— Мне нечего прощать вам, вы ничего дурного не сделали, — задумчиво сказала Селия, — я расскажу вам все. Я полюбила Ричарда, безумно — и он влюбился в меня. Я не знала, что он помолвлен, он все время избегал говорить мне об этом. Я ничего не знала до того самого дня, когда он был еще без сознания после операции. Я вошла в гостиную, и высокий молодой человек, которого я никогда не встречала раньше, сообщил мне, что он ждет леди Виолу Трент и что она — невеста Ричарда. Тогда я ушла из дому и больше никогда не увижу Ричарда. Вот и все.
Бар ни разу не взглянул на нее, пока она говорила. Когда она закончила, он глухо сказал:
— Пойдемте танцевать, хотите? Или, может быть, вам неприятно?
Он танцевал очень легко и красиво, как это часто бывает у таких больших, полных людей. Когда они кончили танцевать и вернулись к своему столику, он вдруг резко спросил:
— Что же вы думаете теперь делать?
— Работать, — ответила Селия. — Здесь, если удастся. То есть, я думаю, танцевать. К сожалению, я ничего не умею делать, ничего путного, по крайней мере. Я ведь только недавно вернулась из пансиона, совсем незадолго до смерти Лорри. Я воспитывалась за границей и никогда не училась ничему полезному, то есть ничему такому, что помогло бы мне зарабатывать деньги. Но я все-таки уверена, что мне удастся как-нибудь устроиться.
Бар глядел на нее со смешанным чувством жалости и восхищения; в его душе закипала злоба против Хайса.
«Она еще совсем ребенок, — подумал он, с удивлением разглядывая Селию. — И так же невинна, как бывают только дети. Хайс — свинья! Она его безумно любит: он сам пробудил в ней это чувство, а теперь — я готов биться об заклад — он даже не потрудится вспоминать о ней. Он будет только рад, что она сама ушла от него, и он, таким образом, избежал неприятной сцены прощания».
Он громко сказал:
— Не согласились бы вы работать в цветочном магазине на Саус-Молтон-стрит? Моя кузина открыла этот магазин в пользу инвалидов, и ей нужен кто-нибудь, чтобы заведовать делом. Подойдет ли вам такое занятие? Мне не нравятся эти ночные клубы для молоденькой девушки. А кроме того, — он робко улыбнулся, — вы сможете их посещать со мной, если вам это нравится. После работы — развлечение, не так ли?
— Вы очень добры! — Селия была тронута его вниманием и протянула ему руку, чтобы поблагодарить. Бар крепко пожал ее и густо покраснел.
«Она такая хорошенькая, — думал он, — прямо, как с картинки, а между тем это все естественное!»
Бар долгие годы лелеял в душе любовь к Пенси, но ее роман с Борисом изменил его отношение к ней — он не одобрял флирта такого рода, ведь Пенси была невестой другого. Вначале для него было большим ударом увлечение Пенси Ричардом, но так как в этом случае дело приняло серьезный оборот, то он примирился с этим обстоятельством и стойко переносил страдания. А потом вдруг началась эта история с Дивиным, которая дала пищу для сплетен и пересудов всему Лондону. Бар ненавидел сплетни и всякого рода гласность. Он вдруг стал тяготиться Пенси, ее красотой, ее избалованностью и ее, правда, только по отношению к нему — бессердечностью.
Сегодня вечером впервые за долгое время он не думал о бесполезности жизни и чувствовал, то это происходит благодаря встрече с Селией.
— Расскажите мне о ваших школьных днях, — неожиданно попросил он.
И Селия подробно рассказала ему о своей жизни в монастырском пансионе. Они принялись обсуждать этот вопрос очень детально, а потом перешли на тему о верховой езде. Селия ездила верхом еще во время пребывания в пансионе, а Бар — почти с тех пор, как научился ходить. Он совсем оживился, когда разговор коснулся воспитания лошадей, видно было, что он очень любит их. В конце целой Диссертации на тему о породах лошадей он перегнулся через стол и очень серьезно сказал:
— У нас с вами, Селия, бесконечно много общих интересов!
Совершенно незаметно для себя он назвал ее по имени, спохватился, покраснел и стал извиняться.
— Это сорвалось как-то невольно… вы кажетесь таким ребенком, — просто сказал он.
— Мне это было очень приятно, — ответила Селия.
Он провел с ней вечер, отвез ее и Сисси домой.
На следующее утро, очень элегантно одетый, он явился в цветочный магазин, где уже работала Селия. Она выбрала для него бутоньерку.
— Я зайду за вами в час, и мы пойдем вместе завтракать, — спокойно сообщил он ей.
— Где Селия? — беспрерывно повторял Хайс и шепотом прибавлял: — Дорогая, я хочу, чтобы ты пришла, я люблю тебя…
— Он поправился бы в десять раз быстрее, если бы она была здесь, — ворчал доктор Уоллес.
Пенси приходила ежедневно, приносила цветы и фрукты и посылала их к нему наверх с коротенькими записочками. Хайс получал все, отвечал ей и снова погружался в забытье.
Он выздоравливал. Хирург был вполне доволен его состоянием, но доктор Уоллес, который знал тайну Хайса, был неудовлетворен. Однажды днем он решил откровенно поговорить с Хайсом.
— А где теперь маленькая мисс Лоринг? — весело спросил он. — Она была здесь в день вашей операции, и с тех пор я ее не видел.
Хайс молча взглянул на него; в его глазах промелькнуло задумчивое, трогательное выражение. Потом несколько нерешительно он сказал:
— Я ничего не слышал о ней.
Доктор Уоллес хотел спросить: «Не могу ли я помочь вам в этом?» — но у него не хватило на это мужества; он заколебался и пропустил удобный момент.
Хайс вывел его из этого состояния нерешительности. Он спросил:
— Мне бы хотелось выйти, уйти из этой комнаты! Мне кажется, что я сумею завтра куда-нибудь поехать. Как вы думаете, доктор?
Хайсу уже сняли повязку с головы, и волосы уже отросли; он сильно похудел за время болезни, но был по-прежнему очень привлекателен.
Когда доктор Уоллес ушел, Хайс подошел к окну. Где она теперь? Почему она ничего не написала ему? Почему она так внезапно ушла? Почему, почему?.. Это слово сверлило его мозг весь день и всю ночь.
В тот день, когда его впервые оставили одного, Хайс прокрался в комнату Селии и заперся там. Он был еще очень слаб после болезни; совсем обессиленный, он упал на кровать и долго лежал без движения. Наконец, собрав последние силы, он поднялся и, шатаясь, стал бродить по большой комнате, стараясь найти хоть что-то, напоминавшее о Селии.
Он остановился у окна и вновь пережил те часы, которые они проводили вместе, особенно тот незабываемый день, когда, опустившись на колени перед ее кроватью, он долго-долго целовал ее, а она возвращала ему поцелуи.
В те счастливые дни его ничто не трогало; все внешние неприятности, конечно, огорчали его, но ненадолго. Тогда произошла эта история с Твайном из-за жемчужины Робина… бедный милый Робин… он дорого заплатил за свой юношеский пыл!.. Было еще много других мелких неприятностей, но они все как-то проходили мимо него, не достигая сознания. Он и Селия были тогда в волшебном царстве, куда не могли проникнуть ни печаль, ни досада, ни беспокойство.
Теперь все это вернулось…
Он вошел тогда к себе в комнату, измученный и несчастный, и застал там Пенси, которая ждала его. И она в этот день была грустна. Хайс постарался развлечь ее и принялся болтать о том, что их раньше всегда так интересовало.
Сегодня, после ухода доктора, Хайс стоял у окна, и, погрузившись в воспоминания, лениво следил за проезжающими автомобилями. Вдруг он заметил Пенси и рядом с ней того русского молодого человека — Дивина, кажется?
«Ну, и высокий же он!» — подумал Хайс, глядя на Бориса. Он хотел махнуть им рукой, но поленился. Он не двинулся с места, продолжая наблюдать за Пенси и Борисом. Он видел, как Борис крепко сжал ее руку и, заглянув ей в лицо, улыбнулся; как Пенси подняла к нему глаза, полные любви. Хайс заметил это, несмотря на большое расстояние.
Он понял это, даже не отдавая себе отчета — как; просто он был уверен в этом. Что-то едва уловимое в выражении ее лица, в повороте головы ясно говорило о любви.
