Не обращая внимания на Ерофеева, девушка бросилась к распростёртому на земле Предсмертному Кошмару и прижалась ухом к его груди.
– Вроде сердце бьётся, – с облегчением сказала она.
– Вы его знаете? – удивился такой заботе Харитон.
– Нет, конечно, – фыркнула Лили. – Просто я сторонница гуманного обращения с людьми.
– Это очень благородно с вашей стороны, хотя и не слишком практично, – вмешался слегка оклемавшийся после падения на землю Влад. – Гуманность – вежливость королей.
– Помоему в пословице точность называлась вежливостью королей, а не гуманность, – поправила его Лили. – А с этим типом, который на меня напал, будет всё в порядке?
– С такими, как он, вообще ничего не случается, – успокоил её Ерофеев. – Поваляется немного и очнётся. Правда, потом шишка вскочит и голова пару дней поболит.
– Так ему и надо, – мстительно сказала Лили. – Нечего было меня бросать.
– Бросать вас? – переспросил Харитон. – Вы сказали "бросать вас"? Так вы его знали?
– Разве я сказала "бросать вас"? – наморщила лоб Кюизо. – Я имела в виду "бросаться на меня".
– Хотите, чтобы мы вызвали полицию? – предложил Влад.
– Нет, только не надо никакой полиции, – отмахнулась Лили. – Я приехала сюда отдыхать, и мне совершенно не хочется, чтобы, услышав о нападении, сюда съехались репортёры со всей Европы.
– Что это было? – слабым голосом спросил вновь обретший способность дышать Пьер. – В меня словно кол вонзили.
– Это ты подрался, супермен ты наш, – ехидно ответил ему поэт. – На Рэмбо ты явно не тянешь.
– Ну зачем вы так? – сердито спросила Лили, и подойдя к Пьеру, ласково положила руки ему на плечи.
– Спасибо вам, – проникновенно сказала она. – Вы так мужественно бросились на мою защиту!
– Я готов умереть за вас, – приосанившись, сказал Пьер, припоминая слова из роли, которую он играл на дипломном спектакле двадцать лет назад. – Не потому, что вы принцесса, а потому, что вы самая прекрасная женщина на свете.
Лили томно вздохнула, и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала Большеухова в губы.
– Вы сами похожи на сказочного принца, – вернула комплимент она.
– Похоже, плакал твой сборник стихов, – подтолкнув плечом Драчинского, шепнул ему на ухо Харитон.
* * *
– А ты не обманываешь меня? Этот негодяй действительно пытался тебя изнасиловать? – с надеждой спросил Эжен Карданю.
– Ты задаёшь мне этот вопрос уже в сотый раз, – недовольно сказала графиня. – Сколько раз я должна повторять тебе одно и то же?
– Но мне показалось, что тебе нравилось то, что он делает, – настаивал Эжен. – Было незаметно, чтобы ты активно сопротивлялась!
– Когда чтото кажется – перекрестись, – сердито посоветовала Жозефина.
– Похоже, я действительно свалял дурака, – покаялся Карданю. – Ещё одну машину разбил. Это всё изза любви.
– Я тоже люблю тебя, мой поросёночек, – заученно сказала графиня. – Думаю, что эта прогулка у озера пойдёт тебе на пользу.
– Я тоже так считаю, – согласился Эжен, – а то у меня нервы совершенно расшатались. – Мне повсюду мерещится этот психованный рокер.
– Повсюду – это где? – поинтересовалась Жозефина.
– Да вот, – ответил Карданю, указывая на лежащего под скалой в паре метров от них Предсмертного кошмара.
– Он тебе не мерещится. Он действительно тут лежит, – удивлённо вскинула брови графиня. – Похоже, он мёртвый.
– Неужели? – обрадовался Эжен. – Значит теперь он навсегда оставит меня в покое?
– Если, конечно, он не станет привидением и не начнёт преследовать тебя по ночам на своём "ХарлееДэвидсоне", – сказала Жозефина.
– Типун тебе на язык, – махнул на неё рукой Карданю. – Только этого мне не хватало!
Эжен крадучись приблизился к Алексу, и, присев около него на корточки, осторожно приподнял пальцем его веко. Карданю хотел лично убедиться, что его враг окончательно покинул этот бренный мир.
Зрачок Предсмертного кошмара вздрогнул и сузился, реагируя на солнечный свет. Затем, к ужасу Эжена, рокер самостоятельно открыл второй глаз.
– Поросёнок?!! – проревел окончательно очнувшийся ПК. – Это ты? Ты опять пытался убить меня?
– Нет! Это не я! Это не я!!! – завизжал Карданю, отскакивая от приподнявшегося с земли Алекса. – Я ни в чём не виноват!
Охваченный невыносимым ужасом, Эжен огромными прыжками помчался обратно к гостинице.
– Это действительно не он, – подтвердила графиня. – Ты вообщето помнишь, что произошло?
– Очень смутно, – прикоснувшись к набухающей на затылке шишке, ответил Предсмертный кошмар.
* * *
Ксавье Ледрю поцеловал фотокамеру и порывисто прижал её к груди. От радости он готов был пуститься в пляс, и, несомненно, сделал бы это, если бы не боялся выдать тем самым своё убежище. И, хотя с одной стороны, фотографии были сделаны, и потребность в маскировке отпала, с другой стороны давала себя знать воинская дисциплина, привитая Ксавье в иностранном легионе.
Ледрю достал из кармана обшитую "лохматым" камуфляжем фляжку и залпом отпил из неё несколько глотков столь полезного для зрения морковного сока. Затем он задумался.
Не вызывало сомнений, что материал, записанныё на дискетах его цифровой камеры, был просто убойным, и если он прямо сейчас доберётся до телефона, подключит к нему свой "ноутбук", и по электронной почте отправит фотографии своему агенту, тот, несомненно, продаст их журналу "Горячие новости" как минимум, за восемьдесят тысяч франков.
Если вычесть налоги и проценты, которые заберёт себе агент, чистыми он получит около сорока тысяч франков. Ещё вчера он даже мечтать не мог о таком гонораре, но теперь, засняв сцену нападения на Стефанию, Ксавье задумался о том, что при желании он сможет получить гораздо больше. Он станет богатым и знаменитым, и тогда никто не посмеет повторить то, что когдато бросил ему в лицо лейтенант Дромадер.
Ксавье Ледрю, когдато лучший снайпер Французского Иностранного Легиона обладал всеми качествами идеального солдата – силой, выносливостью, умом, дисциплинированностью, психологической устойчивостью, – всеми, за исключением, как с опозданием выяснилось, одного. Солдат Ледрю испытывал непреодолимое внутреннее отвращение к убийству.
Ксавье и сам об этом не подозревал, показывая выдающиеся успехи на тренировочных стрельбах и учениях. Он был полностью убеждён в том, что представляет собой совершенную "машину для убийства", до того момента, как его в составе диверсионной группы забросили в отдалённую часть африканского континента с вполне конкретным заданием – поддержать какихто хороших негров и уничтожить негров плохих.
Тщательно замаскировавшись под пенёк баобаба в центре африканской саванны, Ледрю с удовольствием поймал в перекрестье прицела выпуклый чёрный лоб "плохого" негра и положил палец на спусковой крючок. Тутто и случилось непоправимое. Палец на курке задрожал, сердце Ксавье бешенно забилось, а тело покрылось холодной испариной. Совершенная "машина для убийства" попыталась сосредоточиться, дрожащей рукой вновь наводя прицел на голову "плохого" негра, и в этот момент Ледрю с ужасом понял, что он просто не способен отнять чужую жизнь, даже если его за это расстреляют.
То, что произошло дальше, лучше было не вспоминать. Ксавье с позором вышибли из иностранного легиона. Он несколько месяцев лечился у одного из выдающихся психотерапевтов Франции и даже мечтал по ночам когданибудь сделаться наводящим ужас серийным убийцейманьяком, и резать людей направо и налево просто для того, чтобы убедить себя, что он вовсе не слабак и не вонючий трусливый педераст, как обозвал его лейтенант Дромадер.
В конце концов психотерапевт признал своё поражение и предложил Ледрю примириться с тем отвратительным фактом, что превратиться в совершенную "машину для убийства" ему так никогда и не удастся, а заодно подкинул ему идею выбрать для себя новое поле деятельности, где, с одной стороны, ему пригодились бы полученные в армии навыки, а, с другой стороны, убийство не входило бы в круг его профессиональных обязанностей.