Зачем он здесь? Действительно ли он хочет помочь ей или… переспать с ней? В интимной обстановке алькова, в неподвижном знойном воздухе, мысль о том, чтобы остаться с ним наедине, забыть обо всем на свете, ощутить что-то более волнующее, чем простое прикосновение, полностью овладела ею.

Конни тряхнула головой, отгоняя от себя наваждение, отпила глоток из стакана и строго, еще раз, приказала себе не поддаваться очарованию тех, кому ей приходится рассказывать историю своего отца. Она не должна поддаться и обаянию этого мужчины, внемлющего ее словам с неподдельным, не сказать страстным, интересом. Симпатии к месту, если от них есть определенная польза. Это стало ее правилом. Ей безразлично, нравится она ему или нет, но совсем другое дело, если он может ей как-то пригодиться.

Она глубоко вздохнула, твердо решив заставить его потерять голову.

— В стране царила полная неразбериха, — начала Конни, — и однажды несколько солдат схватили моего отца, посадили в машину и увезли в неизвестном направлении. Мы подозревали, что его содержат в тюрьме, расположенной под зданием Капитолия, но нам не позволяли с ним увидеться. Из соображений безопасности нам с матерью пришлось бежать из страны. Когда же мятежники захватили Лампура-Сити, они стали держать отца при себе в надежде на американскую помощь. Они ее не дождались и согласны были освободить его за крупный выкуп, но американцы заявили, что не собираются платить. Тогда мятежники передали американцам видеокассету, на которой отец заявлял, что чувствует себя прекрасно, что обращаются с ним хорошо и что он полностью поддерживает восставших.

— Его заставили, я уверен!

— Я тоже.

Конни смущало заботливое участие Ника. Каждый раз, когда он смотрел на нее с пониманием, ей хотелось броситься ему на шею и выплакаться.

Она сделала глоток коа-поры, он допил свой джин.

— Так или иначе, — продолжила она, — когда правительственные войска вернули столицу, они обвинили отца в сотрудничестве с мятежниками.

— Не одно, так другое, — прокомментировал Ник.

— Обе стороны использовали его как пешку в своей грязной игре и… — она провела тонким пальцем по кромке бокала.

— И? — Ник помахал официанту своим пустым стаканом.

— Каждый раз, когда столица переходит из рук в руки, мы с матерью… я страшно боюсь, что с ним может что-нибудь случиться. Я надеюсь, что, быть может, его наконец-таки освободят и боюсь, что, не дай бог, казнят. Но вечно так продолжаться не может!

Конни увидела неподдельную нежность в глазах Ника и смущенно потерла пальцами лоб.

— Я так устала от всех этих переговоров, эмбарго и обещаний политиков! Не обижайтесь.

— Ни в коем случае!

Он искренне обиделся, она искренне почувствовала себя виноватой.

— Я внимательно слушаю, — Ник протянул руку через стол и положил ее на запястье Конни, ей это понравилось, хотя она тут же упрекнула себя.

— Вы мне поможете?

— Разве это в моих силах? ООН, Красный Крест, Международная Амнистия — все пытались добиться освобождения вашего отца. Что из этого вышло?

— Я подумывала о том, что можно организовать побег, — она перешла на заговорщический шепот.

— Из бастиона мятежников в горах? Я дипломат, а не волшебник. Такое по плечу только Дэвиду Копперфильду.

С подноса, принесенного официантом, Ник взял свой второй стакан джина:

— Спасибо, Су!

Конни протянула руку и дотронулась до его обхвативших стакан пальцев, ощутив при этом крепость его мужской руки.

— Я не виню вас, Ник.

— Добиться его освобождения можно только политическими или дипломатическими средствами.

— Часом раньше вы говорили, что посольство могло бы предпринять какие-либо.

Однако она находчива, подумал Ник. Настойчива, умна и ранима. И не без оснований! Его сердце потянулось к ней, но, опомнившись, он сунул его туда, где ему и надлежало быть, — за красный носовой платок.

— Надеюсь, что для вас послужит некоторым утешением то, что весь мир знает о несчастье вашего отца и восхищается его мужеством.

— Да, конечно, сейчас он герой, но перестанет им быть и превратится в обыкновенного человека, как только окажется на свободе.

— И будет прав! — Ник не забывал про свой джин с тоником.

Неожиданно Конни улыбнулась, и ее улыбка вмиг разогнала полумрак алькова в баре отеля «Империал».

— Я чувствую себя заигранной пластинкой.

— По вас этого не скажешь.

— Льстить вы умеете лучше Уиткрафта.

— Моему «я» был бы нанесен невосполнимый ущерб, если бы вы сказали что-нибудь менее приятное. Вы не станете возражать, если я сообщу вам по секрету, что вы прирожденный дипломат?

— Это не так, но я постепенно становлюсь им.

Он улыбнулся:

— Я попробую пойти дальше, чем намечал, и скажу вам, опять же по секрету, что у вас замечательная улыбка.

— Вы всегда заранее намечаете все, о чем будете говорить?

— Не так часто, как хотелось бы, и поэтому не в первый раз попадаю в неприятную ситуацию.

— Вы имеете в виду, что там, в посольстве, они подсунули меня вам в качестве наказания?

Долю секунды Ник был совершенно ошарашен.

— В добавок ко всему вы чрезвычайно сообразительны!

— Так вы мне поможете?

Ник лихорадочно думал, чувствуя себя загнанным в угол, и, что самое опасное, загнала его в угол женщина, находившаяся в беде.

Прикосновение ее покрытых лаком ногтей к его запястью отозвалось кодированным сигналом в его венах, сигналом, который узнал бы и расшифровал любой мужчина. Ее голос зазвучал тихо, как ночной ветерок, проносящийся по старому саду, напоминая забытые сны.

— Ник, мне показалось, что я заметила в тебе желание и готовность вмешаться, чтобы помочь мне.

Желание? Готовность? Вмешаться? Слова, которые ему следовало сказать еще час назад, он выпалил на одном дыхании:

— Мисс Хэннесси, посольство с радостью помогло бы вам при более благоприятном стечении обстоятельств, но подобные дела находятся вне сферы нашей деятельности.

— Оставьте, Ник! Это я уже слышала.

Как она могла это произнести и скрыть свою горечь? Если бы она смогла так же скрыть надежду в своих глазах! У него было ощущение, что она видит его насквозь. Спасибо Су, не забыл о его существовании и сам появился с третьим стаканом джина.

— Еще пунш? — спросил ее Ник.

— Нет, спасибо.

— У меня совсем вылетело из головы! С этого нам следовало начать! — он поднял стакан. — За Констанцию! За постоянство! Очень подходящее имя для такой преданной дочери, как вы.

— Спасибо!

— Я уверен, что ваш отец знает, что вы делаете для него все возможное и, наверное, страшно горд тем, что у него такая дочь.

Да, подумал Ник, и у него есть все основания гордиться ею. На глазах у Конни выступили слезы, и она отвернулась.

— Надеюсь, что это так и есть.

Ник выпил третий стакан гораздо быстрее первых двух. Ее влажные еще глаза снова обратились на него, потом на стол, на пустые стаканы и снова на него.

Люди часто считали пустые стаканы, собиравшиеся вокруг Ника к концу вечера. Нет причин смущаться от этого и сейчас. Он поднял стакан и громко сказал:

— За «Констанс и Хэннесси»! Отличный коньяк. Пробовали когда-нибудь? Хотите, я закажу?

Но Конни взяла свою сумочку, и ее пальцы судорожно вцепились в патентованную кожу, оставив на ней глубокие вмятины.

— Вы должны простить меня, но я должна идти. Меня вымотало это путешествие.

— Как пожелаете, — спокойно ответил Ник.

Позволить ей так просто уйти? Он же потом себе этого не простит!

— Если вы не в состоянии мне помочь, почему вы здесь? — тихо спросила Конни.

Он оторвал взгляд от ее округлых плеч и окунулся в зеленые, как море, глаза.

— На Лампуре? — попытался свести все к шутке Ник, но она молчала. — Или почему я здесь, в баре, с прекрасной женщиной? Последнее, по-моему, не требует объяснений.

— Первое, — она смотрела ему прямо в глаза.