Приятели поэта сидели в гостиной, ведя беседу с Уильямом Лэмом, который явно торопился куда-то, потому что заметно обрадовался:

— А вот и Каролина! Дорогая, ты развлечешь наших гостей беседой, меня уже ждут.

— Да, конечно. — Каролина привычно подставила щеку для поцелуя, Роджерс и Мур были привычными гостями в этом доме, а потому перед ними можно было изображать счастливую семейную пару.

Глядя на чету Лэм, Роджерс иногда задумывался: действительно ли Уильям и Каролина довольны друг дружкой или это игра, вошедшая уже в кровь и плоть и ставшая настолько привычной, что в нее играют даже в супружеской спальне? Похоже, первое. Роджерс знал, что они поженились если не по взаимной любви, то по согласию, что Уильям точно любит свою беспокойную супругу и прощает Каролине ее мимолетные увлечения, делая вид, что все они происходят с его согласия.

Супруг удалился, а в гостиной пошел разговор, конечно, о Байроне! В том сезоне ни о ком другом и ни о чем другом не говорили.

Каролине очень хотелось поговорить о своем увлечении, но она сидела словно на иголках, потому что после верховой прогулки очень хотелось привести себя в порядок. Однако оставить гостей было некрасиво. И вдруг…

— Лорд Байрон!

Вот тут Каролина все же не выдержала:

— Ах, займите своего друга на минуту, я переоденусь и умоюсь после прогулки! Извинитесь за меня, пожалуйста.

Когда Байрон, прихрамывая, вошел в гостиную, то, к своему изумлению, застал там не прелестную хозяйку, а собственных приятелей, давившихся от смеха.

— А леди Каролина?..

— Сейчас будет. Присаживайся и жди!

Когда Каролина с извинениями вернулась в гостиную, втайне беспокоясь, чтобы все три приятеля не покинули ее за это время, Роджерс усмехнулся:

— Вы счастливый человек, лорд Байрон. Леди Каролина сидела здесь с нами замарашкой, но стоило услышать о вашем приезде, как она умчалась приводить свою красоту в порядок. Мы с Муром не стоили таких забот.

Каролина метнула на Роджерса испепеляющий взгляд, обещавший навсегда закрыть двери Мельбурн-Хаус перед болтуном, и извинилась за свое невольное отсутствие:

— Прошу простить, я действительно удалилась, чтобы переодеться, поскольку была в амазонке после верховой прогулки. Но мистер Роджерс несправедлив, я никогда не бываю замарашкой!

Роджерс склонился над ее рукой:

— Надеюсь, богиня, вы не откажете мне от дома из-за такой бестактности? Умоляю простить.

Выручило их объявление об очередных визитерах. Роджерс попросил:

— Разрешите откланяться?

Следом подошел к руке и Мур с тем же вопросом. Каролина с досадой закусила губу: если уедет и Байрон, то кто знает, придет ли он еще раз? Но Байрон, в свою очередь подойдя к руке хозяйки, воспользовался тем, что приятели были уже у двери, а новые гости пока не вошли, тихонько посетовал:

— Вокруг вас тоже толпа. Могу я приехать, когда вы будете одна?

— Сегодня в восемь.

Он лишь согласно склонил голову.

Теперь Каролине было наплевать на Роджерса и Мура, а ведь у нее мелькнула мысль в качестве наказания за бестактность потребовать от Роджерса привезти Байрона с визитом еще раз и в более подходящее время.

Байрон действительно приехал в восемь, но обедать категорически отказался, сказав, что не ест ничего, кроме бисквитов и газированной воды. Каролина тут же распорядилась принести и то, и другое, но снова последовал отказ, якобы гость уже сыт и просто подождет, пока хозяева насытятся.

Каролина немедленно сделала вид, что сегодня с утра страдает отсутствием аппетита, хотя в действительности как раз страдала от невозможности поесть. Она успела взять в рот лакричный леденец и довольствовалась этим. Позже бедная женщина порадовалась, что не уселась вопреки отказам гостя за стол. Оказывается, Байрон не выносил вида жующих женщин, считая, что им позволительно потреблять лишь омаров и шампанское.

Откуда столь странное представление, не мог бы ответить и он сам, но вид женских челюстей, перемалывающих даже нежное суфле, вызывал у него отвращение.

«Как же он будет смотреть на жующую супругу?!» — мысленно ужаснулась Каролина, но тут же успокоила сама себя, что, влюбившись, поэт непременно простит возлюбленной и более явные «грехи», чем поглощение пищи.

В тот вечер повар предложил кусочки цыпленка в винно-сливочном соусе, завернутые в тоненькие, почти прозрачные блинчики, также тонко нарезанный деревенский бекон, бараньи отбивные, треску со сливками, форель, посыпанную укропом и щедро сбрызнутую лимонным соком, тушенную в белом вине лососину на ложе из зелени, фрукты и небольшие пирожные — миндальные, медовые и с корицей.

Но как бы ни была голодна леди Лэм, она быстро забыла и умопомрачительные запахи, несущиеся из столовой, и свой голод, была совершенно очарована поэтом и готова ради общения с ним голодать, однако не представляла, как быть с остальными обитателями Мельбурн-Хаус, все же в восемь вечера у них обычно собиралось изысканное общество и поглощало не только омаров с шампанским.

Выход нашелся быстро, Байрон предпочел бы посещать дом в утренние часы, но так, чтобы у хозяйки не толпились гости. Мало того, из-за своей хромоты Байрон не танцевал и не слишком любил вид кружащихся в танце, особенно в вальсе, пар. Сидеть же со старушками в стороне, наблюдая чужую грацию и тихо страдая, ему было невыносимо.

И леди Каролина Лэм, обожавшая балы и гостей с роскошными обедами, отказалась от всего! Следующие девять месяцев почти единственным гостем Мельбурн-Хаус был лорд Байрон, который приезжал к одиннадцати и уезжал едва ли не за полночь! Двери роскошного особняка Мельбурнов закрылись перед завсегдатаями ради общения Каролины с поэтом, она не принимала даже его собственных приятелей — Роджерса и Мура! Знаменитый своими балами и приемами Мельбурн-Хаус теперь по вечерам был темен и тих.

В первый же вечер, проводив Байрона и будучи под впечатлением от беседы с ним, Каролина нашла в себе мужество отправиться к мужу. Уильям Лэм сидел в библиотеке, лениво перелистывая большой альбом об охоте.

— Уильям…

— Да, дорогая…

— Сегодня у нас весь вечер был лорд Байрон.

— Я знаю. Я не хотел мешать вашей беседе, потому сразу прошел в библиотеку.

— Мы очень долго беседовали…

— Да, наверное, было интересно?

— О, да, он рассказывал о проклятье, тяготеющем над его родом, о своем путешествии по Востоку…

Каролина говорила и говорила, через мгновение словно забыв о муже, глаза ее блестели. Уильям не мог не понять, что жена увлечена поэтом, но не видел в этом ничего страшного. Байрон нравился и ему самому тоже.

— Уильям, я хотела бы, чтобы и ты беседовал с лордом Байроном хоть изредка.

Лэм подумал: «Наблюдать, как супруга влюбленно смотрит на другого, пусть и знаменитого поэта? Увольте», но сказал иное:

— Если у меня будет такая возможность. Но мне не слишком нравится Восток, я не понимаю, почему женщины восхищаются рассказами лорда Байрона о превосходстве мужчин в тех странах, где он побывал. Женщина-рабыня, разве это вас прельщает?

— Влюбленная женщина готова стать рабыней.

— Это я вижу, — тихо пробурчал Уильям.

— Уильям, лорд Байрон решил навещать нас по утрам. Ты не против?

— Но по утрам у тебя всегда много других гостей. И почему ты спрашиваешь? Разве я когда-то запрещал тебе общаться с интересными людьми? Постарайся только не давать повода для сплетен и дурных разговоров.

— Ах, это? Но ты же знаешь наших дам, достаточно будет нескольких появлений лорда Байрона в нашем доме, чтобы все решили, что он мой любовник.

Лэм уже понимал, что именно так и скажут, мало того, это будет правда. Но Каролина так легко влюблялась, что пока действительно опасности не предвиделось. И все же он подумал, что нужно посоветоваться с матерью.

— Я постараюсь присутствовать при ваших беседах, чтобы эти слухи рассеялись, но мне бы не хотелось мешать, возможно, мое присутствие будет стеснять лорда Байрона.