ярослав, а ведь ты совсем не похож на всех остальных казаков. Что же тебя здесь держит?

– Да и ты не похож, а тоже тут оказался, – немного замявшись, ответил Ярыш – до сих пор друзья никогда не касались в разговоре дел давно прошедших.

Герасим так никому и не рассказал, где он откопал такой клад для всего войска, потому никто даже не догадывался, что вынудило Ярослава пойти в казаки. Единственное, что было известно о прошлом Евсеева, так это то, что жил он когда-то в Угличе – сам как-то сболтнул, будучи еще под началом у Наливайко.

Ярослав не любил возвращаться к этой теме, и даже Гришке так до сих пор и не обмолвился ни одним словом о том, что было до того, как вместе с Герасимом он въехал в казачий стан, оттого сейчас и замялся.

– А ведь я, Ярыш, не случайно здесь оказался, – исподтишка начал беседу Григорий. – Не голод и не лихая судьба завела меня к казакам – по доброй воле я сюда пожаловал. Вот только, – Отрепьев упор посмотрел на Евсеева, – не собираюсь я здесь долго засиживаться. Если бы знал я наверняка, что и для тебя счастье не в казачьей жизни, предложил бы кое-что получше…

– Как я в казаках оказался? Долгая эта история… – приняв решение, после долгого молчания ответил Ярослав.

– Да спешить-то некуда, – все равно на дворе Бог весть что творится. А это – чтоб легче говорилось, – доставая из-за пазухи бутыль, добавил Гришка, и, несмотря на все отговорки Евсеева, все-таки склонил его к тому, чтобы немного выпить.

Ярослав как можно короче начал рассказывать о своей прошлой жизни, но, по мере того, как убавлялась горелка, Евсеев скрытничал все меньше и меньше. Ничем не приукрасил свою историю Ярыш, все время говоря только правду: и то, что произошло в Угличе, и то, что совсем не так представлял он себе казачью жизнь, и отнюдь не расстроится, если придется с ней расстаться. Ярослав рассказал другу даже про то, что хочет вернуться в Углич.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.