Он попытался улыбнуться, но у него не получилось.
— Ну, стоит ли так расстраиваться? Ведь в конце концов ничего страшного не случилось…
— Не смей говорить со мной таким снисходительным тоном. Ты обещал Амосу и мне тоже, что будешь во всем слушаться меня. Ты не сдержал обещания. А если ты думаешь, что ничего не случилось, — она повернулась, отодвинула боковую дверцу фургона и спрыгнула на землю, — то можешь полюбоваться: вся крыша во вмятинах, ветровое стекло треснуло. А я обещала Амосу беречь «Торнадомобиль».
Роун вылез из фургона и внимательно осмотрел повреждения.
— Эти вмятины — как боевые шрамы. Насколько я помню, дядин старый пикапчик был весь покрыт вмятинами.
— Сегодня — другое дело.
— Почему?
— Это можно было предотвратить.
— Ты хочешь извинений? Ты ведь к этому клонишь?
Они стояли под слабым дождем, уставившись друг на друга.
— Извиниться было бы неплохо, — сказала она спокойно.
— Ладно, извини. Я думал, что ты перестраховываешься.
Его извинение явно не были самыми трогательными из тех, которые когда-либо слышала Виктория. Но у нее создалось впечатление, что ничего другого, кроме этой скупой фразы, она от него не дождется.
— Замечательно, — сказала она, обходя фургон и открывая дверцу со стороны водителя. — Давай-ка поедем отсюда.
— Куда? — спросил он.
— В Лаббок. Твоя карьера преследователя гроз закончилась.
Когда они достигли участка дороги, где прошел торнадо, Виктория сбросила скорость, и Роун впервые увидел вблизи разрушительные последствия стихии. Широко раскрытыми глазами он смотрел из окна машины на вывороченные с корнями деревья, опрокинутый забор… и мертвую корову в канаве.
— Что… — Роун хотел что-то спросить, но в горле у него так пересохло, что он был вынужден прокашляться, чтобы заговорить снова. — Что случилось с коровой?
Виктория пожала плечами.
— Наверное, бедняжку ударило чем-то тяжелым, а может, подняло в воздух…
Роун почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Если бы он задержал отъезд еще на несколько минут, может быть, даже на несколько секунд, их могла бы постичь участь этой коровы…
— Виктория, я… Я действительно очень виноват. Я совершенно не представлял себе всей опасности торнадо. Кроме того, я не проявил ни малейшего уважения к твоим знаниям, твоему…
— Самоуничижение тебе не поможет, Роун. Я везу тебя обратно в Лаббок.
Он не мог обижаться на нее за такое решение.
— Тебе необязательно везти меня так далеко. Просто высади меня где-нибудь, и я сам доберусь до Лаббока. Тебе не придется прерывать свою погоню за торнадо.
— Я не могу одна заниматься этим, — сказала она упавшим голосом. — Может, через несколько дней Амосу станет лучше, и мы сможем совершить еще одну поездку, прежде чем закончится мой отпуск. Если, разумеется, будет за чем гоняться. Как бы то ни было, Амос вряд ли будет доволен, если я высажу его любимого племянника на пустынной дороге.
«И это, наверное, единственная причина, которая мешает ей немедленно избавиться от меня», — размышлял Роун. Он действительно все испортил и только потому, что чересчур увлекся грозой, ее красотой и величием. Он просто не мог оторваться от этого захватывающего зрелища.
Когда же он стал столь эгоцентричным? Плохо было уже то, что он почти уговорил Викторию прыгнуть с вышки с резиновой страховкой на ногах, но того хуже оказалось его поведение во время грозы. Он проявил полнейшее пренебрежение к жизни своей и Виктории. За это он заслуживал самого сурового наказания.
Они молча слушали, как на разных радиочастотах возбужденные голоса обсуждали торнадо, который продержался на земле более двенадцати минут и нанес значительный ущерб посевам зерновых, хотя никто серьезно не пострадал — не считая коровы, но о ней знали пока только Виктория и Роун. Прозвучали также обрывки разговора о еще одной обещающей торнадо грозе в нескольких милях к западу, но если Виктория и слышала, то предпочла проигнорировать эти сведения.
— Голоден? — отрывисто спросила она.
— Конечно, — ответил он, хотя на этот раз не чувствовал голода.
— Проедем еще пару миль на север и найдем какой-нибудь ресторан, где точно не наткнемся на моих коллег. Я что-то не расположена к светской болтовне.
— Конечно, поступай, как считаешь нужным.
В течение получаса она не проронила ни звука. Роун знал, что она злится на него, но и подозревал, что Виктория немного смущена своей минутной слабостью и признаниями, которыми с ним поделилась.
— Кто-нибудь еще знает, что ты боишься торнадо? — неожиданно спросил Роун, прерывая молчание.
— Амос пару раз видел, как я теряла контроль над собой, но никогда не задавал вопросов.
— И я должен последовать его примеру, верно?
— Сделай одолжение.
Они въехали в небольшой городок, названия которого Роун толком так и не узнал, и Виктория припарковала фургон на стоянке возле мотеля с рестораном по соседству.
— Наконец-то мы съедим кусок мяса, — проворчала она, выходя из машины.
Роун почувствовал, что гнев ее немного улегся. Он решил не рисковать — не дразнить и не подлизываться к ней, чтобы еще больше не испортить ей настроение. Рано или поздно она сама перестанет злиться, если он, конечно, не даст ей новых поводов для обиды. Ему казалось, что она не из тех, кто способен долго сердиться.
— Да, было бы неплохо отведать здесь аппетитный бифштекс, — оживленно проговорил Роун, вовсе не думая о еде.
Официантка проводила их в дальний угол ресторана и усадила за маленький столик подальше от входа. Не открывая меню, Виктория заказала самый маленький кусок говядины, который подавали в этом ресторане, и вареный картофель. Роун сказал, что он будет есть то же самое. Но когда спустя несколько минут блюда появились на столе, он понял, что не сможет проглотить и кусочка нежной, сочной говядины. Впервые за долгие годы он потерял аппетит. Он знал, что не заслужил традиционного для охотников за торнадо вознаграждения.
8
Съев большую часть бифштекса и почти всю порцию вареного картофеля, Виктория почувствовала себя лучше. Она решила, что с самого начала слишком много внимания уделяла собственным переживаниям. И вот небольшой инцидент она раздула до размеров вселенской катастрофы. Роун, правда, вел себя отвратительно, но он осознал свою ошибку и извинился. Она была убеждена в искренности его извинений. Вряд ли стоило сейчас давать волю злорадству и наказывать его, отправляя назад в Лаббок. Конечно, если он сам не хочет возвращаться. Может быть, теперь, когда фильм уже снят, вся эта погоня за торнадо ему наскучила и он с удовольствием вернется домой. При мысли об этом Викторию неожиданно охватило уныние.
— Давай возьмем кусок яблочного пирога на двоих? — предложила она с твердым намерением оставить позади все неприятности и примириться с Роуном.
Он вскинул голову, посмотрел ей в глаза, а затем отвел взгляд.
— Нет, спасибо, — тихо отозвался он.
— Не хочешь? — удивилась Виктория.
— Нет. Я наелся. Но ты ешь, не обращай внимания.
Наелся? Она посмотрела на его тарелку. Разрезав свой бифштекс на крохотные кусочки, он вяло перебирал их вилкой, почти ничего не съев.
— Ты себя хорошо чувствуешь? — Она не смогла удержаться от вопроса.
Он выдавил слабую улыбку.
— Все в порядке, Виктория. Просто я не голоден.
Виктория. Не Вики или Вик. И даже не запнулся, произнося целых четыре слога. Как ни странно, но она пожалела, что он перестал называть ее ласкательным именем. Она уже привыкла к новому обращению. Неужели она в конце концов оттолкнула от себя Роуна навсегда? Неужели он больше не будет поддразнивать ее? Куда подевались его игривые улыбки, дерзкое, вызывающее поведение?
Когда Виктория умышленно дала ему возможность увидеть последствия торнадо и ощутить опасность, которая им угрожала, она хотела лишь одного — чтобы он получил небольшую встряску. У нее и в мыслях не было повергнуть его в настоящее уныние. Однако что-то определенно было не так, что-то явно скрывалось за обычным утомлением, потерей аппетита и настроения. Раньше она только угадывала в нем печаль, теперь же замечала ее в каждой черточке его лица, в каждом его жесте.