Пилюгин ядовито усмехнулся:

— Ты только посмотри на них, какие гуманные, сердобольные ребята — чего только не придумают, чтобы только от работы отлынивать.

— Да мы от всей души, Михаил Геннадьевич… — протянул Голубев.

— Марш на задания, комсомольцы-добровольцы! — рявкнул Пилюгин. — И чтобы я больше о моем сыне звука не слышал! Ишь, сачки…

Когда оперативники разошлись, Пилюгин достал мобильник и набрал номер:

— Полина, ты? Ну да, я это… несчастный папаша… Как там дома? С Мишкой все нормально? Ну и ладушки… Ребятки из школы не пришли? Ах пришли? — Пилюгин заулыбался. — Пожрать там чего-нибудь для них найдется?.. Тебе это надо? А хочешь, вместе поедем? Я зачем? Ну, за компанию. Да не буду я тебя третировать, поговорим спокойно… Ну ладно тебе брыкаться! Давай вместе сгоняем, лады? Хочу наедине с тобой побыть, без ребят, без маленького Мишки… просто поговорить… Спасибо, Полина Ивановна. Я подъеду. А ребятам скажи, что я приказал сидеть с малышом и — ни шагу в сторону!

— Когда сказала, что уходишь по делам, базара не было? — спрашивал Пилюгин, крутя баранку.

— Да нет… хотя, мне кажется, Галка напряглась.

— То есть? — глянул на Полину Пилюгин.

— Она устала быть нянькой, — сказала Полина. — Реально устала. И ее можно понять — ведь так много хочется. В кино хочется, на дискотеку… с подружками погулять… но есть маленький братик, с ним нужно быть каждую минуту и поэтому от всего другого нужно отказываться.

— Нет, Галчонок у меня девчонка правильная, она все понимает. Ее бабка покойная воспитывала.

— Как же она ее так особенно воспитывала?

— Да ничего особенного. Просто с пеленок ей внушала, что самое главное в жизни человека — это семья: мать, отец, братья и сестры. Семья, понимаешь? Мы же совсем другие, а раньше… Бабка всех своих родственников, даже самых дальних, по именам и отчествам знала. Перед каждым праздником кучу открыток покупала и садилась писать поздравления.

— За ребенком ходить — не открытки писать, Михаил Геннадьевич. А когда меня не будет, все ведь на Галкины плечи ляжет — тогда она точно долго не выдержит…

— Что значит «тебя не будет»? — резко спросил Пилюгин.

— Это значит, что после суда я должна буду отбывать срок наказания… далеко отсюда. Так что, звони в Питер, умоляй сестру, чтобы приехала. Иначе пропадешь, майор.

— Ты меня хоть бы раз по имени назвала, что ли? Без отчества и звания, — буркнул Пилюгин.

— Думаешь, легче станет?

— Мне теперь легче никогда не станет…

Они свернули в проулок между высотными домами и неторопливо направились к дому Полины, не заметив, что с другой стороны спортплощадки стоял джип, в котором сидел Валерий Чистов. Он курил и наблюдал за Пилюгиным и Полиной.

Они уже подходили к дому, когда во дворе появился Муравьев со своей новой собакой. За его спиной маячил охранник Заур. За несколько шагов Муравьев, узнав Пилюгина, заулыбался, громко сказал:

— Рад встрече, майор.

— Новая собака? — спросил Пилюгин.

— Новая, — с гордостью ответил Муравьев. — Уже натаскиваю с кинологом. Мощная псина. Нравится? Боец будет не хуже прежнего!

— Почему без намордника? — спросил Пилюгин.

— Молодой совсем, а смотри, какие клыки, — Муравьев двумя пальцами приподнял брылья собаки, обнажив два длинных и острых, как ножи, бело-сахарных клыка.

— Почему без намордника, я тебя спрашиваю? — повысил голос Пилюгин.

— Чего-о? Не борзей, майор, не надо. Собака на поводке, — Муравьев разогнулся, с улыбкой оглядел Полину. — Роскошная пара. Следователь и подследственная… А вы, я вижу, уже полюбили друг друга?

Полина молчала, с ненавистью смотрела на Муравьева.

— Я спрашиваю, почему собака без намордника? — едва сдерживая ярость, вновь спросил Пилюгин.

Из-за спины Муравьева вышел Заур:

— Какие проблемы, начальник?

Не обращая на него внимания, Пилюгин вырвал поводок у Муравьева. Тот оторопело смотрел, как Пилюгин подвел собаку к детской площадке и привязал к столбику у детского теремка. Увидев идущего по двору участкового, подозвал его. Лейтенант подошел с недовольным видом, но когда Пилюгин сунул ему под нос удостоверение, козырнул:

— Слушаю вас, товарищ майор.

— Бланки протоколов у тебя с собой?

— Да нет… в опорном пункте лежат.

— Быстро принеси бланк. Протокол составлять будем. Со свидетелями, — приказал Пилюгин.

Лейтенант вновь растерянно козырнул и ушел, раза два оглянувшись. Муравьев рассмеялся и развязно подмигнул Полине:

— Что все это значит, господин… э-э, простите, товарищ майор?

— Мы сейчас протокольчик составим и для начала оштрафуем тебя. А при повторении уголовное дело заведем, — отряхивая ладони, сказал Пилюгин.

— Ты чего мне тюльку гонишь, майор? — продолжал улыбаться Муравьев. — Сколько ты в майорах ходишь? Уже лет пять, наверное? Смотри, еще лет пять ходить придется.

— Да я хоть десять еще прохожу, но такую тварь приведу к общему знаменателю! — Пилюгин пошел на Муравьева, сжав кулаки. — Почему собака без намордника, еще раз тебя спрашиваю?

— Да пошел ты, придурок, — процедил сквозь зубы Муравьев и хотел было шагнуть к привязанной собаке, но Пилюгин успел схватить его за руку, рванул к себе и нанес сокрушительный удар в челюсть. Муравьев рухнул навзничь.

— Это тебе за оскорбление при исполнении… — пробормотал Пилюгин, но в следующую секунду на него бросился Заур, и завязалась нешуточная драка.

Подойти к ним близко и разнять Полина боялась — уж очень остервенело дрались мужики. Собака рвалась с поводка и лаяла. На пиджаке Заура оторвался рукав, и, пока он пытался сбросить пиджак, Пилюгин успел атаковать его — два мощных удара в лицо и живот свалили охранника на асфальт. Пилюгин навалился на него сверху, выдернул из подмышечной кобуры пистолет, потом подошел к сидящему на земле Муравьеву. Он плевался кровью и, держась рукой за щеку, мычал:

— Ты ответишь, майор, за все ответишь…

Пилюгин, нагнувшись, похлопал его по бокам и обнаружил под пиджаком кобуру. Вынул пистолет, сунул его под нос Муравьеву:

— У твоего холуя разрешение на пушку, наверное, есть, а у тебя, я точно знаю, нету. Так вот, я тебя за эту пушку урою, сука! Уголовную статью напомнить?

— Ответишь… еще пожалеешь… — хрипел Муравьев.

— Лежи, тварь! — и Пилюгин в ярости пнул его ногой. А подбежавшему с пачкой протоколов лейтенанту сказал: — Давай, составляй протокол на собаку. А я сейчас своих людей вызову — у них оружие было, — Пилюгин протянул пистолеты лейтенанту и набрал номер по мобильному: — Тимонин, ты? Давай ко мне по-быстрому! Записывай адрес. Тут двоих субчиков в СИЗО проводить надо будет…

— Никто тебя здесь не тронет, — говорил Тулегенов, сидя в больничной палате. — Тебя круглосуточно охраняют.

— Вы их не знаете, — отвечал лежавший на кровати Сичкин. — Они меня точно убьют… у них свои законы…

— Брось, Сичкин, не паникуй зря, — успокаивал Тулегенов. — Ты говоришь, бывал там?

— Бывал. Но дороги не видел, в крытой «газели» сидел.

— Они разговаривали между собой? Может, что слышал? Места, где проезжали, не называли? — допытывался Тулегенов.

— Они больше по-китайски говорили… по-русски мало… А места… Калужское шоссе называли… мы вроде по нему ехали… про поворот говорили… Красная Пахра, кажется… Точно, он так и сказал водителю — за Красной Пахрой… вот не помню, сколько… три или четыре километра… кажется, три… или нет, четыре…

— Ты не путаешь, Сичкин? Точно Красная Пахра?

— Вроде так…

— Сколько раз ты туда ездил?

— Один раз… там в лесу какой-то заброшенный цех… все разбито, заросло… а вокруг лес… глухой лес… — напрягая память, отрывисто выговаривал Сичкин. — Я помогал коробки с фейерверками грузить. Китайцы их выносили откуда-то, а я в «газель» грузил… Темно уже было, фонари светили. Потом вышел еще один китаец, показал на меня и что-то спросил по-китайски. Ему ответили, но он остался недоволен, что-то еще сказал и ушел…