Когда она умрет, Гога искренно поплачет и быстро утешится.

В Заревшане ей устроили бы красивые похороны, с публикацией некролога в районной газете, с почетным караулом в Доме санпросвещения, с речами и стихами. А здесь похоронят как обыкновенную старушку, и только из уважения к Гоге, может быть, придут его товарищи — врачи…

А ведь она была главным педиатром целого округа! За двадцать лет ни разу не допустила развития эпидемий, год от года снижала детскую смертность. Была депутатом райсовета, к ее словам прислушивались и в райкоме, и даже в обкоме…

А какой у нее был дом, какая она была хозяйка…

Не забыть, как после республиканской конференции педиатров, которая проходила в Заревшане, председательствовавший доктор Мустафаев в конце заседания объявил:

— А сейчас все идем к Елене Карповне пить чай.

Она сперва испугалась — ведь не готовилась принять столько гостей. Но он успокоил — только чай, всем пить хочется. Только чай с сахаром.

В таких делах покойный муж был незаменимым помощником. В полчаса все организовал. Вскипятили пять самоваров, составили столы. Скатерти у Елены Карповны были очень красивые, сервизной посуды хватило на тридцать человек. А варенья она выставила на стол пять сортов! Три белых — черешню, баклажаны, абрикосы и два красных — вишню и ежевику. Только разлили чай — принесли от соседей свежеиспеченный лаваш. Все искренне веселились, пели, танцевали и благодарили ее за чудесно проведенное время.

Елена Карповна перенеслась душой в тот золотисто-медвяный вечер своего прошлого и не обращала внимания на высокую тоненькую женщину в брючном костюме, которая остановилась около скамейки.

— Вы меня не узнаете? — спросила женщина. — Или, может, не хотите узнавать? Тогда, конечно, извиняюсь…

Не так уж много лет прошло, чтобы Елена Карповна забыла свою первую невестку. Конечно, время за два года производит перемены даже в молодых лицах. Но Надя не изменилась. Та же легкая фигурка, те же распущенные по плечам волосы. Только рот потерял детскую припухлость и глаза стали настороженней. Хорошенькая женщина, из тех, кому можно носить узкие брюки.

— Почему же не узнаю? Здравствуй, Надя.

Два года назад Елена Карповна часто произносила про себя уничтожающие обвинительные речи, обращенные к Наде. Но этот гнев остыл, слова сейчас ничего не изменят, ничего не вернут. Прежней ненависти Елена Карповна к этой девочке не испытывала.

Надя бочком примостилась на краешке скамьи.

— Ну, как ты живешь? — спросила Елена Карповна.

— Нормально. Живу с мамой. В личной жизни у меня перемен нет. Намечается кое-что, но пока неопределенно.

Елена Карповна усмехнулась про себя. Бедная девочка, будь молодой и красивой хоть сто лет, все равно не найдешь ты такого мужа, как Гога! Упустила ты свое счастье!

— По-прежнему в библиотеке работаешь?

— Я в настоящее время, признаться, нигде не работаю. Один знакомый летчик обещал меня стюардессой устроить. Вы же, наверно, помните, как я всегда стремилась путешествовать?

— Стюардессам, кажется, надо иностранные языки знать?

— Это на международных линиях. Туда вообще труднее устроиться. Мне пока бы на местных линиях полетать. Но у меня большая неприятность оказалась. Я как раз хотела с врачами посоветоваться, а тут вас встретила. Может, вы мне что подскажете…

— Я детский врач.

— Это все равно. Мой организм, оказывается, самолета совершенно ни на дух не переносит. В момент укачиваюсь. Прямо наизнанку выворачивает. Какая уж тут работа, одна мечта поскорее приземлиться.

— Значит, у тебя вестибулярный аппарат не в порядке.

— А исправить никак нельзя? Хоть операцией?

— Вряд ли. Медикаменты разные есть, пипольфен, например, аэрон…

— Это мне не годится. От пипольфена спят, а мне в воздухе работать надо. Водичку минеральную разносить, конфетки мятные. Это надо же, чтобы у меня оказался такой дурацкий аппарат! В последнее время даже, как в небе заслышу самолет, так мне сразу тошно.

— Да, не повезло тебе, — сказала Елена Карповна почти с сочувствием.

— Я вообще в жизни невезучая. Правду говорят — не родись красивой, а родись счастливой.

Они помолчали.

— А как Гога живет?

Голос благоразумия продиктовал Елене Карповне сдержанный ответ:

— Ничего, хорошо, спасибо.

— Он теперь жену взял из вашей нации и с высшим. Теперь уж, наверное, ваша душенька довольна.

— Для меня важно — какой человек. Для меня ни национальность, ни образование роли не играют. Душа должна быть.

— Это только так говорится! — несогласно отозвалась Надя. — К примеру, с чего бы вам со мной не жить? Я вам не грубила, ни в чем не мешала. А вы меня сколько раз шпыняли: «Ты наших обычаев понять не можешь!» Новая невестка небось все понимает.

Елене Карповне вдруг показалось, что с наивной Надей действительно легче жилось. Надя вся нараспашку, с ней не надо было так считаться, как со скрытной, сдержанной Лилей.

— Моя невестка из тех, кто мягко стелет, да жестко спать, — вырвалось у Елены Карповны.

— Ай-ай-ай, значит, притесняет вас? У нее ведь характер еще тот! На работе ее никто не любит. Это не то что я. Ничего не требовала. Есть что поесть — мне и ладно. Нет — тоже обойдусь. А теперь Гога все дежурства подбирает. Конечно, ей не хватает, даром что сама врач, да и не сказать молоденькая, четвертый десяток пошел…

Елена Карповна как-то не осмыслила источника осведомленности Нади. Ее больно поразило, что Гога «подбирает» дежурства. В последние месяцы он не брал ни копейки из ее пенсии. Конечно, это делалось по наущению Лили, но Елена Карповна не огорчалась. Она решила откладывать деньги на выходной костюм и пальто для своего сына. А теперь оказалось, что ее бедный мальчик изнуряет себя работой.

— Она покупает французские духи. Конечно, на это никакой зарплаты не хватит, — сказала она с жестокой горечью. — Гога попал под каблук и пляшет под ее дудку.

— Я французских духов сроду не имела. Я вообще жила три года — тряпки приличной не купила. Даже шубу себе не справила.

Елена Карповна вела свое:

— Я человек самостоятельный. У меня все есть. Я ни в чем от них не завишу. Мне только внимание дорого. Я хочу, чтобы со мной считались. Вместо того чтобы отдыхать, она Гогу по субботам к своей сестре увозит. До поздней ночи там его держит, а мать тем временем одна в четырех стенах должна сидеть. Она ни с чем не считается!

— Стерва какая-то, — сказала Надя.

А Елена Карповна уже не могла остановиться:

— У Гоги, ты сама знаешь, слишком мягкий характер. Он мне сказал — надо терпеть, мама, не разводиться же мне во второй раз.

В эту минуту Елена Карповна даже не осознавала, что выдает желаемое за правду.

— Ну, со мной он не был такой мягкий! — обиженно вспомнила Надя. — Чуть услышал какую-то сплетню, так сразу же на развод подал. Моя подруга специально приезжала, доказывала, что я у нее ночевала, а он поверил каким-то очевидцам, будто я в ресторане с каким-то военным была. Ну, а если и была, что тут такого? А ночевала у подруги. Я Гоге так и сказала на прощанье: «Больше ты не найдешь такую дуру, как я. Учти! Я у тебя ничего не требовала!»

— Правда, — подтвердила Елена Карповна, — ты была нетребовательная.

Она словно забыла о своих деньгах, которые Надя бессовестно взяла за квартиру. И когда, прощаясь, Надя подставила щеку, Елена Карповна поцеловала ее и даже прослезилась.

Домой она шла с неосознанным тревожным чувством. Что-то вышло не так. Это ощущение душевной неустроенности почему-то заставило ее перемыть оставленную с вечера посуду и даже подмести кухню, чего она никогда раньше не делала.

Женщина рожала красиво, как, по справедливости, должны бы рожать все женщины. Она не мучилась, не кричала. Когда потуги охватывали ее молодое тело, она впивалась руками в краешки стола и напрягалась изо всех сил, так что по животу пробегали сокращающиеся мышцы. В эти секунды она стискивала зубы, и из ее груди вырывался не болезненный стон, а мощное трудовое кряхтенье. Потом, в короткое время перерыва, она откидывалась, расслаблялась и отдыхала, закрыв глаза.