— Ружье тяжелое, держать его на весу нелегко, поэтому, чтобы точнее целиться, лучше положить ствол на эту опору — называется подсошник.

Бабури указал на металлический, раздвоенный наверху, как вилка, шест, более двух локтей в длину. Уперши нижний конец подсошника в землю, он показал Бабуру, как поместить ствол в развилку.

— Теперь наведи ствол прямо на цель и помни: когда произойдет выстрел, ты почувствуешь сильный толчок в плечо. Это называется «отдача». Готов?

Бабур взялся за ружье, приложил приклад к плечу, закрыл левый глаз, а правым всмотрелся точно по линии блестящего металлического ствола. Наведя его на дыню, он кивнул. Бабури подпалил кончик шнура, который начал тлеть.

— Держи крепче…

Он еще говорил, когда раздался резкий треск и верхушка дыни разлетелась, разбрызгав оранжевую мякоть.

— Неплохо… А сейчас давай я покажу тебе, на что способны обученные стрелки.

Он указал на ряд мишеней: пятнадцать соломенных чучел, установленных на козлах на расстоянии около пятидесяти шагов. Перед ними выстроилось в шеренгу такое же количество воинов Бабури: они зарядили свои ружья, прицелились, и один за другим, с отменной меткостью, повели огонь. Все стреляли без промаха. Поразив мишень, каждый отступал на шаг, ловко перезаряжал ружье и замирал по стойке «смирно». Как только пятнадцатый стрелок перезарядил оружие, все они развернулись кругом, снова установили ружья на подсошники и открыли огонь по глиняным горшкам, установленным на шестах еще дальше. И снова ни один из них не промахнулся.

— Разумеется, в настоящем бою мишени движутся, но я видел, как эти ружья прореживают шеренги наступающих.

Бабур обнял друга за плечи и попытался облечь в слова видение, возникшее в его сознании, когда он любовался демонстрацией возможностей нового чудесного оружия. Перед его мысленным взором предстал Канопус, взошедший над тучами, дабы снова ярко осветить путь ему и его династии.

— Ты мне не просто друг. Ты мое вдохновение. И доставил мне куда больше, чем просто оружие… До сего момента, как я ни мечтал о настоящем, полноценном наступлении на Индостан, такой возможности у меня не было. Я не имел ни численного, ни какого-либо иного превосходства над будущим противником. Тамошние властители многочисленны и сильны, а наивысший из них — султан Ибрагим, владыка Дели. Чтобы покорить Индостан, необходимо разбить его могучее войско, с ужасными боевыми слонами. Но теперь, имея новое оружие, я знаю, как это сделать. Может быть, мне и не дано восстановить великую державу Тимура в родных краях, но с твоими пушками и ружьями я смогу предпринять поход за Инд, на Дели. Мы наконец осуществим то, о чем мечтали столько лет назад.

Мечтать о величии легко. Добиться его — несравненно труднее. Бабури и его турецким наемникам потребовалось полгода на то, чтобы обучить отряд местных воинов обращаться с пушками и ружьями, доставленными им в Кабул. Одновременно, пока горожане привыкали к постоянным вспышкам и грохоту под городскими стенами, Бабур отправил посольство к турецкому султану, присовокупив письмо от Бабури и немало золотых монет, дабы приобрести в Стамбуле шесть пушек и четыре сотни ружей.

Но еще приятнее для Бабура было узнать, что его собственные оружейники учатся сами изготовлять новое оружие под умелым наставничеством Али-Гули, седобородого турецкого мастера, прибывшего в Кабул с Бабури. То был несравненный знаток как пушечного, так и ружейного дела, пять лет назад лишившийся двух пальцев на правой руке из-за разрыва ружейного ствола.

Вечер за вечером правитель допоздна засиживался с Бабури, во всех подробностях изучая опыт сражений, в которых использовались пушки и ружья. В каких случаях это оружие эффективнее: в открытом поле или при осаде крепости? Как лучше защитить пушкарей и стрелков от лучников или атаки конницы? Как меняет это оружие традиционные методы атаки? Прежде чем испытать его в бою, он должен был все понять.

Кроме того, Бабур разослал своих людей по всем городским караван-сараям, где купцы из множества стран выставляли напоказ образцы своих товаров, а заодно одаряли друг друга и всех, готовых их послушать, рассказами о своих странствиях. Люди Бабура внимательно слушали и иногда задавали вроде бы случайные вопросы. Побывавшие в Дели с восторгом описывали великолепные дворцы из резного розового песчаника и пышность двора султана Ибрагима, но никто не слышал, чтобы в войске владыки Дели или любого другого из индийских властителей, имелись пушки и фитильные ружья.

И вот наконец сейчас, в ясный, холодный январский день Бабур выступил в поход, дабы воочию увидеть, как подействует новое оружие на непривычного к нему противника. Этим противником являлся новый султан Баджаура, который, хотя его земли всегда находились в зависимости от Кабула, по молодости лет заупрямился и отказался уплачивать обычную дань зерном, овцами и рогатым скотом.

Народ баджаури, обитавший в горах, среди дубовых лесов и густых оливковых рощ, полных крикливых птиц, исповедовал странную, языческую религию. Если женщина из этого племени умирала, тело ее клали на носилки и поднимали с четырех концов. Считалось, что если она прожила добродетельную жизнь, ее дух заставит носильщиков так трястись, что тело упадет на землю. Только после этого люди облачались в траурные одежды и начинали оплакивать умершую. Если, однако, тело покойной к подобному не побуждало, считалось, что жизнь она прожила греховную, а потому труп предавался огню, а пепел развеивали по ветру.

«Этот мальчишка представил мне прекрасную возможность», — размышлял Бабур, едучи с Бабури бок о бок из Кабула во главе воинской колонны, включавшей отряд подготовленных Али-Гули ружейных стрелков и четыре пушки. Путь их пролегал на север, через холмистую местность. В прежние времена, выступив в подобный поход, Бабур старался бы двигаться со всей возможной скоростью, чтобы захватить неприятеля врасплох, но бычьи упряжки не могли тащить тяжелые пушки с большой скоростью. У дозорных противника было достаточно времени и возможностей, чтобы поднять тревогу.

Раздумывая в седле обо всем этом, Бабур даже не замечал ледяного ветра. Размышлял он и о строках из хроники, прочитанной им незадолго до отъезда из Кабула.

«Тимур награждал смелых и отважных воинов, с чьей помощью он отверз врата ужаса, рвавших людей на куски, подобно львам, и в ярости своей низвергавших горы…»

Говорилось там и об отвращении Тимура к трусам. Каждому, вне зависимости от сана, проявившему робость на поле боя, брили голову, раскрашивали тело красной краской, одевали в женское платье, прогоняли через лагерь, осыпая ударами и бранью, а потом казнили. Жалости Тимур не ведал.

Бабур понимал, почему жестокость необходима. Всего три ночи назад, проведя внезапную проверку, он застал пятерых воинов заснувшими в карауле и приказал примерно их наказать. Каждому отрезали левое ухо и провели перед строем товарищей, с кровавой раной и отрезанным ухом, подвешенным к шее на шнурке. Но если он хотел, как Тимур, выковать и удержать державу, ему следовало отыскать в себе даже б о льшую суровость, чтобы, не задумываясь, жертвовать людьми во имя своих целей.

— Повелитель…

Один из разведчиков Бабура, закутанный, по причине стужи, в овчины, подъехал к нему.

— Султан бежал из своей столицы, что в десяти милях впереди, в крепость на берегу реки Баджаур, в холмистой местности, в двадцати милях к востоку. И увел с собой все свое войско, две тысячи человек.

— Ты уверен, что это не ловушка?

— Мы своими глазами видели, как он ехал во главе войска, за которым увязалось много всяческого лагерного отребья и простых горожан, и проследили за ним до самого места назначения.

— Расскажи мне о крепости.

Бабур подался вперед в седле, зеленые глаза поверх закрывавшей лицо повязки сверкнули.

— Большая, квадратная, стены из кирпича-сырца, высота в два этажа. Стоит на обрывистом берегу… Позволь, я покажу?