Маленький, идеально ровный квадратик размером примерно два с половиной на два с половиной сантиметра. Нам объясняют, что десерт приготовлен из свиного сердца, но оно нисколько не похоже на то темное мясо, которым меня сегодня угощал Эрон. У него нежная сливочная структура, напоминающая паштет, и он зажат между двумя хрустящими, тонкими пластинками черного шоколада. Мы с Джессикой долго рассматриваем это странное лакомство, а потом одновременно отправляем его в рот.
Вам когда-нибудь случалось испытывать оргазм во время еды? Он, в общем, мало отличается от традиционного и сопровождается протяжными стонами, довольно неуместными в общественном месте. В тот вечер нам с Джессикой удалось достичь оргазма одновременно.
— Бог мой!
— Ну-у-у-у ни хрена-а-а себе!
Джессика запрокидывает голову, а я в восторге стучу ладонями по столу. Потом мы встречаемся глазами и синхронно выдыхаем. Это что-то волшебное.
Несколькими секундами позже мы уже анализируем свои ощущения и пытаемся разгадать рецепт. Ибо тот, кто хоть раз попробует конфеты из свиного сердца, любой ценой попытаетесь пережить это ощущение снова.
— Не может быть, что там одно только сердце. Слишком уж нежный вкус. Наверняка еще печень и сливки…
— Точно. Но при этом они очень темные, и вкус совершенно мясной. И эти шоколадные пластинки до того тонкие…
— И только с намеком на сладость.
По дороге домой мы в основном молчим, благодаря усыпляющему действию обеда из пятнадцати блюд. Я прислоняюсь лбом к холодному стеклу, бессмысленно вглядываюсь в темноту.
— Знаешь, я все время думаю, понравился бы ему такой обед? Скорее всего, он даже не заметил бы всех этих кулинарных изысков.
— Кто? Эрик? А, понимаю, тот другой… как его?
— Да. По-моему, его совсем не интересовала еда. Его вообще ничего не интересовало из того, что было важно для меня. Так только, из вежливости задавал иногда вопросы.
— Сочувствую.
— Зато когда ему что-то по-настоящему нравилось, я так радовалась. Помню, как мы вместе посмотрели мой любимый фильм и он его похвалил, — это было счастье.
— Да уж, очень любезно с его стороны, — фыркает Джессика, а я пожимаю плечами. — А Эрику такой обед понравился бы? Он бы стал есть конфеты из свиного сердца?
— Шутишь? Эрик был бы в экстазе. Он бы съел все, и потом ему стало бы плохо.
— Лично я не понимаю: как можно делиться чем-то с человеком, который не хочет, чтобы ты с ним делилась? В чем тогда кайф?
— Да, наверное, ты права.
Когда Джессика останавливается у моего дома в Рифтоне, уже около полуночи.
— Спасибо тебе за обед, и за прогулку, и за все остальное.
— А тебе спасибо за компанию. Хочешь, завтра утром заеду за тобой? Ты же оставила машину у магазина.
— Хорошо бы, если тебе не трудно.
— Ну все, увидимся завтра.
Я выбираюсь из фургона и, перед тем как захлопнуть дверь, поворачиваюсь к Джессике:
— Послушай, хочу тебя попросить… если можно, пусть все, о чем мы сегодня говорили, останется между нами. Наверное, это глупо, но мне не хочется, чтобы весь магазин знал.
— Не узнают, если ты сама не проговоришься. Ну, пока.
Она разворачивается и уезжает, а я сую руку в карман и шарю в поисках ключей.
Их там не оказывается. Я открываю сумку, но там ключей тоже нет. Минуточку… Как такое может быть? Я прокручиваю в памяти весь день. Глухо. Куда они могли…
Вспомнила! Я же отдала ключи от машины Джошу, чтобы на ночь он загнал ее во двор магазина. А все ключи у меня на одной связке.
Просто поразительно, сколько раз нечто подобное уже случалось со мной. За те два с лишним года, что у меня продолжался роман с Д., я забывала ключи раз пять. Однажды я пыталась забраться в нашу расположенную на втором этаже квартиру в Квинсе через окно, поставив друг на друга два пустых ящика из-под молока, свалилась и заработала такой жуткий синяк на бедре, что даже ревнивый и склонный верить в худшее Эрик не заподозрил, что это результат эротических игр с любовником. Я совершенно уверена, что подлинная причина всех этих приступов забывчивости — разгулявшийся комплекс вины и подсознательное желание наказать себя.
Я пытаюсь звонить и стучать в дверь соседа снизу, но в результате только бужу его брехливую собачонку. Отказавшись от бесплодных попыток, я обхожу вокруг дома и обнаруживаю ржавую пожарную лестницу, ведущую на крышу. С нее я смогу достать до окна своей кухни.
К сожалению, это окно оказывается наглухо запертым. Я тяну створки, дергаю и даже подумываю о том, чтобы разбить окно, но потом живо представляю, как до кости распарываю руку острым обломком стекла, и трусливо отказываюсь от этой мысли. До этого я старалась двигаться на цыпочках, чтобы соседи случайно не подстрелили меня, приняв за грабителя, но, поскольку они молчат, начинаю ходить смелее и даже немножечко топаю. Никто не реагирует. Даже собака больше не лает.
Я сижу на крыше. Становится холодно. Очень холодно. Я вытаскиваю из кармана мобильник и обнаруживаю, что батарейка почти села. Половина первого ночи. Окоченевшим пальцем набираю номер и попадаю на голосовую почту. «Догадайся-ка, где я. Слабо? Сижу на крыше своего дома. Ключей нет. И, кажется, сейчас пойдет снег. Не представляю, чем ты можешь помочь, но все-таки перезвони мне, когда сможешь, ладно?»
Потом я набираю другой номер, на этот раз с кодом Западного побережья, и опять попадаю на голосовую почту. Я точно знаю, что Д. не спит: он никогда не ложится раньше двух, а то и трех ночи. Даже автоответчик теперь говорит не его, а каким-то чужим механическим голосом. Я бормочу несколько слов о том, что осталась без ключей и сижу на крыше. Я устала, мне одиноко и холодно. Голос мой звучит чересчур плаксиво, и, наверное, Д. решит, что я пьяна. Я понимаю, что он не перезвонит, но всякий раз, когда попадаю в какую-нибудь дурацкую ситуацию, надеюсь: может, хотя бы это растрогает его?
Эрик перезванивает, когда я спускаюсь по лестнице. Я вздыхаю: он всегда выбирает самый неподходящий момент.
— Детка, а почему бы тебе прямо сейчас не поехать в отель?
— У меня нет машины, оставила ее на работе. И телефон сейчас разрядится. Блин!
— Ну ладно, тогда повтори еще раз свой адрес. Я сейчас вызову тебе такси.
— Интересно, каким образом?
Я уже спустилась и стою в узком круге света под фонарем, в окружении медленно опускающихся снежинок.
— Слышала про такую штуку — Интернет? Сейчас найду какую-нибудь местную компанию, вызову тебе такси и перезвоню.
— Не получится. Я же говорю, батарейка вот-вот сядет.
— Ну хорошо, не буду перезванивать, просто закажу такси. Позвони мне из отеля, ладно? Я люблю тебя.
Я отключаюсь, даже не попрощавшись, как будто во всем случившемся виноват Эрик.
Такси появляется только через час. Оказывается, пришлось ехать аж из самого Кингстона.
— Привет, — жизнерадостно здоровается водитель. — Машина сломалась?
— Нет, ключи от дома забыла.
— Бедолага. Куда едем?
— Есть тут какой-нибудь отель по дороге на Нью-Плац? Поближе к трассе?
— Есть мотель «Восемьдесят семь». Туда?
— Да, — киваю я и устало валюсь на заднее сиденье. — То, что надо.
Мотель «Восемьдесят семь» похож на все подобные мотели: тусклый желтый свет в ванной, серый вытертый ковер. Зато здесь есть кровать и отопление. Когда я наконец ложусь, часы на стене показывают половину третьего. Я снимаю трубку телефона и звоню своему мужу. Он отвечает сонным голосом.
— Это я. Все в порядке, я в мотеле.
— Хорошо, детка.
— Спасибо тебе. Позвоню утром.
— Угу. — Кажется, он до конца не проснулся. — Спокойной ночи.
— Тебе тоже.
Я еще умудряюсь раздеться, но на контактные линзы уже не остается сил. Я так и засыпаю: в линзах, под скользким казенным одеялом. Только утром я принимаю душ и гостиничным мылом наконец смываю с себя запах вчерашнего мяса и крови. Шампуня здесь нет. Потом я звоню Джессике.
— Послушай, вчера, когда ты меня высадила, случилась смешная штука…
