Литмир - Электронная Библиотека

Мальчик стоял в свете полной луны, запоминая особенности места, позиции выигрышные и рискованные. Устроить засаду где-нибудь внизу было невозможно. Архелай, мудрый строитель дорог, без сомнения, предусмотрел такую опасность. Засаду придется сделать здесь, потому что скопов меньше. Скопов нужно немедленно разбудить. Враги еще достаточно далеко и не услышат шума потревоженной деревни. Если он сейчас будет бегать из дома в дом, о нем забудут в суматохе. Нужно заставить скопов собраться сразу.

На стене дома вождя висел рог, которым тот созывал соплеменников. Александр осторожно проверил его и подул.

Двери распахивались, мужчины выскакивали на улицу, на ходу натягивая свои тряпки, женщины визгливо перекрикивались, овцы и козы блеяли. Александр, стоя на высоком валуне, на фоне мрачного неба, кричал:

– Война! Война!

Бессвязные вопли стихли. Голос Александра перекрывал все. Покинув Пеллу, он говорил и думал только на македонском.

– Я Александр, сын царя Филиппа. Гир может подтвердить это. Я пришел сражаться в вашей войне вместе с вами, потому что бог послал мне знамение. Кимолиане уже на дороге внизу, двадцать три всадника. Слушайте меня, и еще до рассвета мы покончим с ними.

Он назвал имена вождя и его сыновей. Те подошли – ошеломленные, пристально вглядываясь в сумрак. Мальчик был сыном ведьмы, эпирки.

Александр сел на валун, не желая отказываться от преимущества в росте, которое тот давал ему, и горячо заговорил. Геракл все еще стоял у него за плечом.

Когда Александр умолк, вождь отослал женщин по домам и приказал мужчинам повиноваться мальчику. Скопы заспорили; им было не по нутру удерживаться от стычки с ненавистными кимолианами до тех пор, пока те не окажутся за оградой, посреди скота, за которым и явились. Но Гир поддержал мальчика. В переменчивом предрассветном сумраке скопы вооружились, оседлали своих лошадок и спрятались за хижинами.

Было очевидно, что кимолиане рассчитывают напасть на деревню, когда мужчины разойдутся по своим делам. Завал из терна, закрывавший ворота, был раскидан так, чтобы впустить врагов, не возбудив никаких подозрений. Пастухов и мальчишек, стерегущих коз, отослали на холмы, как в самое обычное утро.

Вершины гор темными силуэтами вырисовывались на фоне неба, в глубине которого медленно бледнели звезды. Александр, сжимая поводья и дротики, ждал, когда появится первая розовая полоса, предвещающая рассвет: он должен запомнить ее раз и навсегда. Он знал об этом ощущении и впервые испытывал его сам. На протяжении всей своей жизни Александр слышал рассказы о насильственной смерти и теперь вспоминал их: скрежет железа, проходящего сквозь внутренности, агония, смутные тени, ждущие, пока свет померкнет в глазах умирающего – навсегда. В воцарившейся тишине сердце Александра обратилось к Гераклу-покровителю: «Почему сейчас тебя нет со мной?»

Самый высокий пик окрасился первыми лучами зари. Он вспыхнул, словно объятый пламенем. Александр был совершенно один, и божественно-спокойный голос Геракла беспрепятственно достиг его слуха. Бог сказал: «Я открыл тебе свои тайны. Не обольщай себя надеждой, что умрут другие, не ты, – не для этого я удостоил тебя своей дружбой. Только взойдя на погребальный костер, я достиг бессмертия. Колено к колену я боролся с Танатосом и знаю, как побеждают смерть. Бессмертие для человека – это не вечная жизнь; желание жить вечно порождает страх. Каждое мгновение, когда человек не ведает страха, делает его бессмертным».

Розово-красные вершины холмов стали золотыми. Александр находился между смертью и жизнью, как между ночью и днем, и думал в нарастающем ликовании: я не боюсь. Это было лучше музыки, сильнее любви матери; это – жизнь богов. Горести не могли его затронуть, ненависть – причинить боль. Все казалось ему ясным и отчетливым, как парящему в небе орлу. Александр чувствовал себя быстрым и легким, как стрела.

По вытоптанной дороге застучали копыта лошадей.

Кимолиане остановились за оградой. На холме насвистывал на свирели пастух. В домах щебетали беспечные дети, какая-то женщина пела. Всадники раскидали изгородь и с гоготом въехали в деревню. Скот, на который они позарились, находился в загоне. Начать можно с женщин.

Внезапно раздался громкий и пронзительный вопль. Кимолиане подумали, что их заметила какая-то девчонка. Потом они услышали крики мужчин.

Верхом и пешие, скопы обрушились на налетчиков. Некоторые из врагов уже ломились в дома, с этими справились быстро. Силы сражающихся оказались теперь примерно равны.

Воцарился полный хаос, люди метались среди ревущего скота. Один из кимолиан пробился к воротам и кинулся бежать. В рядах скопов раздались торжествующие вопли. Александр догадался, что кимолиане сейчас дрогнут и побегут. Скопы не станут им препятствовать, довольствуясь сегодняшней удачей и не заглядывая в день завтрашний, когда враг вернется сюда, униженный поражением и жаждущий мести. И они называют это победой?

Со свирепым криком Александр кинулся к воротам:

– Не дайте им уйти!

Увлеченные его порывом, скопы подчинились. Ворота перекрыли. Скот все еще топтался в загоне, но мужчины теперь стояли лицом друг к другу, образуя боевую шеренгу.

«Сейчас!» – думал мальчик, вглядываясь в кимолианина напротив.

На том был старый шлем из черной засаленной кожи, прошитый грубо выкованными железными пластинами, и панцирь из козлиной шкуры мехом наружу, местами до блеска вытертой. Его лицо, с молодой рыжей бородкой, покрывали веснушки, и оно шелушилось от сильного загара. Враг насупился – не гневно, но как человек, вынужденный выполнять привычную ему работу, рассчитывая при этом только на себя самого. Его шлем и латы уже порядочно поизносились, кимолианин был высок ростом и не выглядел неопытным юнцом.

Александр держал два дротика. Один он собирался метнуть, другой приготовил для сражения. В воздухе свистели копья. Один из скопов залез на крышу своего дома и стрелял из лука. Лошадь какого-то кимолианина заржала и поднялась на дыбы, потом понесла. Древко копья торчало у нее из шеи. Всадник упал и, кое-как поднявшись, захромал, волоча ногу. Казалось, что прошла целая вечность. Большинство копий было брошено впустую – сказались нетерпение, значительное расстояние и недостаток опыта. Глаза рыжебородого бегали, он выбирал противника для рукопашной, которая вот-вот должна была начаться.

Александр нацелил дротик и пришпорил свою лошадку. Легкая цель – прямо над сердцем на козлиной шкуре черная проплешина. Нет, в первый раз он должен встретиться с врагом лицом к лицу. Почти не глядя, Александр метнул оружие в кимолианина, темноволосого, коренастого, смуглого от загара, топчущегося рядом с выбранной жертвой. В ту же секунду его пальцы впились в древко второго дротика, а глаза устремились на рыжего. Кимолианин увидел его. Александр издал боевой вопль и огрел лошадь древком. Лошадка рванулась вперед по взрытой земле.

Рыжий, озираясь, поднял длинное копье. Его рыскающий, ищущий взгляд не задержался на мальчике; он ожидал настоящего противника, взрослого, который мог оказаться опасным.

Александр поднял голову и закричал во всю мощь легких. Враг должен защищаться, должен поверить в него, иначе это будет нечестным убийством, как если бы он напал на спящего или со спины. Все должно свершиться безупречно, чтобы никто не посмел… Александр крикнул снова.

Налетчики были из рослого племени. Рыжебородому ребенок казался досадной помехой, отвлекавшей от серьезного врага. Он беспокойно посматривал на мальчика, но не решался сбросить его с седла из опасения, что кто-нибудь из взрослых тут же нападет на него, застав врасплох. В довершение всего рыжебородый неважно видел и только через несколько мгновений отчетливо разглядел мчавшегося на него мальчика. Лицо юного воина не было лицом ребенка. При виде этих глаз у кимолианина поднялись дыбом волосы на затылке.

Мальчик летел прямо на него, не отрывая взгляда, готовый победить или умереть, – совершенное, подчиненное одному стремлению существо, свободное от ненависти, гнева, сомнений, непорочное, служащее богу, с ликованием преодолевшее страх. И с этим существом, от лица которого исходило нечеловеческое сияние, изо рта которого вылетали пронзительные, высокие, как клич охотящегося ястреба, крики, рыжебородый не пожелал связываться. Он дернул поводья, разворачиваясь к ближайшему скопу – приземистому, дородному, далекому от сверхъестественного или божественного. Но его взгляд блуждал, он медлил слишком долго. С воплем «Аххиии!» сияющий мальчик-воин поравнялся с ним. Кимолианин швырнул копье, странное существо уклонилось; он увидел глубоко посаженные, небесной сини, глаза, восторженно кричащий рот. Удар сотряс грудь кимолианина, удар, принесший мгновенный мрак. В последний миг, когда свет уже мерк в глазах рыжего, ему показалось, что улыбающиеся губы мальчика приоткрылись, чтобы выпить его жизнь.

35
{"b":"163492","o":1}