В «Макдоналдсе» было шумно и весело, смешные клоуны с рыжими волосами и круглыми поролоновыми носами развлекали зашедшую перекусить ребятню. Мест свободных почти не было, поэтому как только они вошли и Стас увидел, что около окошка освободился двухместный столик, он потянул Гришку за руку.

— Да хватит тебе глазеть, клоунов в своей жизни не видал, что ли? Пойдём к окну, а то займут места, стоя есть придётся. — Он потащил мальчика к столику и, усадив, проговорил: — Кто будет подходить, скажешь, что занято. Я пойду, закажу два обеда, а ты меня подожди здесь, да никуда не смей уходить, а то страна чужая, где мне тебя искать, понял?

— Понял. — Гришка кивнул головой, не в силах отвести глаз от забавных ярких клоунов.

Внутри кафе всё было так же, как и тогда, осенью, в Москве, когда они пошли все вместе отмечать их с Андрейкой десятилетие. Так же играла музыка, было весело, и они с братом объедались клубничным мороженым, было так вкусно, они напополам с Дрюней смолотили столько, что чуть не треснули. Смешной рыжий клоун подарил им большущие коробки с подарками. Конечно, они с братом тогда догадались, что подарки купили мама с папой, а клоуны их только подарили, но всё равно было так здорово! Из «Макдоналдса» они все вместе пошли в кино, а потом папа катал их на машине почти до самой темноты, а они смеялись, глядя в окно и придумывая всякие небылицы. Папа тоже улыбался, а мама была такая молодая и красивая!

В центре зала по-прежнему прыгали клоуны, а по щекам Гришки почему-то потекли слёзы. Стараясь удержать их, он до боли прикусывал нижнюю губу, но они всё текли и текли, не желая останавливаться и превращаясь в сплошной солёный ручеёк.

Нагрузив два подноса едой, Стас пересёк зал в направлении столика, где его должен был ждать Григорий. За столом мальчишки не было. Решив, что он пересел куда-нибудь еще, проклиная бестолковую детскую непосредственность, Стас обошёл весь зал, но ни за соседним, ни за каким-то другим столом Гриши не оказалось. Вернувшись на прежнее место, Стас поставил подносы на стол. На стульчике, где ещё недавно сидел мальчик, лежал скомканный мокрый носовой платок.

— Интересно девки пляшут, неужели она думает, что я не догадаюсь, где щенок? — проговорил Стас, и его лицо исказила злая гримаса. — Глупо, у меня есть даже номер её телефона. О том, что мальчишка здесь, могла знать только она одна, и никто больше.

Не обнаружив ребёнка ни на улице, ни в туалете, Стас, забыв о еде, развернулся и пошёл к телефону.

Стас приготовился к тому, что на его звонок трубка снята не будет, но, к его величайшему изумлению, уже на третьем гудке послышался щелчок, и женский голос произнёс:

— Алло!

— Какого чёрта ты устраиваешь цирк? — стараясь не заорать в трубку, прошипел он.

— Стас, это ты? Что случилось, почему ты кричишь? Ты в городе?

— Неужели ты могла подумать, что я всё спущу на тормозах? С кем ты решила поиграть? — закипел он. — Конечно, я в городе, и тебе это известно лучше, чем кому-либо другому.

— Что за дикая интонация? Кто тебе позволил говорить со мной в таком тоне? — возмутилась Беркутова.

— Я ещё и не в таком тоне намерен с тобой говорить. — Лицо Стаса перекосилось от злобы. Что она себе думает, что его можно провести, словно неразумного дитятю? — Где Гришка?

— А разве ты его не привёз? — Голос Ирины дрогнул в нехорошем предчувствии. — Разве ты прилетел один?

— Хватит ваньку валять! — гаркнул в трубку Стас. — Гришка у тебя?

— Послушай-ка, ты, щенок малохольный! — сквозь зубы произнесла Ирина. — Или ты сбавишь обороты, или нам с тобой говорить не о чем. Рассказывай по порядку, что произошло.

— Ты хочешь сказать, что ни о чём не знаешь? — не поверил он.

— О чём я должна, по-твоему, знать? — Её голос звучал резко и обиженно, но для Стаса сейчас это не имело никакого значения.

— Подожди, Ир, — вдруг оторопело проговорил он, — скажи, где ты живёшь?

— Ты считаешь, мне это нужно? — интонации её голоса звучали резко, но Стас словно не замечал этого.

— Мне нужно знать, как далеко ты от Парламентской площади. — Ира услышала, что голос Стаса в трубке дрогнул, и поняла, что дела обстоят серьёзнее, чем ей представлялось.

— Минут пятнадцать езды на машине, а если на городском, то все сорок. Стас, что произошло?

— Значит, это не ты, — выдохнул в трубку Неверов.

— Что «не я»?

— У меня увезли Гришку, — проговорил Стас. Он чувствовал, как у него по вискам скатываются крупные капли холодного пота, а руки начинают мелко-мелко подрагивать. — Значит, это не ты, — безучастно повторил он.

— Что значит увезли? Кто увёз?

— Я думал, что это твоих рук дело, потому что, кроме тебя, о нашем приезде никто не знал.

— Идиот! — разъярённо прошипела Беркутова. — У меня на этого сопляка были свои планы, а теперь всё коту под хвост, и всё из-за твоей дури! Неужели так сложно было не отпускать его руки? Десятилетний мальчик, в чужой стране, ты и вправду думаешь, что он псих? Куда ему бежать?

— Кому нужно увозить его?

— Знаешь, никому твой Гришка на дух не нужен, — уверенно произнесла Беркутова. — Потом, в таком городе, как Оттава, никуда он не денется, даже если очень захочет. Если до вечера мы его не найдём, то его найдёт полиция. Тогда тебе светит статья за похищение ребёнка, а я пойду как соучастница. Это пахнет пожизненным, ты меня слышишь, кретин?!

— Как нам быть? — Голос Стаса перешёл с крика на едва слышный хрип.

— Найди его, далеко уйти он не мог, значит, где-то рядом. Я выезжаю. Мы должны обнаружить его первыми, иначе нам конец. Когда он будет у нас, есть только один способ заставить его молчать.

— Давай вернём его в Москву, — запаниковал Стас. — Ну его к чёрту, вместе с его придурошным папашей! Я уже ничего не хочу! Пусть катится на все четыре стороны, лишь бы меня оставили в покое!

— Прежде всего, его нужно найти, — резонно произнесла Беркутова. — Возвращать его теперь уже не имеет никакого смысла.

— Но когда мы его найдём, не хочешь же ты сказать… — Но Стас не успел договорить, потому что на том конце трубки раздался щелчок, и послышались гудки отбоя.

Пошли пятые сутки с тех пор, как пропал Гришка. В углу прихожей стояли нераспакованные коробки с канадскими подарками. Где-то за окнами, во дворе, лаяла собака; с шумом проносились и, удаляясь, затихали гремящие железом автомобили, а в квартире Вороновских по-прежнему стояла тишина, нарушаемая только тиканьем часов на секретере, перебирающих страшные секунды неизвестности. На ноги были подняты все, кто только мог помочь, но поиски результатов пока не дали.

Маришка, Андрейка и Лев сидели в комнате, друг напротив друга, и слушали тишину.

— Это я во всём виноват, — вдруг произнёс Андрейка.

— Не надо понапрасну винить себя, сынок, — с трудом проговорила Маришка. Лицо её опухло от слёз, а голос, ставший каким-то чужим и незнакомым, прерывался на каждом слове.

— Ты ничего не знаешь! — выкрикнул Андрейка, и глаза его загорелись. — Ты ничегошеньки не знаешь!

Лев устало поднял голову и посмотрел на сына.

— Малыш, нам сейчас всем нелегко, — произнёс он.

— Не надо меня утешать, я знаю, что говорю! — захлебнулся Андрейка. — Когда он уходил за руку с этим, я сказал ему, что он предатель, что он последний негодяй и предатель и чтобы он никогда не возвращался назад! — Голосок Андрейки звенел пронзительно и горестно, а глаза его были полны слёз. — Я сказал ему, что даже если он подохнет где-нибудь под забором, то мне будет наплевать! Вот что я ему сказал, теперь и вы знайте об этом, пусть, мне всё равно!

Кулачки мальчишки сжались, плечи поникли вниз, и весь он как-то съёжился и стал меньше.

— Ты сказал это в запале, Гришка знает, что ты этого не хотел, — попыталась успокоить сына Маришка. Она притянула его голову к себе и принялась гладить его непослушные тёмные вихры, но Андрейка вырвался из её рук, вскочил на ноги и, зло сверкая глазами, закричал: — Вы опять ничего не поняли, я так хотел, я этого хотел, слышите!