Впрочем, здравый смысл эту комплексность сглаживает. Если вы помните, проблема эмергентности заключается в том, что поведение целого не может быть легко соотнесено с поведением составляющих его частей. В естественных науках мы имплицитно признаем данную трудность, ибо никогда это не соотносим. Мы не говорим о геноме так, будто он ведет себя как отдельный ген; о мозге, будто он ведет себя как отдельный нейрон; об экосистеме, будто она ведет себя как отдельное существо. Это было бы просто смешно, верно? Когда речь идет о социальных явлениях, однако, мы говорим о «социальных акторах» – семьях, фирмах, рынках, политических партиях, демографических сегментах и национальных государствах – так, словно они ведут себя как составляющие их отдельные люди. Семьи «решают», куда отправиться в отпуск; фирмы «выбирают» те или иные деловые стратегии; политические партии «следуют» законодательной повестке дня. Аналогичным образом рекламодатели обращаются к «целевой аудитории», маклеры с Уолл-стрит[23] анализируют настроение «рынков», политики говорят о «воле народа», а историки уподобляют революцию лихорадке, охватившей «общество».

Разумеется, всем понятно, что корпорации, компании, политические партии и даже семьи в буквальном смысле не испытывают чувств, не формируют убеждений, не представляют себе будущее так, как это делают отдельные люди. В равной степени не склонны они и к тем психологическим странностям, предубеждениям и ошибкам, которые свойственны поведению обычного человека и которые мы обсуждали в предыдущей главе. Таким образом, мы знаем, что социальные акторы вовсе не «действуют» в буквальном смысле так же, как индивиды. Слово «поведение» здесь – лишь условное обозначение совокупных действий отдельных людей. Тем не менее говорить так, а не иначе столь естественно, что эта условность стала совершенно необходимой. Попробуйте-ка изложить историю Второй мировой войны, не упоминая о «действиях» союзников или фашистов. Попробуйте разобраться, что такое Интернет, не говоря о «поведении» таких крупных интернет-компаний, как Microsoft, Yahoo! или Google. Попробуйте проанализировать дискуссию о реформе здравоохранения в США, не затрагивая демократов, республиканцев и «группы с особыми интересами». Визитной карточкой Маргарет Тэтчер стало высказывание «Такой вещи, как общество, не существует. Есть только отдельные мужчины и женщины, и есть семьи»⁹⁶. Но попытайся мы применить доктрину Тэтчер к объяснению мира, мы даже не знали бы, с чего начать.

В социальной науке философская позиция Тэтчер известна под названием методологического индивидуализма⁹⁷. Последний утверждает: если не удалось объяснить некое социальное явление – будто то популярность «Моны Лизы» или связь между процентными ставками и экономическим ростом – исключительно с позиции мыслей, поступков и намерений отдельных людей, его не удалось объяснить вообще⁹⁸. Согласно социологу Стивену Луксу, методологический индивидуализм предполагает, что «общество состоит из людей. Группы состоят из людей. Институты состоят из людей, правил и ролей. Правила соблюдают (или не соблюдают) люди, и роли играют люди. Кроме того, существуют традиции, обычаи, идеологии, системы родства, языки: так люди действуют, думают и говорят». Таким образом, всю деятельность человека и общества следует рассматривать с точки зрения отдельных людей. Объяснения, опирающиеся на репрезентативных агентов – фирмы, рынки и правительства, – удобны, однако не позволяют, как выразился философ Джон Уоткинс, «зрить в корень»⁹⁹.

К сожалению, все попытки предложить объяснения, о которых говорили методологические индивидуалисты и которые позволили бы вникнуть в самую суть, неизбежно наталкивались на проблему микро-макро. Как следствие, на практике социологи обращаются к так называемому репрезентативному агенту – вымышленному индивиду, чьи решения представляют поведение целого коллектива. Рассмотрим простой, но значимый пример. Экономика состоит из многих тысяч фирм и миллионов отдельных людей – все они принимают решения о том, что покупать, что продавать и во что инвестировать. Результат всей этой деятельности – так называемые экономические (деловые) циклы, то есть периодические колебания уровня деловой активности от подъема до спада. Понимание динамики подобного цикла является одной из ключевых задач макроэкономики, ибо она влияет на стратегию совладания с такими явлениями, как рецессии. Между тем математические модели, которыми руководствуются экономисты, совершенно не отражают всю громадную сложность экономики – да и не ставят перед собой такую задачу. Они определяют одну-единственную «репрезентативную фирму» и выясняют, как она, располагая данными о состоянии остальной экономики, распределит свои ресурсы. Грубо говоря, реакция этой фирмы затем интерпретируется как реакция экономики в целом¹⁰⁰.

Пренебрегая взаимодействиями между всеми индивидуальными акторами, репрезентативный агент крайне упрощает анализ делового цикла. Фактически предполагается, что если у экономистов имеется хорошая модель поведения индивидов, то они располагают и хорошей моделью состояния экономики. Исключая сложность, однако, подход репрезентативного агента успешно игнорирует и проблему микро-макро – самую суть того, что в первую очередь и делает макроэкономические явления таковыми. Собственно, по этой причине экономист Йозеф Шумпетер, часто считающийся основоположником методологического индивидуализма, подверг данный подход резкой критике, определив его как несовершенный и вводящий в заблуждение¹⁰¹.

На практике, однако, методологический индивидуализм проиграл сражение так называемому индивидуализму репрезентативному – и не только в экономике. Возьмите любой труд по истории, социологии или политологии, посвященный таким макроявлениям, как класс, раса, бизнес, война, благосостояние, инновация, политика, законодательство или правительство, и вы обнаружите там целый мир, населенный репрезентативными агентами¹⁰². В социальной науке их использование настолько обычно и распространено, что подмена реального коллектива фиктивным индивидом происходит, как правило, без соответствующего уведомления – так фокусник сует кролика в шляпу, пока зрители смотрят в другую сторону. Впрочем, как бы это ни делалось, репрезентативный индивид всегда был, есть и будет лишь удобной фикцией, не более того. Как бы мы ни рядили его в математику и прочее, объяснения с позиций репрезентативного агента имеют тот же изъян, что и с позиций здравого смысла. И первые, и вторые беспрерывно переключаются между различными типами акторов – идет ли речь об индивидах или о фирмах и рынках, – ни на секунду не позволяя задуматься о том, что же все-таки потерялось по дороге.

Социолог Марк Грановеттер пролил свет на вышеизложенную проблему с помощью очень простой математической модели толпы, готовой учинить беспорядки. Допустим, сотня студентов собралась на городской площади, протестуя против увеличения платы за обучение. Молодые люди разгневаны не только новыми политическими мерами, но и собственным бессилием повлиять на процессы. Существует вероятность, что ситуация выйдет из-под контроля. Впрочем, будучи образованными, цивилизованными людьми, они прекрасно понимают: рассуждение и диалог предпочтительнее насилия. Проще говоря, каждый человек в толпе разрывается между двумя инстинктами: один велит ему крушить все, что попадет под руку, другой – сохранять спокойствие. Каждый – сознательно или нет – должен сделать выбор. Причем между насилием и мирным протестом участники колеблются отнюдь не независимо друг от друга: по крайней мере отчасти результат является следствием их реакции на поведение окружающих. Чем больше людей занято в беспорядках, тем выше вероятность, что их действия привлекут внимание политиков, и тем меньше шансы, что кого-то накажут. Кроме того, массовые беспорядки обладают собственной примитивной энергетикой: они не только способны подорвать жесткие социальные устои, запрещающие прибегать к физическому разрушению, но и искажают психологическую оценку риска. В их ходе даже самые рассудительные люди зачастую теряют над собой контроль. Следовательно, выбор между спокойствием и буйством определяется простым правилом: чем больше окружающих бесчинствуют, тем выше вероятность, что к ним присоединится данный конкретный человек.