Я пишу и Д., но с ним разговариваю совсем в другом тоне: натужно остроумном, игривом, а иногда откровенно непристойном. Когда-то и он любил эти предварительные любовные игры по телефону и отвечал мне немедленно, но в последнее время стал скуп на сообщения. Сегодня вечером он вообще молчит.
Когда в половине десятого я добираюсь домой, то все еще очень возбуждена. Наверное, кола была лишней: меня потряхивает от переизбытка кофеина, и мне срочно надо в туалет. По лестнице я поднимаюсь, перескакивая через две ступеньки.
— Мама пришла! — кричит Эрик, услышав, как я открываю дверь.
Пес Роберт, наша собака, помесь ротвейлера и немецкой овчарки весом в полцентнера, встречает меня в прихожей, как всегда сдержанно виляя хвостом. Только мы с Эриком знаем, что таким образом он выражает бурную радость. Пес Роберт с большим интересом обнюхивает мою сумку, и тут из комнаты выходит Эрик и обнимает меня.
— Бог мой, ты пахнешь, как кусок мяса.
— В самом деле? Так сильно?
Эрик чуть отстраняется и морщит нос.
— Ну, в общем, довольно сильно.
Роберт облизывает мои кроссовки.
— Ну извини. Зато я принесла свиные котлеты!
Эрик отправляется на кухню жарить котлеты, а я иду в ванную, а потом забираюсь на стул у кухонной стойки и открываю бутылку красного португальского вина. За свиные котлеты у нас всегда отвечает Эрик. У него есть любимый рецепт с соусом из сливок и паприки (худой как жердь Эрик обожает сливки и вечно пичкает ими свою склонную к полноте жену). На это блюдо идет очень много паприки, очень много жира (Эрик никогда не сливает его, хотя, надо признать, на постной свинине, которую мы обычно покупаем, жир еще надо поискать), вермут и больше чем полстакана сливок. Котлеты получаются изумительными, но сейчас не тот случай.
— Только ничего не делай с ними, — предупреждаю я. — Такого мяса ты еще не пробовал.
Поэтому сегодня Эрик жарит котлеты самым простым способом.
Свиные котлеты от Флейшера, приготовленные Эриком
1/2 ст. ложки растительного масла
котлеты из беркширской свинины толщиной примерно 5 см
соль и перец по вкусу
Разогрейте духовку до 190 °C. Поставьте на сильный огонь сковородку с толстым дном, налейте в нее масло и нагрейте его почти до дымка. (Как вам нравятся эти советы кулинаров: «почти до дымка»? Напоминает авторскую ремарку в пьесе Беккета: «Дверь незаметно приоткрывается». Черт с ним, нагревайте до дымка. Или не до дымка. Главное, чтобы оно хорошо прогрелось.)
Положите котлеты в сковородку и обжарьте до золотистой корочки, примерно по 2 минуты с каждой стороны.
Доведите их до готовности в духовке, поместив туда сковородку минут на 5–10. Готовность можно проверить при помощи специального мясного термометра — температура внутри куска должна быть примерно 45–50 °C; она будет продолжать подниматься и после того, как вы достанете котлеты из духовки. Второй способ проверки, пригодный только для опытных кулинаров, — это просто нажать на котлету пальцем: она должна стать упругой и при этом сохранить мягкость. И, наконец, можно поступить, как Эрик, хотя этот метод отдает жульничеством: сделать надрез и убедиться, что сок стал прозрачным и лишь чуть-чуть розоватым, а мякоть тоже сохранила легкий румянец.
Достаньте котлеты из духовки и дайте им дойти еще около 5 минут. Посолите и поперчите по вкусу. Съешьте вдвоем.
Пока Эрик готовит, я рассказываю ему про Джоша, Тома и Джессику, про Эрона, Хуана и Джесса, про свиную шкуру и кости, про свою первую производственную травму («Смотри!» — я сую ему под нос перевязанный палец). И про то, что сейчас мы будем есть невероятно породистую беркширскую хрюшку, и ещеиещеиеще…
— Я прямо маньяк, да?
— Есть немного, — усмехается Эрик и смотрит на меня с притворным страхом, который, возможно, не такой уж и притворный.
Я ведь так и не смогла объяснить ему, зачем мне все это надо. Да что там! Я и себе-то еще не смогла этого толком объяснить.
Хотя сегодня мы начинаем ужинать позднее обычного, но все равно выпиваем две традиционные бутылки вина. Котлеты, как я и обещала, оказываются изумительными: сочными и такими ароматными, словно это мясо какого-то неизвестного животного, совсем не похожего на тех свиней, что заканчивают свой жизненный путь на прилавках супермаркетов. Собственно, так оно и есть.
— Бог мой, — шепчет Эрик, — ну скажи, есть что-нибудь лучше в этом долбаном мире?
— Вкуснотища, — киваю я и улыбаюсь, чтобы скрыть боль от непрошеного воспоминания.
Разумеется, мне случается принимать пищу и в обществе других людей. Я сама готовлю для них или же вожу этих людей в свои любимые рестораны. Я таким образом общаюсь с ними, делюсь собой с теми, кто мне дорог. Еще один способ делиться собой — это книги. (Мы с отцом, например, обожаем друг друга, но никогда не говорим об этом прямо. Вместо этого мы вместе читаем. Одно из моих первых воспоминаний — как я читаю ему вслух страничку юмора из местной газеты, хотя сама еще мало что понимаю, а он весело смеется. И когда я в прошлый раз говорила с отцом по телефону, он первым делом спросил: «Читала последнюю вещь Ричарда Прайса? По-моему, здорово». Так мы признаемся друг другу в любви.)
Но охотнее и естественнее всего я делюсь собой с Эриком. Мы вместе едим котлеты или читаем книгу, а потом встречаемся глазами и понимаем, что делим эти удовольствия поровну. Мы как будто одна душа, живущая в двух разных телах. Ни с кем другим во всем мире у меня нет и не может быть такой живой связи.
Тогда зачем я то и дело трогаю так безнадежно молчащий в кармане телефон, зачем постоянно бегаю в туалет и там лихорадочно набираю сообщения для Д. о том, как я люблю и хочу его? Почему я так часто чувствую себя одинокой?
Для Эрика я — любимая женщина. Неуравновешенная и непостоянная, слишком сильная и слишком слабая одновременно, некто, о ком надо заботиться и кого нужно бояться, человек, от которого следует зависеть и кого приходится удерживать на поводке. Д. знает совсем другую Джули. Соучастницу в преступлении. Партнера по играм. Сексуальную и порочную искательницу приключений. Женщину, которой шепчешь на ухо в тот самый момент, когда входишь в нее: «Ну скажи, есть что-нибудь лучше в этом долбаном мире?» Та Джули, что бывает с Д., знакома мне гораздо хуже, она интригует меня, пугает, волнует, и я чуть ли не заискиваю перед ней. И я сама не знаю, какая же я — настоящая; не знаю с тех самых пор, как Д. решил вернуть меня в свою постель.
Слава богу, вино делает свое дело: мучительные мысли начинают путаться, возбуждение сменяется усталостью, и я засыпаю. День заканчивается совсем неплохо: мы лежим вместе, обнявшись, не так, как в другие вечера, когда я вырубаюсь рано, а Эрик остается в одиночестве.
Вот только ночью, когда я сплю как убитая, происходит кое-что, чего, в общем-то, и следовало ожидать: в четыре часа мой муж просыпается — последнее время это бывает с ним все чаще — и, не в силах справиться с бессонницей и ревнивыми подозрениями, на цыпочках отправляется искать мой красный мобильник…
Еще три года назад у меня, скорее всего, не могло бы начаться никакого романа с Д., и не потому, что тогда я была добропорядочной женщиной и цельной натурой. И даже не потому, что я тогда семьдесят часов в неделю проводила в тесной конуре офиса, хотя это, конечно, тоже не способствовало адюльтеру. Нет, винить во всем следует одно простое технологическое новшество, позволяющее получать и отправлять короткие текстовые сообщения с мобильного телефона — CMC.
Возможно, вы уже догадались, что я — одна из тех, кто осуществляет непропорционально большую часть межличностных коммуникаций при помощи клавиатуры и собственных пальцев. Эта мания развилась у меня относительно недавно. До этого я ненавидела телефоны, чему немало способствовали несколько лет работы на секретарских должностях. Последняя из них и вовсе приучила меня бояться телефона, как злобного дикого зверька. Вплоть до две тысячи третьего года у меня даже не было мобильника. Самое мое отчетливое воспоминание о событиях 11 сентября — это то, как я, растерянно озираясь, иду по какой-то центральной улице, а вокруг меня масса людей недоуменно таращится на экраны своих неработающих телефонов. Однако, как только телефон у меня появился, я сразу же стала горячей поклонницей прелестной услуги, именуемой в народе «эсэмэской».
