Скопы приветствовали Александра ликованием. Без сомнения, он принес им удачу. Кимолиане дрогнули: убитым оказался любимый сын их вождя. Они беспорядочно стали пробиваться к бреши в воротах, прокладывая себе дорогу сквозь мечущийся скот и людей.

Лошади визжали, коровы мычали и топтали упавших; поднялась смешанная вонь от свежего навоза, смятой травы, пота и крови.

Когда кимолианам удалось сбиться в небольшую группу, стало видно, что они торопятся выбраться на дорогу. Прокладывая себе путь среди коз, Александр вспоминал местность, увиденную с утеса. Вырвавшись из давки, с пронзительным воплем: «Остановите их! На тропу! Поверните их на тропу!» – он, не оглядываясь, поскакал вперед. Если бы скопы не последовали за ним, он сражался бы с кимолианами в полном одиночестве.

Скопы успели вовремя: беглецам отрезали все пути, кроме одного. В растущей панике, неспособные из всех зол выбрать наименьшее, страшась обрыва, но ничего не зная о козьих тропах, ведущих по каменистому холму, кимолиане сгрудились на узкой дорожке, проходящей над ущельем.

Дикарь, замыкавший цепочку беглецов, рывком повернулся к преследователям. Дочерна загорелый, с ястребиным носом и соломенными волосами, этот человек первым бросился в бой и бежал последним. Он дольше всех не оставлял намерения пробиться на дорогу. Зная, что на этом пути соплеменников ожидает гибель, кимолианин пропустил их вперед и закрепился в самом узком месте тропы. Это он задумал набег и был его вдохновителем; его младший брат пал от руки мальчишки, который по возрасту годился только на то, чтобы пасти овец; кимолианину предстояло обо всем рассказать отцу. Лучше искупить этот позор смертью. Гибель ожидала остатки отряда в любом случае, но если он на какое-то время сумеет удержать проход, кто-нибудь да спасется. Воин обнажил старый железный меч, доставшийся ему от деда, спешился и преградил дорогу.

Мальчик, отбившийся от промчавшейся мимо него плотной толпы преследователей, увидел, как смелый кимолианин один сражается с тремя. И, получив удар по голове, падает на колени. Кимолиан оттеснили к краю пропасти. Радостно завывая, скопы швыряли в них камни; вооруженный луком стрелок спустил тетиву. Лошади с диким ржанием падали с утеса, люди срывались следом. Половина отряда погибла, прежде чем уцелевшие оказались вне пределов досягаемости.

Все было кончено. Александр осадил свою лошадку. Ее шея была порезана, и животное начинали беспокоить боль и мухи. Александр заботливо обтер рану. Он всего лишь хотел убить своего первого человека, а выиграл целое сражение. Бог послал ему эту победу. Скопы – те, кто не полез вниз снимать с убитых оружие, – столпились вокруг него. Александр чувствовал на своей спине и плечах их тяжелые руки, слышалось учащенное дыхание. Он был их военачальником, их бесстрашным ястребом, маленьким львенком-талисманом. Гир подошел к Александру с видом человека, который утвердил свое положение в обществе навсегда.

– Этот сукин сын еще шевелится! – крикнул кто-то.

Александр придвинулся ближе, не желая что-либо упустить. Кимолианин с соломенными волосами, теперь пропитанными кровью, по-прежнему лежащий там, где его сбили с ног, пытался приподняться на локте. Один из скопов схватил его за волосы – так, что тот вскрикнул от боли, – и запрокинул ему голову, чтобы перерезать горло. Остальные едва ли взглянули на эту привычную сцену.

– Нет! – крикнул Александр.

Скопы изумленно оглянулись на него. Подбежав к раненому и опустившись рядом с ним на колени, Александр резко оттолкнул руку с кинжалом.

– Он был храбр. Он сделал это ради остальных. Он был как бесстрашный Аякс, – сказал Александр.

Скопы оживленно заспорили. Что мальчик имел в виду? Какого-то священного героя или знамение, запрещающее убивать этого человека? Нет, сказал кто-то, это просто детский каприз. Война есть война. Говоривший вытащил нож и нагнулся к распростертому на земле кимолианину.

– Если ты убьешь его, – сказал мальчик, – я заставлю тебя пожалеть об этом. Клянусь головой моего отца.

Скоп изумленно обернулся. Секунду назад паренек сиял ярче солнца, и вот…

– Лучше бы тебе послушаться, – пробормотал Гир.

Александр выпрямился:

– Вы должны его отпустить. Он принадлежит мне, это мой трофей. Отдайте ему его лошадь. Взамен возьмите ту, седока которой я убил.

Скопы слушали его с разинутыми ртами. Оглядев их, Александр понял, что эти люди рассчитывают прикончить врага позднее, когда мальчик о нем забудет.

– Подсадите его сейчас же в седло и выведите лошадь на дорогу. Гир, помоги им.

Скопы со смехом взгромоздили раненого на лошадь, потешаясь над ним. Резкий юный голос произнес у них за спиной:

– Довольно.

Лошадь хлестнули по крупу, и она сорвалась в галоп, унося полуживого всадника, вцепившегося ей в гриву. Мальчик отвернулся, складка на его лбу разгладилась.

– Теперь, – сказал он, – мне нужно отыскать своего.

Среди лежавших на поле боя уже не было ни одного живого. Раненых скопов унесли по домам женщины, и женщины же добили раненых кимолиан. Сейчас они отыскивали своих мертвых, бросались на их тела, колотя себя в грудь, царапая лица, выдирая клочья волос. В воздухе повис плач, похожий на заунывные песни здешних гор: волчий вой, пронзительные крики птиц или ягнящихся овец. По небу неторопливо плыли белые облака, простирая над горами черные крылья теней и бросая отсвет на дальние, поросшие лесом вершины.

Так вот оно, поле битвы, думал Александр. Мертвые враги – изуродованные, распростертые в пыли, брошенные на произвол судьбы. Женщины, похожие на стаю ворон, подбирают павших победителей. И высоко в небе, появляясь один за другим, уже кружат стервятники.

Рыжий кимолианин лежал на спине, подогнув ногу, его молодая бородка задралась вверх. Доспехи, послужившие до него двум поколениям, уже утащили мародеры. Крови вытекло немного. В ту минуту, когда враг падал, дротик глубоко вошел в тело, и Александр подумал, что оружие будет непросто вытащить или вообще придется бросить. Но все же дернул, и острие на удивление легко подалось.

Александр взглянул на бледное, уже отливающее синевой лицо, разинутый рот, и снова в уме его пронеслось: это сражение, солдат должен привыкать. Он убил человека. Ему надо всем показать трофей. На мертвом не было ножа, не было даже пояса, доспехи исчезли. Женщины не зря шныряли по полю. Мальчик сердился, но он знал, что жалобы не приведут к добру и могут выставить его в смешном виде. Ему нужен трофей. Ничего не оставалось, кроме – разве что кроме…

– Ага, маленький воин!

Над ним стоял молодой скоп с черными спутанными волосами; щербатый рот сиял в дружелюбной ухмылке. В руке он держал тесак, сплошь покрытый засохшей кровью.

– Позволь мне отрубить для тебя голову, – попросил скоп. – Я знаю, как это делается.

Александр застыл в безмолвии, переводя взгляд с живого, ухмыляющегося лица на мертвое, застывшее. Тесак, казавшийся легким в лапище скопа, был слишком тяжел для него.

– В этой глуши, Александр, – быстро сказал Гир, – сохранился такой обычай.

– Я возьму тесак, – сказал мальчик. – Ничего другого все равно нет.

Юноша с готовностью подался вперед. Гир сколько угодно мог строить из себя городскую штучку, но сыну царя нравились старые обычаи: вот что значит благородное рождение. Александр потрогал острие лезвия большим пальцем и поймал себя на том, что с радостью готов переложить этот труд на кого-нибудь другого.

– Нет. Я должен отрубить голову сам, – сказал он.

И пока скопы смеялись и сквернословили, теплый, липкий, пахнущий мясом тесак оказался в руке Александра. Он опустился на колени подле трупа, принуждая себя держать глаза открытыми, и, содрогаясь, забрызганный кровавыми ошметками, бил и бил по шейным позвонкам, пока голова врага не покатилась в сторону. Тогда он выпрямился и ухватил ее за волосы – чтобы и в самых тайниках души не осталось страха, в котором он мог бы упрекнуть себя.

– Сходи за моей сумкой, Гир, – попросил Александр.