Жалейка тяжело вздохнула и, кряхтя, ушла в землянку.

Не знаю, сколько я просидел, обдумывая услышанное. Только очнувшись, увидел сидящего на корточках лешачка. Его звали Дрень-Брень. Из-за кустов, свесив розовый язык на бок, выскочил Царг, круто затормозил, так что его занесло в сторону, потянул носом воздух. Наш новый спутник явно пришелся ему не по нраву. Верхняя губа на его угрюмой морде нервно задергалась, обнажая клыки.

— Спокойно, малыш, — я хлопнул себя по колену. — Иди ко мне. Не с руки нам сейчас ссориться.

Наступило неловкое молчание. Ведьма не показывалась из землянки, и я понял, что пора уходить. Мысленно пошарил по карманам. Ничего подходящего. Снял часы и, положив их на пенек, быстро пошел к лесу.

Четвертые сутки пробирались мы к Реке. Дрень-Брень отлично знал все пути-дорожки, но идти было трудно. То дерево рухнет поперек дороги, то смерч вдруг закружит, засыпая глаза пылью, заманивая в гиблые места.

К вечеру сделали остановку у огромного валуна. Развели костер. Дрень-Брень принес охапку зеленых веток. Чем ближе к Реке, тем больше стал досаждать мелкий гнус. Временами налетит туча, продохнуть нечем.

— Послушай!

Я бросил пару веток в костер. Повалил густой белый дым, но на удивление дышать ничуть не мешал.

Востроносенькое личико с большими вытянутыми ушами, оканчивающимися пучками рыжей шерсти настороженно озиралось. В огромных немигающих глазах таилось беспокойство.

— Да не ерзай ты, егоза!

— Плохое место. Уходить надо.

Я придвинул арбалет.

— Почему?

Царг, умаявшись за день не меньше нашего, спокойно спал. А уж его чутью я доверял полностью.

— Не понял я сразу, — Дрень-Брень вздохнул, — куда тропинка вывела. Это Камень Раздора!

После этих слов я огляделся вокруг. Лес, поляна, и на краю — огромная каменюка. Дрень-Брень вынул из сумки лепешку и, разломив ее пополам, что-то нашептывал, при этом потешно гримасничая.

— Пусть не коснется нас разлад, — с этими словами он протянул мне одну половинку, зыркнул по сторонам и отломив от своей лепешки кусочек положил его перед мордой Царга.

Дыхание у буля на мгновение замерло, он потянул носом воздух. Приоткрыв один глаз, Царг вопрошающе уставился на лешачка. Я знал, что моего пса не купишь ни за какие коврижки. Однако, хлопнув пару раз о землю хвостом, Царг принял угощение. Жевал он так же лежа.

— Во, обленился.

Пес проигнорировал мои слова. Дрень-Брень сиял от удовольствия, глядя на Царга.

— Сюда почти никто не ходит. По ту сторону поляны уже владения Речного народа.

Я неторопливо жевал лепешку, любуясь закатом. Дело в том, что сегодня закат отливал медью, а каково было мое удивление, когда я впервые увидел изумрудный или скажем фиолетовый закат. С точки зрения физики объяснить это невозможно, хотя я и не силен в науках.

— В старину на этой поляне собиралась молодежь со всего края. В последний день лета влюбленные пары, решившие испытать свои чувства, устраивали праздник Белого Единорога. Было много песен, хороводов. А в полночь из чащи выходил Бойся-Бойся, — лешачок зябко подернул плечиками. — Если влюбленные были чисты душой и телом, не один из них не таил зла или корысти, то Бойся-Бойся позволял им коснуться волшебного рога. И горе тому, кто решился приблизиться к нему с темными помыслами.

Убаюканный неторопливым рассказом я прилег рядом с Царгом.

— В ту злополучную ночь предстояло невиданное испытание. Перед Единорогом предстала троица. Уже никто не помнит, каким ратным ветром занесло из ковыльных степей молодого витязя. И влюбились в него сразу две красавицы. Улла — высокий, стройный, гибкий, как лесная кошка — околдовал не одну молодицу. За один взгляд антрацитовых глаз любая была готова идти на край света. Дриада Шелест-Шелест, зеленоволосая тростиночка, доверчивая хохотушка — любимица лесного народа и Жур-Жур, речная фея, не избежали общей участи. Угловатости дриады, едва ступившей за порог отрочества, противостояла грациозность волнистых линий Жур-Жур. Укрытая струящимися до пят волосами, цвета васильков, фея выглядела трепетно нежной.

Мой сон давно как ветром сдуло, и я, затаив дыхание, слушал лешачка.

— В полночь на поляну вышел из лесу огромный бык с белоснежной шелковистой шерстью. Во лбу сверкал хрустальный рог. Рубиновые глаза светились яростным огнем. Улла с девушками приблизился к нему. Остальные пары в ожидании застыли в стороне. От одного вида Единорога у многих отпало желание испытывать судьбу.

Лешачок разворошил веткой затухающий костер, подкинул сушняка. Огонек радостно взметнулся вверх, осыпая нас искрами.

— Ну не тяни. Рассказывай.

— Бык ударил копытом Шелест-Шелест. Не издав ни звука, рухнула замертво дриада.

Дрень-Брень шмыгнул носом и, махнув рукой себе за спину, произнес:

— Улла тоже здесь лежит. Он кинулся на хрустальный рог. Последние его слова были: «Это я погубил ее!».

Гримаса неподдельного горя исказила лицо лешачка.

Мне вдруг пришло в голову, а была ли в моей жизни женщина, ради которой я готов был бы умереть. Тьфу, что за бред лезет в голову.

Глухой рык Царга застал меня врасплох. На опушке хрустнула ветка. Дрень-Брень отпрыгнул от костра в спасительную тьму. Вскинув арбалет, я понимал, что представляю собой великолепную мишень. Буль ринулся в атаку. Но на полпути остановился, завилял хвостом, радостно повизгивая.

«Топ-Топ! Больше некому. Но почему не подходит?»

— Царг, ко мне!

Пес повиновался, недоуменно оглядываясь назад. Я так увлекся рассказом лешего, что не заметил, как подкралась ночь.

— Царг, отыщи этого труса.

Звук собственного голоса придал мне уверенности.

Однако пес повел себя странно — прижался к моим ногам и не выказывал никакого желания отправиться во тьму. В следующее мгновение я сам чуть не завизжал от ужаса. От Камня Раздора в нашу сторону приближался серебристо-белый силуэт. С трудом сдерживая содержимое взбунтовавшегося желудка, я позавидовал реакции Дрень-Бреня. Если бы ноги мне повиновались, а не тряслись от слабости, то Царгу вероятно понадобился бы не один час чтобы догнать меня. Тоскливый вой разорвал тишину.

— Улла!

Я не мог оторвать взгляд от привидения, хотя чувствовал за спиной чье-то дыхание.

— Дурная голова ногам покоя не дает.

Топ-Топ оглядел стоянку.

— А где этот олух?

— Сбежал.

Привидение зависло в воздухе метрах в трех от костра.

— Вот еще сбежал, — раздался обиженный голос, — по нужде ходил.

— Улла!

— Прекрати выть.

Топ-Топ досадливо отмахнулся.

Я осел на землю. Мелкая дрожь пробежала по моему телу.

— Эх, закурить бы.

Топ-Топ потрепал Царга по спине и извлек из холщевой сумы сверток.

— Жалейка гостинец передала.

Дрень-Брень с любопытством выглядывал из-за спины. Кисет, расшитый бисером, был полон ароматного табака.

— Ай да ведьма! Дорогой подарок.

— Знакомая вещица.

Лешачок нахмурился.

— Только вот…

— Терпение. Эх, молодость. Впрочем, это единственный недостаток, который со временем обязательно проходит.

Ворчун порылся в сумке и протянул мне трубку.

— Скрип-Скрип сделал на память! Да постеснялся сам отдать.

Волна благодарности сдавила мне горло.

— Улла!

Дрень-Брень с нескрываемой ненавистью глянул в сторону призрака.

— Не кипятись, родимый. — И обернувшись уже ко мне, Топ-Топ добавил: — Ты уже догадался, наверное, что это дух Уллы.

— Да уж, не дурак.

— Дурак, еще какой дурак.

Обижаться не имело смысла, поскольку опыт доказывал, что Топ-Топ почти всегда был прав. Сосредоточив все внимание трубке, я принялся ее набивать. Табачок, на мой взгляд, для необкуренной трубки был немного пересушен. Обкуривание трубки — почти искусство. Для первого раза я набил небольшую порцию табака, иначе необожженная древесина может треснуть. Тщательно выбрав в костре уголек, раскурил трубку. После первой же затяжки у меня перехватило горло, и слезы брызнули из глаз. Табачок-то оказался крепким. Закашлявшись, я отвернулся, чтобы скрыть смущение и, можно сказать, нос к носу столкнулся с духом. От неожиданности я отшатнулся, навалившись на мирно посапывающего Царга. Ему это не понравилось, и он спросонья хватанул лешачка за пятку. Дрень-Брень заорав дурным голосом, сиганул прямо в костер. Благо Топ-Топ его перехватил.