— Всего лишь толика? — насмешливо осведомилась Кендра.

— Хорошо, хорошо, не толика, а бездна, и я гнусный мерзкий шовинист, но машину все-таки буду вести я.

Кендра рассмеялась, ощущая себя безмерно счастливой в его обществе и наслаждаясь его остроумием.

— Ты уже нашел, где остановиться, или мы сначала поищем для тебя гостиницу?

Джек засмеялся с явным облегчением.

— Заманчивое предложение.

— Перестань меня мучить.

Он засмеялся еще громче.

— Да, Кендра, я уже нашел, где остановиться. Очаровательное местечко между домиком Буркелей и Довилем. Заказал комнату по телефону. Думаю, мы можем там поужинать, когда осмотрим побережье, где произошла высадка войск в сорок четвертом.

— Виллу вряд ли можно назвать «домиком», Джек.

— Я так и понял из твоего описания по телефону. Ты мне еще расскажешь об этом, но сначала скажи мне, куда мы направимся.

— Думаю, нам стоит прогуляться по дощатому настилу, идущему по пляжу. По одну сторону будет Ла-Манш, по другую — Казино. Там есть пристань со всевозможными лодками — яхты, парусные шлюпки и даже несколько рыбачьих яликов. Чудесное место. Мы туда ходили с Реми.

Она руководила им, указывая, на какую улочку повернуть, чтобы попасть к берегу.

— Звучит неплохо. К тому же мы можем пообедать в каком-нибудь из ресторанчиков на набережной, где, кажется, перебывали все мировые знаменитости.

— Не повезло тебе, Джек.

— Почему?

— Нормандское побережье славится морскими деликатесами.

— Мне очень повезло, Кендра. Они и телятину делают просто здорово.

Джек отыскал стоянку на широкой улице в нескольких минутах ходьбы от пляжа. Они вступили на настил и пошли рука об руку, подставляя лица под лучи яркого солнца. Жара здесь не досаждала. С пролива дул прохладный ветерок, запах соленой воды и сосен напомнил Кендре родные места. На краю пляжа стояли полосатые тенты.

Джек показал на парусиновые шезлонги, расставленные ровными рядами.

— Не хочешь присесть?

Она покачала головой.

— Не собираюсь платить за удовольствие посидеть на пляже.

—  Что!

— Шезлонги сдаются напрокат, Джек. Это тебе не Калифорния, где люди рассаживаются как им вздумается.

— А за купание они тоже дерут деньги?

— Нет. Ты платишь в том случае, если желаешь переодеваться в кабинке.

И она кивнула на полосатые тенты.

— Только туристам и детям может прийти в голову безумная мысль купаться в Ла-Манше. Даже в августе вода очень холодная. Реми, правда, один раз окунулся.

— Я бы с удовольствием посмотрел, как это делаешь ты.

Джек улыбнулся, словно бы явственно увидел то, что предстало ему в воображении.

— Если бы не твой замечательный наряд, я предложил бы посидеть на песочке просто из принципа.

— Я согласна — и тоже из принципа. Он погладил ее по руке.

— А теперь признавайся, что тебя тревожит.

— Деньги.

Он вдруг стал серьезным.

— Конечно, эта поездка потребовала расходов. Позволь мне вступить в долю…

— Нет, дело не в этом. У меня полноденег.

— Тогда я не понимаю.

— Пребывание у Буркелей открыло мне глаза на многое.

— Разумеется. Ты увидела наяву все эти золотые раковины и бесчисленные столовые, — шутливо сказал он.

— Буркели ведут роскошный образ жизни — достаточно посмотреть на их еду, одежду, виллу, произведения искусства. Не буду отрицать, что некоторые вещи я с удовольствием завела бы у себя… конечно, не в таком масштабе. Но глаза у меня открылись на другое — на их вилле я задумалась о том, что дают деньги в широком смысле слова. Я попыталась определить свою собственную жизненную философию в отношении денег.

Джек выглядел озадаченным.

— Зачем тебе это?

— Затем, что я должна решить, как поступить с моими деньгами.

— Деньги не требуют никакой философии, Кендра. Ты просто тратишь их или хранишь. Главное, что они у тебя есть.

— Я тоже так думала прежде. А теперь я не уверена, что это правильно. Посмотри, к примеру, на Реми. Разве все эти миллионы уберегли его от похищения? Только по счастливой случайности все кончилось для него хорошо. А теперь он дома,но по-прежнему проводит время с нянюшками и телохранителем, а в довершение всего Буркели собираются отправить его в заграничную школу.

— Согласен, это тяжело для малыша, однако многие богатые европейцы посылают своих детей учиться за границу.

— Я знаю. Как раз об этом я и думала. Многие из моих знакомых пошли бы на все, чтобы иметь такое богатство, как у Буркелей, потому что это дало бы им возможность проводить больше времени с детьми, дало бы возможность лучше их одевать и кормить, больше заботиться о них.

Джек кивнул:

— Да, это и мое мнение.

— И мое. Буркели же имеют возможность постоянно бывать с Реми, но не делают этого.

— Тебя огорчает, что они его недостаточно любят?

— Они любятего, я это знаю. Но растет он в таком одиночестве, в такой холодной и… странной атмосфере. Я попыталась поговорить с Лораном и Надин, но они решили, что я сую нос не в свое дело.

Она засунула руки в карманы своих шелковых брюк цвета камелии.

— Может быть, они и правы, это не мое дело. Однако мне пришло в голову, что виной такому поведению либо сами Буркели, либо их огромное богатство. Что, если именно из-за этих миллионов они так относятся к Реми, к себе, ко всем остальным?

— Ты, кажется, говорила, что они были с тобой очень милы.

— Они и были милы. Но в то же самое время я пришла к выводу, что они, хотя и признательны мне за спасение сына, считают личноменя, Кендру Мартин, особой весьма незначительной. Я до сих пор не сталкивалась вплотную с классовыми различиями. Тяжело сознавать, что эти люди воспринимают меня… ну, в общем, существом низшим.

— Кендра, нельзя быть такой наивной.

Она протестующе взмахнула рукой.

— Разумеется, я знала, что классовые различия существуют.Но это никогда не затрагивало меня лично. Я всегда считала, что меня должны оценивать по тому, что я собой представляю, чего я смогла добиться благодаря способностям, упорному труду и желанию учиться. И сама оценивала других людей, исходя из этих критериев. Банковский счет для меня значения не имел, однако Буркели и им подобные по-настоящему уважаюттолько тех, кто имеет их возможности.

— Ты говоришь об их миллионах?

— Да, и об этом тоже. Деньги, положение в обществе, громкое имя — и все это нужно иметь на протяжении хотя бы трехсот лет. Вот тогда можно рассчитывать на их уважение.

На лице Джека появилось жесткое выражение.

— Мне не нравится, что они задели твое самолюбие. Больше всего мне не нравится, что они заставили тебя почувствовать себя незначительной.

— В этом все дело, Джек. Они не заставили меня думать иначе о самой себе. Но то, что они делают со своими деньгами, то, как они относятся к другим людям — именно потому, что имеютэти деньги, — заставило меня задуматься о многом.

— Значит, все эти философствования помогли тебе решить, как распорядиться деньгами?

— Не совсем. У меня появилась одна очень заманчивая мысль, но я еще не вполне уверена. Все было гораздо проще до того, как я получила этот чек.

Джек снисходительно улыбнулся.

— Неужели ты еще не спустила эти деньги?

Кендра вспомнила о восьми тысячах, потраченных на одежду, и сделал гримаску.

— Я, конечно, попыталась, можешь не сомневаться, однако два миллиона франков….

—  Два миллиона франков!Господи, это же больше трехсот тысяч долларов!

— Знаю, — сухо ответила она. — Родители напоминают мне об этом постоянно.

Он изумленно помотал головой.

— Я всегда был аккуратен в делах, и раза два мне удалось удачно вложить деньги, но могу похвастать, вероятно, лишь четвертью твоего капитала. И мне понадобилось семнадцать лет, чтобы скопить свой!

— То же самое говорят мои родители. Они приходят в ужас при мысли, что я промотаю деньги, разъезжая по Европе.